Девочка из Ленинграда - Саадул Кануков

Слепцов полушутя, полусерьезно расшаркался:

— Признательно благодарен вам… фрау Дахолин!.. А позвольте узнать, кто она? Кабардинка?

— Угадали!

— Обязательно приду!

— Ровно в десять жду у себя!

— Ровно в десять буду у вас! — козырнул Слепцов.

Дагалина уже шагнула было за порог, как снова вернулась в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ах, да, позабыла вам сказать… Сегодня, кажется, начальства не будет, и я уйду пораньше: надо приготовить стол и кое-что себе из туалета. А тут уберутся мои девочки.

— Да, шеф сегодня на совещании в службе безопасности, и я тоже постараюсь пораньше улизнуть. Надо приготовить достойный подарок прелестной имениннице!

Они заговорщически улыбнулись. Дагалина вышла, радуясь, что все пока идет, как и предполагалось. И Слепцов согласился быть на «вечеринке», и начальство действительно в отлучке. А без него работники комендатуры чувствуют себя вольнее вольного. Уже за два, за три часа до положенного срока кабинеты пустеют, а дежурные, чтобы скрасить скучные часы, не прочь принять шнапса. У нее, Дагалины, уже запасена целая бутыль крепчайшего цирибона. Часа через три она вернется домой и пошлет Фатимат за Раей, а Хабаса — к старику Ахмету…

Вечерело. В домике была напряженная тишина ожидания. Рая и Хабас давно уже были готовы и теперь, стоя у окна, смотрели, не идет ли Фатимат, которая должна сказать «да» или «нет».

И вот она появилась. Оглядываясь по сторонам, задержалась на какую-то долю минуты в калитке, потом быстрыми шагами направилась к крыльцу, и вот уже слышно, как поспешно стучат ее каблуки по ступенькам. Хабас и Рая бросились к двери. Едва взглянув в лицо подруги, Рая поняла, что день и час, которого она так ждала, настал.

Перешагнув порог, Фатимат сразу попала в объятия подруги.

— Фатимат, да? Да?! — задыхаясь от возбуждения, спросила Рая.

— Да, — тихо ответила Фатимат. — Вы готовы?

— Как видишь! — радостно сверкая черными, как уголь, глазами сказал Хабас, кивая на суму и палку — неотъемлемые атрибуты побирающихся.

Фатимат окинула его с головы до ног: Хабас нарядился почти в фантастические отрепья. Рваные и грязные до невозможности.

— Ты, кажется, немного перестарался, — улыбнулась Фатимат.

— Ничего, — смущенно сказал Хабас. — Фрицы не будут приставать!

— Это верно, — согласилась Фатимат. — Ну, слушай внимательно. Мы сейчас с Раей отправляемся к нам, а ты к дедушке Ахмету. — Она посмотрела на часики — подарок Слепцова. — Вы должны выехать в семь часов. Остановитесь на углу. А потом, когда увидишь в третьем окне справа настольную лампу на подоконнике, быстро переедете к комендатуре. Понял?

— Конечно, понял! Сто раз уж повторял!

— Повтори сто первый! — вмешалась Рая.

— Ну вот еще! Или вы меня за дурачка считаете? — обиделся Хабас.

— Повтори, повтори! Не на чуреки к бабушке идешь! — поддержала подругу Фатимат.

Хабас повторил, пробормотав что-то себе под нос.

Девочки улыбнулись.

— Ну, а теперь… ни пуха ни пера!

— Вам тоже! — весело крикнул Хабас и выскочил из дома.

Когда пришли девочки, Дагалина разливала по плоским, из-под немецкого рома, бутылкам самогон и укладывала их в хозяйственную сумку. Поверх бутылок положила тряпки, мыло. Все это накрыла клеенчатым передником. В ведро сунула два веника.

— Одна понесет ведро, другая — сумку, — сказала она девочкам так спокойно и просто, будто те шли и в самом деле убираться, а не на опасное задание.

Когда требовалось сделать что-то очень ответственное, Дагалина была необыкновенно собранна и удивительно владела собой.

Вот и сейчас, глядя на Мать, Рая чувствовала, как проходит тревожное волнение, охватившее было ее, когда она шла сюда. К тому же Дагалина сказала, что часовой и дежурный офицер предупреждены и ждут «медхен» со шнапсом.

И теперь девочки шли спокойно. Они не боялись, что их могут задержать полицаи или комендантский патруль. Девочки уже наловчились давать им достойный отпор. «Что вы пристаете? Сейчас же пропустите, если не хотите, чтобы мы пожаловались самому господину фон Бернеру!» — гневно говорили девочки, и этот тон, и этот дерзкий взгляд делали свое дело.

Так они поступили и теперь, когда недалеко от комендатуры их задержали два патрульных немца. Только на этот раз девочки трясли ведром с вениками у самого носа немцев:

— Или вы не видите, зачем нам надо в комендатуру?! — говорила Рая на немецком языке.

Обычно, когда встречались с немцами, в разговор вступала Рая; ее довольно хорошее знание немецкого языка помогало быстро отделаться от фрицев. Зато полицаев из местного населения ловко отчитывала Фатимат на своем кабардинском языке, вставляя для убедительности отдельные немецкие слова:

— Я дочь Калашоковой Дагалины. А может, вам неизвестна медсестра комендатуры фрау Дахолина? Может, вы не знаете и самого обергруппенштурмфюрера господина фон Бернера? Может, познакомить вас с ним? Я могу попросить переводчика господина Слепцова. А?

Такая осведомленность девчонки прямо-таки ошеломляюще действовала на полицаев. А ее напористость не оставляла никакого сомнения в том, что девочка бывает и комендатуре и пользуется там поддержкой. «Ну, ну, проходи, заноза!» — бурчали полицаи, и девочки шли дальше.

А теперь немцы, услышав имя своего шефа, который явно добивался лояльности местных жителей, также пропустили девочек, даже почтительно козырнув при этом.

Подруги вошли во двор комендатуры. У входа в здание стоял часовой.

— Гутен абенд, господин Нушке! — обратилась к нему на немецком языке Рая. — Мы идем убираться. — Она кивнула на ведро с веником.

Часовой покосился на сумку в руках Фатимат.

— Фрау Дахолин просила передать вам подарочек, — поспешила добавить Рая.

Фатимат извлекла из сумки штоф со шнапсом и сунула в руки часового.

Нушке с ловкостью циркового манипулятора спрятал бутылку куда-то под шинель, осклабился.

— Гут, гут! Комен зи! — кивнул он на дверь.

Девочки вошли в помещение. В дежурной части их уже ждал капитан Мюллер.

— Гутен абенд, господин офицер! — поздоровались с ним девочки. — Мы убираться. Вам говорила фрау Дахолин?

— Да, да, ошень приятно, — закивал Мюллер, приветливо улыбаясь.

Фатимат достала из сумки две плоские бутылки.

— Это прислала вам моя мутер.

— О, фрау Дахолин! Данке, данке! — благодарно закивал Мюллер, осторожно, как большую драгоценность, принял бутылки из рук Фатимат. Одну из них поставил на стол, другую — в тумбочку.

— Мы сейчас быстренько у вас уберем и больше не будем вам мешать, — сказала Фатимат.

— Пожалюста! Айн момент! — Мюллер извлек из ящика стола складной металлический стаканчик, наполнил его из бутылки, опрокинул в рот. — Шнапс ве-ли-ко-лепно! Прошу! — Он повел рукою по кабинету и вышел.

Фатимат весело подмигнула Рае.

Девочки скинули верхнюю одежду, надели передники и принялись за уборку.

Через несколько минут все было готово: прибрано, подметено, протерты стекла. Вернувшийся Мюллер похвалил девочек за ловкость и проворство и снова наполнил стаканчик.

— Здравье фрау Дахолин! — сказал он, выпил, подбросил стаканчик высоко в воздух, ловко, на лету, насадил на палец, завертел.

Девочки нарочито весело рассмеялись.

— У вас все готово, господин Мюллер, можно идти убирать другие комнаты? — спросила Фатимат.

— Да, да! Прошу!

Комнату Слепцова девочки убирали последней. Прежде чем подать сигнал Хабасу, Фатимат прошла с тряпкой в дежурную часть, как бы подтирая на ходу ранее не замеченные грязные пятна. У кабинета дежурного офицера она задержалась, прислушалась: Мюллер с кем-то громко разговаривал по телефону. Судя по голосу, он был изрядно пьян.

Фатимат быстро, на цыпочках, вернулась в комнату Слепцова, шепнула Рае:

— Все в порядке: ставь! — и снова вышла в коридор с тряпкой, начала протирать дверь, настороженно посматривая по сторонам.

Рая отодвинула штору, перенесла со стола на подоконник лампу под зеленым абажуром. Отодвинула шпингалеты на дверце рамы, поставила на пол около окна машинку, стала протирать тряпкой подоконник.

Вот-вот должен трижды тихонько стукнуть в стекло Хабас. Сердце ее так колотилось, а в ушах стоял такой звон, что она боялась — не услышит сигнала Хабаса, и, водя тряпкой по подоконнику, не сводила глаз с узкой незашторенной полоски окна.

Хабас, спрятавшись за воротами дома, что стоял напротив комендатуры, во все глаза следил за окном кабинета Слепцова. Он уже начал беспокоиться, не проваливается ли дело, как вдруг из окна упала на улицу узкая полоса света, вслед за тем на подоконнике появилась настольная лампа. Хабас вынырнул из-за ворот и, озираясь, подошел к окну, стукнул три раза пальцем по стеклу. Окно тотчас открылось, чьи-то руки подали из-за шторы плоский четырехугольный футляр. Хабас подхватил его за ручку и побежал. Свернул за угол, там, в нескольких шагах от угла, стояла подвода с ассенизационной бочкой. Возница, сняв тяж и вынув чеку, возился у «сломанного» колеса.