Иное небо (Чужое небо) - Андрей Лазарчук

Мы оглянулись на дом, и мне вдруг представилось: окна вспыхивают магнием, и все вокруг становится черным, и из черного пространства начинают медленно выплывать багровые клочья... Но вместо этого открылась дверь, и возникший на желтом фоне истонченный светом силуэт Геры дал нам понять, что все в порядке.

Все в порядке... Под предохранительной крышкой имелся вполне работоспособный подрывной блок тройного действия, но под блоком не было ничего: колодец, куда помещается собственно заряд, титановый стакан с плутонием и взрывчаткой – этот колодец был до краев наполнен крупной свинцовой дробью...

11.06.1991. 02 час.

Турбаза "Тушино-Центр"

– И что бы вы без меня делали? – гордо сказал Панин, входя. В руках у него была картонная коробка, из которой высовывались красные головки бутылок. – Как раз по штучке в ручки.

– Мозель? – недоверчиво вытянул шею Гера. – Где взял?

– И вовсе не мозель. Токай. А где взял... где взял... если все рассказывать, то как раз до утра хватит. Поэтому – давайте просто тяпнем за любовь.

Девочки, которых все тот же Панин подцепил в аллеях, Оксана и Грета зааплодировали. Гера, как обладатель самой точной руки, руки минера, стал разливать по стаканам. Потом Командор взялся сказать тост.

– Милые дамы и уважаемые господа! Либен дамен унд вертер геррен! Шановни панове! Генацвали! Только что на наших глазах человек совершил поступок, достойный героя античных времен: в этом переполненном людьми Вавилоне, в этой обители кошмаров, где по наступлении темноты спрос начинает резко превышать предложение и в ночном воздухе повисает вполне уловимый аромат совдепии – он добыл, урвал, оттяпал у судьбы чудесный напиток, дар благословенной Паннонии, и принес его сюда, нам, для нашего наслаждения, хотя вполне мог бы выпить все это сам, мы знаем его способности. Но – принес. Что подвигло его на это? – спросил бы недоуменно какой-нибудь законопослушный гражданин республики Иудея. И был бы в корне неправ со своим вопросом, ибо мы-то с вами знаем заведомо правильный ответ: им двигал исконный арийский коллективизм, то есть такое умоположение и миросозерцание, при котором невозможен иной образ действия, как тот, что отражен в древней русско-арийской пословице: сам погибай, а товарища выручай. Отдать другу утром последнюю банку пива – кто на это способен? Вижу ответ ваш на ваших лицах. И потому на землях, заселенных арийцами, которые волей богов и кознями врагов оказались разбитыми на многочисленные племена и народности, часто и без нужды враждующие между собой – на этих землях возник Интернационал. Мы помним Первый Интернационал, Второй Интернационал, Третий Интернационал, который позже стал именоваться Коминтерном, и, кажется, Четвертый Интернационал... Но беда всех деятелей всех Интернационалов заключалась в том, что, зря в корень, корня-то они и не замечали – очевидно, в силу благоприобретенной застенчивости. Это блестяще доказал великий Фрейд, который, хотя и не принадлежал к арийской нации, понимал в людях все. Он понимал и подымал свой голос, вопия, что главной движущей силой истории является не борьба классов, не национальные претензии и не масонская возня, а сексуальная неудовлетворенность. Именно она заставляет миллионы мужчин сбиваться в армии, брать в руки винтовки, которые представляют собой действующие фаллические символы, захватывать чужие города и делать с побежденными женщинами то, что они не решались делать с собственными женами. Вот в чем корень бед, и поэтому миротворческая, пацифизирующая роль женщин должна заключаться в том, чтобы, пропуская через себя – заземляя на себя, если хотите – сексуальную энергию мужчин, не допускать использования ее в военных целях. Поэтому я предлагаю прямо здесь и сейчас, не откладывая дела в долгий ящик, учредить Пятый Интернационал и назвать его Сексинтерном...

– Тогда уж сразу Шестой, – предложил я.

– Гениальная мысль! – восхитился Командор. – Сексинтерн – Шестой Интернационал! Оставим номер пятый каким-нибудь политическим пигмеям, которых так много развелось на наших просторах в наше беспокойное время. Итак, мы, представители двух, а в ближайшей перспективе трех или даже четырех держав, представители... так... русского, немецкого, грузинского, украинского и польского народов, провозглашаем свободу и равенство полов и наций в выборе партнеров – во-первых, ограничение зон боевых действий и межнациональных столкновений пределами постелей – во-вторых...

– Тихо! – выдохнула княжна.

Командор замолк, а остальные перестали дышать. А-а-а, помогите же кто-нибудь! – донесся голос снаружи. Гера, останься, велел я. Помогите, сволочи-и-и!!! Кричала женщина, молодая и, кажется, пьяная. У Командора действительно был инфракрасный глаз: мы с Паниным еще стояли, озираясь и стараясь хоть что-то увидеть после яркого света, а он уже бежал, и я слышал его голос: что, что случилось? Он там, с ножом, он заперся! Где? Кто заперся? Мы с ним были, а потом он схватил нож, я успела, а Верка с Олей там остались... Девочка была в куцем халатике и вся дрожала. Там, там, вот этот дом... Окно, выходящее на аллею, было занавешено, за шторой горел свет. Серега, под окно! Руки в замок! Командор пошел первым: разбежался, оттолкнулся ногой от "замка" Панина и, переворачиваясь так, чтобы выбить стекло спиной, влетел в окно. Я рванул следом. Панин бросал сильно, как катапульта, я приземлился посередине комнаты и чуть не упал, поскользнувшись на чем-то жидком, позади Командор выпутывался из штор, а передо мной, в углу, сжавшись, как рысь, готовился прыгнуть огромный голый парень... прыгнул с места, головой и руками вперед, в левой руке нож. Я сместился вправо, блокировал опасную руку и ударил ногой в корпус, он отлетел к стене и тут же как резиновый, вскочил на ноги. По идее, он должен был остаться лежать, потому что у него сломано три или четыре ребра плюс неизбежный висцеральный шок, но он вскочил – а это значит, что он под хинком. Да, под хинком – термоядерная эрекция... это плохо, отключить его не удастся, придется просто грубо ломать. Он опять прыгнул, и теперь я, нацелившись на руку с ножом, вцепился в нее, грохнулся на пол, но нож отобрал, а предплечье сломал. Другой рукой он лез мне в лицо – эту руку я завернул ему за спину и вывихнул сначала в локте, потом в плече. Подоспел выпутавшийся из сетей Командор, мы связали парня проводом от настольной лампы. Глаза его смотрели только прямо, на губах пузырилась желтая пена. Хинк, сказал Командор. Ага. Слушай, ты весь в крови... Ты тоже. Я провел рукой по щеке – щека была липкая. Что за... Пол был залит кровью. Игорь, хрипло сказал Командор, смотри сюда. Возле кровати с измятыми, скомканными простынями под ковриком лежало что-то длинное, Командор приподнял край, я посмотрел и отвернулся. На подоконнике на коленях стоял Панин. Позвони в полицию, сказал я ему. Уже позвонили... слушай, а где третья? Кто третья? Третья девочка. Их же три было. Черт, точно... Я огляделся, вышел на веранду. Проверил двери. Дверь в душевую была заперта изнутри. Эй, откройте, сказал я, полиция! Молчание. Откройте, уже все в порядке. Молчание, шорох. Ладно, плевать, сама девица была мне неинтересна, главное, что она жива и что она здесь – я повернулся, чтобы уйти, и тут дверь будто взорвалась. Я еле успел перехватить руку – страшные скрюченные пальцы, но вторая рука вцепилась мне в щеку, глубоко вонзились ногти, и я чудом спас глаз, но, наконец, завернул этой гарпии локти за спину и, с огромным напряжением удерживал их так – она билась, как дикий зверь – стал наклонять, сгибать ее вперед, чтобы уберечь лицо от ударов ее головы – и тут ей сразу – хинк! – страшно захотелось, она прогнула спину и стала втираться в меня задницей: на, на меня, стонала она, ну, где же ты?.. Командор, помоги, крикнул я. Вдвоем мы ее кое-как скрутили. Козлы вонючие, орала она, друг дружку дерете, а на бабу у вас и не встанет! Подъехала полиция, сразу три машины. Теперь надолго, сказал Командор, ребята основательные...

– Криминальная полиция, лейтенант Шмидт, – подошел к нам офицер. За спиной его белой тенью моталась позвавшая нас девочка; кто-то сердобольный одолжил ей купальный халат. – Что тут произошло?

– Собственной персоной, – пробормотал я, не в силах одолеть дурацкую усмешку. – С флота вы ушли?

– Простите?..

– Нет, это я так, болтаю... Вот, лейтенант, утихомиривали этого парня. Она нас позвала...

– Подробнее, пожалуйста. Вот сюда, в микрофон...

Комната наполнялась полицейскими – в форме и в штатском. Засверкали вспышки. Кто-то откинул коврик, я не успел отвернуться. Длинная тонкая девочка, очень молоденькая, с короткой стрижкой. Лицо изрезано все, нос висит на лоскутке кожи, голова откинута, и зияет огромная, от уха до уха, рана на горле. Отрезана грудь, и великое множество колотых ран: на груди, на животе, на бедрах. И страшно, клочьями, изрезаны ладони – хваталась за нож... Красный свет вдруг стал нестерпимо ярким, меня повело в бок. Сейчас, сказал я. Ощупью дошел до туалета – вырвало. Перебрался в душ, стал пить воду, потом сунул голову под кран. В глазах плыли лиловые круги. Лейтенант Шмидт ждал. Давайте выйдем на воздух, сказал я, я тут не могу больше, я тут сдохну... Что-то творилось со мной, и надо бы было пойти и отлежаться, но вот – полиция...