Израиль, которого не было, или Подлинная история еврейского народа - Георгий Катюк

Подобное разложение единобожия свойственно многим религиям, но Рим и тут обнаруживает своеобразие. В то время как большинство язычников представляли себе богов человекоподобными, римляне долго противились антропоморфизму. Им казалось уместнее сохранять древнейшую символику фетишизма, нежели наделять богов чертами смертных. Юпитера, например, они чтили под видом кремня, Марса — под видом копья, Весту — в виде пламени. Тем самым как бы выражалась вера в Божество, пребывающее по ту сторону человеческого. Римлянин интуитивно ощущал здесь тайну, постичь которую люди не могут, если она не воплощается в конкретных явлениях.

Как бы ни называть этот взгляд: пантеизмом, демонизмом или полидемонизмом, главное в нем — благоговение перед сокровенной Сущностью вещей и сознание зависимости от нее. То воистину была религия «неведомого Бога». «Великий Юпитер, или каким именем повелишь тебя называть» — так в смирении обращался римлянин к Непостижимому…

…По мнению Теодора Моммзена, есть глубокий смысл в том, что греки, молясь, обращались к небу, а римляне — покрывали голову. Смирение и страх Божий пронизывали старое латинское благочестие. И тем не менее древнего римлянина трудно назвать мистиком.

Мистик ищет единения с Божеством, он устремлен за грань земного. Римлянина же высоты пугали, даже в религии он оставался приземленным прагматиком. Ему казалось достаточным верить, что все в мире объемлет Юпитер, или Нумен, и он хотел о нем знать лишь то, что касается обычной жизни людей, ее обстоятельств и нужд. Человеку, по словам Варрона, важнее всего помнить, «каких богов надлежит почитать публично, какие совершать каждому из них обряды и жертвоприношения». Разобраться в этом было непросто: древнейший перечень латинских божеств показывает, как велико было их число, а Варрон доводил его до тридцати тысяч. Иной раз, шутя, говорили, что в Риме больше богов, чем людей. Характерно притом, что об этих загадочных существах не знали почти ничего, кроме имен. Да и сами имена — Страх, Болезнь, Доблесть — указывали только на их функции. Это лишний раз подтверждает тот факт, что в богах римляне видели скорее проявления Единого, чем обособленные личности. Можно поэтому сказать, что у римлян, как и у индийцев, многобожие существовало рука об руку со своего рода монотеизмом.

В гробницах Лациума часто находили изображения хижин. И это не случайно, ибо в древности не храм, а дом был для римлянина главным местом богопочитания. Храмы появились позднее в результате чуждых влияний…

…Не только обитатели отдельного жилища, но и весь populus romanus, «римский народ», чувствовал себя единой семьей. Из нее исключались только рабы, на которых смотрели как на домашний скот. Кроме того, плебеи — крестьяне, переселившиеся в Рим из других областей, подобно греческим метекам, были сначала ограничены в правах. Совершать обряды могли только патриции, что являлось знаком их господствующего положения»[57].

Такой вот достаточно оригинальный взгляд. Взгляд больше философа, чем историка, что, впрочем, вполне оправданно из-за недостаточной освещенности темы фактами. Но, если приглядеться, никакого расхождения с общепринятой точкой зрения по этому вопросу взгляд этот не обнаруживает. Скорее, он ее дополняет. Нетрудно заметить, что представленная здесь религия напоминает христианский монотеизм, в котором Бог един в трех лицах. Здесь, правда, этих лиц, т. е. «проявлений Единого», по выражению Меня, больше, но сути это не меняет.

Но еще больше в ней другого сходства. «Старая латинская религия» в данной трактовке максимально приблизилась к «старому», т. е. саддукейскому иудаизму! О чем же еще может говорить высказывание о Юпитере как о «прародителе, матери богов, Боге едином»? А то, что римляне противились антропоморфизму, разве не сближает их с иудеями, для которых страшным грехом было нарушение заповеди «Не сотвори себе кумира», вытекающей как раз из запрета представлять бога в виде человека или животного?

А традиция накрывать голову во время молитвы разве не продиктована теми же установками, которым следовали и евреи? Я имею в виду стремление к сохранению Божьего инкогнито, из которого, кстати говоря, вытекает и запрет произносить имя Божье («не произноси имя Господа Бога твоего всуе»), также соблюдаемый римлянами («Великий Юпитер, или каким именем повелишь тебя называть»).

Как для иудея, так и для римлянина, Единый Бог — Бог неведомый, непостижимый, непознаваемый. Из этого как раз и следует отрицание антропоморфизма. Бога, которого никто не видел, нельзя представить человекоподобным. Никакой мистики, как правильно заметил Мень. Чисто научный подход.

А вот еще момент. «Разумеется, нельзя приписывать такого рода монистическую философию крестьянам Лациума. Им были малодоступны отвлеченные идеи, однако по существу Варрон довольно точно обрисовал суть старой латинской религии». Это объясняет возникновение стереотипа о «язычестве» римлян. Конечно, не «крестьянам Лациума», плебеям, выходцам из завоеванных областей Рима, были доступны идеи монотеизма. Так же, как позже и христиане из низов, они довольствовались народными обрядами, восходящими к анимистическим представлениям о духах стихий, лишь слегка приспособив их к господствующей религии, суть которой и сейчас не все еще понимают.

Позиция плебса и стала критерием, по которому стали оценивать римскую религию в целом.

Теперь о патрициях. Все считают оных наряду с всадниками аристократией Рима. И это правильно. Но не все знают, что патриции были еще и жрецами, и отнюдь не жрецами языческих культов. Учитывая замечание о недоступности «монистической философии крестьянам Лациума», можно смело утверждать, что они, как аристократы, были жрецами единобожия. И уже само их название говорит об этом. Патриции — учителя, отцы, или, лучше сказать, приверженцы Отца (Юпитер — Иу-патер, т. е. «отец»).

Это сближает их с иудеями. Даже не сближает, а прямо отождествляет. Считается, что термин «иудаизм» возник в древности из названия колена Иуды, наряду с коленом Вениамина образовавшим народ Иудеи. Думаю, это искусственная точка зрения. На самом деле, наоборот, колено Иуды своим происхождением и названием обязано жрецам, исповедующим веру в единого Бога, Деуса, т. е. Отца. От Деуса они и поименованы, а уже Иуда — от них. Иу-деи, т. е. приверженцы Отца-Деуса. Подобно патрициям с их Отцом-Иу-Патером, или Дивус-Патером в трактовке Меня.

С гениальной прозорливостью философ-священник нащупал в религии римлян суть старой универсальной веры.

Между прочим, из положения об иудеях как жрецах Деуса вытекает еще один очень важный вывод. Получает объяснение термин «иудаизм». Если иудеи — это почитатели Деуса, то и данный термин следует трактовать соответственно. А это значит, что его надо укоротить. Переусердствовали масореты в искусстве огласовок. Переборщили с гласными. «Иудаизм» на самом деле следует интерпретировать как «деизм». Да-да, тот самый деизм, который считают детищем более поздних авторов Ж. Бодена (XVI в.) и Э. Герберта Чербери (XVII в.). И если мы вникнем поглубже в суть этой «естественной религии», как его еще называют, то можем легко убедиться, насколько это верно.

Впрочем, религией деизм можно назвать с очень большой натяжкой. Дело в том, что он, хотя и не отвергает важную роль Бога в деле строительства мироздания, тем не менее не предполагает его повседневного участия в жизни людей, минимизируя его функции. Бог в деизме — лишь создатель Вселенной. Все остальное — в руках человеческих. Сотворив мир и законы, которые следует соблюдать, Создатель словно завел часы, которые теперь тикают без его помощи. Поскольку Бог трансцендентен миру, т. е. находится вне его, постольку он непознаваем и индифферентен к происходящему в мире.

Нетрудно догадаться, что положение о Боге втиснуто в концепцию лишь для того, чтобы отдать дань традиции, и только. Рационализм здесь граничит с атеизмом. По этой причине деизм наряду с родственными ему учениями — теизмом и пантеизмом — нередко причисляют к псевдорелигиозным системам мышления. От христианских мыслителей можно услышать даже обвинения деистов в богоборчестве. В том самом богоборчестве, в котором, между прочим, обвиняют и иудеев. Деистом, например, был Вольтер, выступивший с призывом «раздавить гадину», имея в виду католическую церковь[58].

То, что иудаизм в его ранней редакции, т. е. учение саддукеев, был тождествен деизму, не является тайной. Вот что пишет А.И. Осипов в книге «Путь разума в поисках истины», упоминая саддукеев в контексте повествования о деизме: «Так, иудейское учение саддукеев при полном соблюдении культа ветхозаветной религии отрицает важнейшие истины: существование духовного мира, души человека, вечность жизни (они «говорят, что нет воскресения, ни ангела, ни духа» (Деян., 23:8)). Саддукейство поэтому, находясь даже в системе религии, не является таковой, но оказывается очевидным материализмом и, фактически, атеизмом».