Песцы - Николай Шпанов

— А сдержишь, Иваныч, один-то?

— Небось, — говорит, — сдержу, — и всем корпусом на штурвал навалился. А на штурвале-то как раз, вот также, как здесь, одной ручки нехватка была и голый штырь торчал.

— Ты, Иваныч, гляди, руку-то об гвоздь не обдери.

А он же меня по-матери. «Иди, говорит, растуды, за штурманом, коли сказано». Ну, я и побежал. Покуда туда, сюда заглянул, штурмана искавши, время и прошло. Ходить-то по судну нуда одна, от стенки к стенке так и стукает; а я еще тогда молодой был: мне и непривычно-то, и скорее пройти хочется. А от спешки еще хуже выходит. На ногах не удержишься во-время, тебя и мотанет так, что хоть на четвереньках ползи. Ну, однако штурмана отыскал. Гребу обратно на спардек, и как на палубу-то вышел, вижу что-то неладное с судном. Змеей оно из стороны в сторону так и юлит. Ну, думаю, не удержал Иваныч руля-то…

А только, впрочем, вылез на спардек, слышу будто кричит кто-то. Прислушался, плохо слышно из-за ветра, а вроде из рубки крик идет. И не крик, а стон как бы.

Подошел кое-как к рубке. И впрямь стон оттуда слышен, а тут как на грех никак дверь отворить не могу. Ветром прижало, не оторвешь. Оттащил я ее, а она внутри как поддаст под зад, я прямо в рубку смаху и влетел; плашмя на палубу. Еще помню головой обо что-то очень шибко ударился. Только с палубы поднялся, да опять так и сел. Иваныч-то около штурвала на палубе скорчился.

Я сперва не сообразил и первым долгом за штурвал схватился, думал сам хоть придержу руль-то. Стал штурвал проворачивать, а только не поддается. Я сильнее налег. Тут еще как раз штурман в рубку войти пытается, с дверью воюет. На штурвал я всем телом навалился, а в этот момент Иваныч как застонет и как раз у меня руки со штурвала соскочили. Только сейчас я заметил, что ручки какие-то скользкие, как салом смазанные. Штурман в рубку вошел, колпак с лампы откинул. Мы тут все и увидели.

Иваныч на палубе, а у него из живота какая-то белая полоса тянется и вокруг него на палубе темное пятно растеклось… кровь.

Мы Иваныча со штурманом подхватили, хотели от штурвала оттащить, а только тяжело, точно привязан. Глядим, от живота-то его кишка на штурвал намоталась. И Иваныч уж снова как бы затих, и штурвал тронуть невозможно — кишка на нем намотана.

Судно, как помешанное, из стороны в сторону рыскает и на волну его поставить нужно, а то просто на ногах не устоять. Тревогой людей вызвали, кишку смотали…

Иваныч еще два часа прожил… Кое-как добились, как такое случилось. Оказалось, пока я бегал, он штурвал не удержал, тот и пошел накручивать. Иваныч штурвал сдержать хотел, телом навалился, а его остряком как раз по животу-то и полоснуло. Ну, уж тут, конечно, он ничего дальше не помнит. Но, впрочем, оно и само понятно. Иваныч свалился, надо думать, а по перу руля волной бьет и штурвал из стороны в сторону вертится. Значит, кишку-то ему зацепило и стало мотать, а с остряка она видно никак не соскочит. Ну и вымотало… Вот я с этих пор остряков как огня боюсь.

Штурман пыхнул остатками табаку и выколотил трубку.

— Утром боцману надо велеть ручку новую обязательно уделать. Сипенко, ты, слышь, как сменишься, непременно передай ручку-то уделать.

— Есть, передам.

В поле зрения то попадает, то снова из него исчезает ручка штурвала с намотанной на ней неуклюжей тряпкой. Тени мечутся по тесной рубке и подзорная труба то вонзается в пространство, то снова прилипает к переборке.

В поднятое окно бьется ветер, пропитанный солеными брызгами норд-оста.

Штурман встал и, навалившись на дверь, вышел на мостик. Через открытую дверь ворвался шквал, закрутился, заметался по рубке и выбросил сноп искр и пепла из трубки мне прямо в лицо.

РАССКАЗ ПРО МЕДВЕЖЬЮ ОХОТУ

Корявым бумерангом изогнулась Новая Земля между семидесятым и семьдесят седьмым градусами северной широты, и между пятидесятым и семидесятым градусами восточной долготы. Уходя к северу от Вайгача, корявый этот бумеранг накрепко разгородил восточную половину северного Полярного моря.

К востоку от Новой Земли узким рукавом вылизали сушу черные воды Карского моря. Может быть, они вовсе и не черные, а только кажутся такими в редких разводьях, прорезавших белые просторы ледяных полей. Редко, очень редко, бывает Карское море без ледяного покрова. Точно упрямые стаи горбатых зверей, стремятся торосистые полярные льды в Карский мешок. Забивают плотно, как на вешней реке, оба шара — Югорский и Маточкин. Даже просторные Карские ворота между Вайгачем и южным островом Новой Земли, оказываются слишком узкими для прохода ледяных фаланг. С непрестанным шорохом, скрежетом, треском трутся льды об ожерелье припая.

А с запада, когда дуют весты, от зюйдовых до нордовых румбов точат берега серозеленые валы Баренцова моря. С одинаковым упорством, также, как точили, когда гнали к Терра Нова — Новой Земле, беспомощные парусники Баренца, как точили за тысячу лет до его появления, как будут точить еще тысячи лет спустя. Иногда, но реже чем с карской стороны, толкаются и здесь в Новую Землю льдины, размалывая век за веком, поставленные почти вертикально, пласты выветренных, хрупких пород.

Крепки зюйд-весты, стремительно гонят они баренцовы волны, настойчиво обдувают и размывают западные берега Новой земли, и все-таки легче здесь. Не в пример легче, чем на открытой свирепому хлестанью норд-оста карской стороне. Много губ и губочек изрезали западный берег. А в губах можно укрыться от всех ветров и никакая волна там уже не достанет.

Впрочем, не во всякой губе можно укрыться от ветра. Ежели на южном конце острова, то и в губе, будь она самой глубокой, не от всякого ветра укроешься. Мудрено от него спрятаться на ровном месте. Только легкими, пологими холмами волнуется там поверхность Новой Земли. Робко, не сразу переходит по мере удаления к северу в холмы побольше, пообрывистей. И карликовая ива-пюнг, и последние стебельки чахлой травки успевают исчезнуть, пока холмы перейдут в настоящие горы. Серыми, островерхими шапками, с сахарными мазками снега по трещинам и разлогам, теснятся горы к северу. А уж ближе к Матшару пойдут и снеговые вершины, за которые цепляются рваными перьями низкие тучи.

У Маточкина шара расступаются горы на две неровных шеренги. Сквозь серый настороженный строй они пропускают бестолковые воды пролива: то с карской на баренцову, то с баренцовой на карскую стремятся прозрачные, как хрусталь, струи пролива. С завидной торопливостью, гоня метущиеся одинокие льдинки.

За проливом, дальше к северу, горы пойдут отвеснее. Резче складки, пропасти глубже. Залитые глазурью по тысячелетним морщинам земли уходят вглубь острова скользкие дороги ледников. С тем, чтобы там в середине образовать одну огромную ледяную шапку на добрую половину острова.