Белый карлик - Дан Маркович

Смешной момент вспомнился, из "Двенадцати стульев" - отец Федор украл колбасу и карабкается на неприступный утес. Даже ухмыльнулся. Улыбка, правда, худосочная получилась.

Солдаты и толстяк запутались в колючках, выругались и повернули назад к поселку.

Бродяга шизанутый..." Звуки в этих местах разносятся далеко.

***

Я посидел полчаса в кустах, потом начал осторожно спускаться. Снова продрался через заросли колючек, взял левей и попал в начало другой улицы. В домиках темно, кроме одного, крайнего, в нем светилось окошко. Я подошел, при слабом свете осмотрел себя и ужаснулся - лохмотья да еще в пятнах крови. В таком виде на людях не показывайся, мигом арестуют!.

Подошел поближе к ограде дома, где в окошке колебался тусклый свет, наверное, керосинка, тени бегают по занавеске. С детства помню эту лампу.

Отвинчивали головку с фитилем, вытаскивали его, в темное отверстие заливали пахучую густую жидкость... Керосин везде продавали, а потом он почти исчез, лампами перестали пользоваться. Но это в городах...

Когда услышал рядом шорох, было поздно, холодный кружок прижался к левому боку. Разглядел очень высокого человека, он спросил меня по-русски, правильно, но с кавказским акцентом:

- Что ты ищешь здесь.

- Ничего, хочу уйти.

- Сначала иди сюда.

Длинный навес, скамья и стол, все это перед окнами.

- Садись.

Я сел , он напротив, лицо в тени, на меня же падал свет из окна, там появлялись и исчезали детские лица, по крайней мере пять лиц смотрели на меня. Потом появилась женщина, прогнала их и задернула наглухо штору.

- Дай руки.

Я дал. Он осмотрел ладони, понюхал пальцы. Мылом они не пахли, это уж точно, но и пороха на них не было.

- Рубашку расстегни...

Я понял, он ищет след от приклада. Не найдет.

- Ты бродяга. Зачем пришел?.. Скажи, я не выдам.

- Надо увидеть одного... после суда.

Неясный возглас и молчание. Похоже, он понял.

- И что дальше?

- Ничего. Увидеть надо.

- Ты его знаешь?

- Друг детства... много лет не видел.

- А-а, детство. Я знаю, о ком ты... Не боишься?..

- Я ничего не сделал. Приехал издалека.

- Я вижу. Ты для этого приехал?..

- Да.

Он помолчал.

- Подожди.

Встал и вошел в дом. Там он был минут десять, вышел с узлом, бросил его передо мной.

- В твоей одежде нельзя. Вот это одень. Другого у нас нет.

Там были очень длинные и широкие штаны, но целые, и очень короткая курточка, наподобие школьной формы для мальчиков. Я разделся до трусов, торопливо переоделся. При этом он отвернулся, его деликатность поразила меня.

- Тряпки свои оставь у меня. Я не знаю, кто ты, и не хочу знать. Вижу, ты не стрелял. И друга не бросил, значит человек. А теперь уходи, больше помочь не могу, у меня шесть детей, понимаешь?

***

Утром, как только чуть рассвело, я был у тюрьмы. Вскарабкался по дереву, что рядом, перебрался на стену, наверху узко, но удержаться можно. Внутри дворика, но уже у ворот стоял микроавтобус, минут через двадцать из дверей появилось несколько человек. Вывели Давида. Он хромал, руки скованы за спиной.

Я поднялся на ноги и закричал:

- Давид, Давидка...

Замахал руками, привлекая внимание. Наверное, я был не в себе, ни о чем не думал и не боялся. Как теперь понимаю, вид у меня был не ахти - брюки я закатал, но когда карабкался по дереву, они тут же размотались. Курточка впереди не сходится, грудь голая, рукава еле локти прикрывают... Приплясываю, машу руками... Еще разные движения приходилось делать, всем телом, брюки-то необъятные и без ремня, сползают беспощадно!..

Чаплин позавидовал бы, но мне было не до смеха.

А он не смотрит на меня.

Эх, что делать, кажется, все напрасно!

И я запел своим потерянным страшным голосом.

- Расцветали яблони и гру-уши...

Услышал и ужаснулся, ворон закаркал... Набрался духу, и еще:

- Поплыли туманы над рекой...

Я пел, при этом дергался, приплясывал как дурак... и плакал, слезы сами падали.

И тут мой голос прервался. Упал до шепота, и я понял, что теперь уж все, все бесполезно, он ничего не вспомнил, не понял или знать не хочет.

А слезы у меня от напряжения, петь больно, связки будто кипятком...

Нет, не только связки... у меня в груди больно сделалось, и тяжело насовсем кончилась моя песня. И многое еще кончилось, те счастливые дни теперь далеко-далеко, в сплошной глухоте...

А то, что с нами потом стало, с обоими, совсем некрасивая безрадостная история.

Он даже не обернулся, хотя только глухой мог этого не услышать, только глухой!..

***

Рано утром, в серьезном месте фигура на стене, с таким непривычным выступлением, что это?..

Выглядело дико, странно... Настолько странно, что конвоиры с полминуты, наверное, молча смотрели на меня. Один не выдержал и хохотнул, но тут же осекся.

Высокий лейтенант негромко сказал:

- Отставить смешочки! Старков, приведи этого клоуна ко мне в комендатуру. Транспортировку отставить до выяснения. Выполняйте.

Я тут же сполз со стены и решил бежать, но основательно запутался в штанах. Не успел, с обеих сторон из-за углов бежали солдаты. Надавали по шее, кстати не очень рьяно, долго и тщательно обыскивали, потом потащили. Тут же поняли, что не сопротивляюсь, перестали держать - "идем..."

Ну, идем...

Шли минут десять. Я останавливался, подтягивал штаны, закатывал штанины, солдаты молча ждали.

Низкий домик красного кирпича, окна в решетках. Ввели, лейтенант уже был там, сидел против света, у окна.

- Садись.

Я сел на стул у двери. Солдаты вышли.

- С перепою что ли?.. Ну, и голос у тебя... Кто такой, документы мне.

Подошел отдал ему свои бумаги.

- Садись поближе, чтоб я видел лицо.

Я сел на табуретку у стола. Он по-прежнему сидит у окна, посматривает то на улицу, то на меня. Бумаги не трогал, положил на подоконник.

- Что нужно было, хулиган, что ли? Или наркоман?..

- Этот, пленный... Он Давид, знакомый, мы в пионерском лагере...

Он прервал:

Ты не дури, какой еще лагерь, пионеров давно нет. Сколько тебе лет, с ума сошел?

Это было... двадцать четыре года...

Он присвистнул.

Во, даешь. Ты не псих ли часом? Как ты его назвал, Давид?.. Он Исмаил, террорист. Пить надо меньше. Что делаешь здесь?

- Отдыхаю.

Вот и отдыхай, не лезь не в свои дела. Тебя еще не хватало.

Взял документы, стал смотреть. У меня был паспорт и медицинская справка из военкомата, я всегда ее с собой носил.

Он просмотрел паспорт, поднял брови, увидев московскую прописку. И совсем уж удивился, когда увидел справку.

- Да ты же афганец раненый, почему молчал?..

- Вы не спрашивали.

- Брось выкать, и я там был. Слушай, забудь эту историю. Контуженный, что ли?..

- Он Давид, он меня спас...

- Спятил. Какой Давид! Повторяю - Исмаил, бандит знаменитый, мы его захватили. Не сочиняй.

Он не хочет меня понимать, продолжает:

- Суд был, вина доказана. Пятнадцать лет дали. Иди, друг, отсюда, и чтобы не видел больше!

Я понял, надо удирать, иначе плохо. Взял у него документы, пошел к двери.

А он мне вслед:

- Телогрейку с вешалки возьми, старую. Теперь уж завтра... в шесть в аэропорт повезут. Можешь постоять за водокачкой, у последнего дома, там мы его передадим. Но себя не выдавай. Чтобы убедился, ошибся ты!.. Бред какой-то, ты не можешь его знать.

Глава девятая

***

Вот еще, ошибся, как же...

Начальник и физрук, два бугая, ни черта делать не хотели, пьянствовали по вечерам, обжирались за счет ребят... Кто починит мостки, чтобы мыться?.. Дадим покататься разик на лодке, только недалеко... Озерко почти круглое, лежит в степи, лагерь у воды. На той стороне сады, до них километра полтора примерно. Мы там не были, а хотелось. Давидка вызвался чинить, и я с ним, двух достаточно, говорят. И мы в довольно прохладной воде, то по колено, то по пояс, забивали сваи, потом крепили на них доски... Все это заняло у нас неделю, нам позволяли по утрам, до обеда, а другие играли в разные игры. Зато потом дали лодку. Вытащили из сарая, а она дырявая оказалась. Один старик помог, дал пакли, показал, как смолить... Еще неделя ушла, и до конца срока неделя. Наконец, мы собрались. Сели на весла...

***

Вообще-то нам разрешили после обеда, но ждать надоело, и мы удрали рано утром, когда еще все спят. Сели рядом на скамейку, каждому весло, и погребли. Я старался изо всех сил, хотел доказать, что не слабей его. Лодка пошла рывками, носом то вправо, то влево... Он бросил весло и говорит:

- Главное, чтобы лодка ровно шла. Давай дружно грести, а кто сильней неважно. Силу для врагов береги.

Каких еще врагов... Но я перестал выпендриваться, и лодка пошла куда быстрей, ровно, плавно, хотя сидела глубоко. Я старался смотреть вдаль, а не за борт, слишком близка вода...

***

Я знал, здесь сильно охраняются сады, опасно. А он говорит, ничего, пусть поделятся. Здесь и мои яблочки есть.

- Как так?

- У деда был сад большой.

- Где?

- Где, где... Дома. Меня еще не было тогда. Он часто рассказывал. Потом он умер, я в детский дом попал. Он говорил, вырастешь, сад верни себе.