Гораций - Михаил Евгеньевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее сенат яростно сопротивлялся, поскольку в силу юного возраста Октавиан никак не мог претендовать на высшую государственную должность. Тогда в середине июля 43 года до н. э. в Рим прибыли центурионы Октавиана и в грубой форме потребовали от сената консульской должности для него. Поскольку испуганные сенаторы тянули время и медлили с ответом, «центурион Корнелий, глава посольства, откинув плащ и показав на рукоять меча, сказал в глаза сенаторам: „Вот кто сделает его консулом, если не сделаете вы!“»[160]. Однако даже после такой демонстрации силы сенат ответил решительным отказом. Тогда взбешенные легионеры потребовали, чтобы Октавиан повел их на Рим. В городе началась паника, сенат спешно объявил набор в армию, и ему даже удалось вызвать несколько легионов из Африки, которые, впрочем, сразу же перешли на сторону Октавиана[161].
Без всякого сопротивления Октавиан вступил в Рим. 19 августа 43 года до н. э., в возрасте почти двадцати лет, он и его родственник Квинт Педий были провозглашены консулами. Кроме того, был утвержден закон об усыновлении Октавиана Юлием Цезарем, и юный консул уже официально стал именовать себя Гаем Юлием Цезарем Октавианом. Против убийц Цезаря начались судебные процессы, все они были лишены «воды и огня», то есть объявлены вне закона. Были отменены все решения сената против Антония и Лепида, а также против Долабеллы (посмертно). После этого Октавиан решил, наконец, примириться с Антонием и со своими легионами покинул Рим[162].
Поздней осенью 43 года до н. э. Антоний, Октавиан и Лепид встретились близ Бононии (современная Болонья), на маленьком островке посреди реки Лавинии, и на виду у войск совещались три дня подряд. В итоге был сформирован «второй триумвират»: комиссия трех мужей «для устройства и приведения в порядок государства»[163]. Соглашение триумвиров, утвержденное народом и сенатом, стало законом 27 ноября 43 года до н. э. По нему триумвиры на пять лет получали фактически неограниченную власть над Римским государством с правом издавать любые законы, назначать магистратов, вводить любые налоги, вершить верховный суд и т. п. Октавиан сложил свои консульские полномочия, дабы не выделяться среди триумвиров. Все провинции они поделили между собой: Октавиан получил Африку, Нумидию, Сардинию и Сицилию, Антонию отошла Цизальпинская и Трансальпинская Галлия, Лепиду — вся Испания и Нарбонская Галлия. Антоний и Октавиан должны были вести войну против Брута и Кассия, а Лепид оставался управлять Римом и Италией. Кроме того, Октавиан в знак примирения и установления родственных связей женился на падчерице Антония Клодии. Для того чтобы наделить своих ветеранов земельными участками, триумвиры постановили отобрать землю у жителей восемнадцати крупнейших италийских городов[164].
Триумвиры решили также избавиться от всех своих политических противников. С этой целью были составлены проскрипционные списки, в которые включили около трехсот сенаторов и свыше двух тысяч всадников, подлежащих уничтожению. По словам Плутарха, «самый ожесточенный раздор между ними вызвало имя Цицерона: Антоний непреклонно требовал его казни, отвергая в противном случае какие бы то ни было переговоры, Лепид поддерживал Антония, а Цезарь (то есть Октавиан. — М. Б.) спорил с обоими… Рассказывают, что первые два дня Цезарь отстаивал Цицерона, а на третий сдался и выдал его врагам. Взаимные уступки были таковы: Цезарь жертвовал Цицероном, Лепид — своим братом Павлом, Антоний — Луцием Цезарем, дядею со стороны матери. Так, обуянные гневом и лютой злобой, они забыли обо всем человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть»[165]. За голову каждого проскрибированного триумвиры обещали щедрую награду: для свободного — деньги, для раба — деньги, свободу и гражданские права. Люди, которые попытаются скрывать осужденных, должны были караться смертью. Поскольку триумвиры отчаянно нуждались в денежных средствах, все имущество проскрибированных конфисковывалось в их пользу. Поэтому в списки попали не только их непосредственные враги, но и просто богатые люди, владельцы красивых вилл и особняков[166].
После обнародования проскрипционных списков по всей Италии началась настоящая охота за людьми. По свидетельству Аппиана, «отсекали головы, чтобы их можно было представить для получения награды, происходили позорные попытки к бегству, переодевания из прежних пышных одежд в непристойные. Одни спускались в колодцы, другие — в клоаки для стока нечистот, третьи — в полные копоти дымовые трубы под кровлею; некоторые сидели в глубочайшем молчании под сваленными в кучу черепицами крыши. Боялись не меньше, чем убийц, одни — жен и детей, враждебно к ним настроенных, другие — вольноотпущенников и рабов, третьи — своих должников или соседей, жаждущих получить поместья. <…> Впрочем, в некоторых случаях в не меньшей степени проявлялось рвение и мужество жен, детей, братьев и рабов, старавшихся спасти обреченных и придумывавших многочисленные для этого средства или погибавших вместе с ними, когда предпринятые меры не удавались. Некоторые убивали себя над трупами погибших»[167].
Проскрипции ужаснули республиканцев. Марк Брут и Гай Кассий стали собирать войска и деньги для борьбы с триумвирами. Секст Помпей не только захватил Сицилию, но и укрывал у себя беглых рабов и проскрибированных, из которых сформировал армию. Он специально посылал свои военные корабли курсировать вдоль берегов Италии, чтобы они брали на борт людей, искавших спасения от карающей руки триумвиров[168].
Особенно печальной была участь Цицерона, который погиб 7 декабря 43 года до н. э. в своем имении близ Кайеты (современная Гаэта). По свидетельству Плутарха, его убийцами стали «центурион Геренний и военный трибун Попилий, которого Цицерон когда-то защищал от обвинения в отцеубийстве. Найдя двери запертыми, они вломились в дом силой, но Цицерона не нашли, а все, кто был внутри, твердили, что знать ничего не знают, и лишь какой-то юнец, по имени Филолог, получивший у Цицерона благородное воспитание и образование, вольноотпущенник его брата Квинта, шепнул трибуну, что носилки глухими тенистыми дорожками понесли к морю. Захватив с собою нескольких человек, трибун поспешил к