Миг бытия так краток - Роджер Желязны

— Предлагаю вам на протяжении всего оставшегося маршрута носить оружие при себе — для защиты своих мотивов.

— Отлично.

Пистолет исчез под его развевающейся рубашкой.

Пых-пых-пых — выдохи веганца.

Черт-черт-черт — цепочки моих мыслей.

— Идите приготовьтесь, — предложил я. — Мы скоро отправляемся.

На обратном пути к лагерю я воспользовался другой дорогой и проанализировал свои собственные мотивы. Сама по себе книга не могла ни укрепить, ни поколебать ни Землю, ни Радпол, ни Движение за Возвращение. Этого, в общем-то, не удалось добиться даже «Зову Земли» Фила. Но дело с Миштиго заключалось не только в книге. Разведка? Если да, то чего именно? Если толчок, то в каком направлении? Этого я не знал, а мне требовалось точное знание. Ибо если это может уничтожить нас, то Миштиго нельзя оставить в живых. И все же я не мог хладнокровно разрешить уничтожить его, если его дело сможет хоть чем-то помочь. А оно могло.

Следовательно, кому-то требовалось взять тайм-аут до тех пор, пока у нас не появится уверенность.

Потянули за поводок. Я откликнулся. Ну что ж, посмотрим, что на том конце.

— Диана, — сказал я, когда мы стояли в тени ее скиммера. — Вы говорите, что я для вас что-то значу, лично я, как Карагиозис.

— Это, кажется, логично вытекает из того, что я говорила.

— Тогда выслушайте меня. Я считаю, что вы могли ошибиться насчет веганца. Уверенности у меня нет, но если все-таки вы неправы, то его убийство будет очень большой ошибкой. Поэтому я не могу этого разрешить. Погодите с выполнением того, что вы там запланировали, до тех пор, пока мы не доберемся до Афин. А потом потребуйте разъяснить то послание от Радпола.

Она пристально посмотрела в оба мои глаза, а затем согласилась:

— Ладно.

— Тогда как насчет Хасана?

— Он ждет.

— Он сам выбирает время и место, не так ли? И если ждет, то лишь подходящего случая для удара.

— Да.

— Тогда ему надо дать приказ притормозить, пока мы не будем знать все наверняка.

— Отлично.

— Вы ему скажете?

— Ему скажут.

— Ну что ж, и это хорошо.

Я повернулся, чтобы уйти.

— А когда сообщение придет вновь, — спросила она вдогонку, — и если оно будет гласить то же самое, что и раньше, — что тогда?

— Там видно будет, — ответил я не оборачиваясь.

Я оставил ее рядом с ее скиммером и вернулся к своему.

Когда пришел ответ, содержащий в точности то, что именно я и думал в нем услышать, я понял, что хлопот у меня прибавится, потому что решение я уже принял.

Далеко к юго-востоку от нас кое-какие части Мадагаскара все еще продолжали терзать счетчики Гейгера радиоактивными криками боли, отдавая дань умению одного из нас.

Хасан, я чувствовал уверенность, по-прежнему мог выйти навстречу любому препятствию не моргнув своими выгоревшими на солнце, привыкшими к смерти желтыми глазами…

Остановить его, вероятно, будет нелегко.

Вот оно. Внизу.

Смерть, жар, грязевые полосы в струях воды, новые очертания берегов…

Вулканическая деятельность на Хиосе, Самосе, Икарии, Наксосе…

Галикарнас оторван от материка…

Западный конец Коса снова виден, но что с того?

…Смерть, жар, грязевые полосы в струях воды. Новые очертания берегов…

Чтобы проверить все самому, я заставил свой конвой отклониться от избранного маршрута. Миштиго делал заметки и щелкал камерой направо и налево.

Лорел дал распоряжение: «Продолжайте экскурсию. Повреждения недвижимости не слишком тяжелы, потому что Средиземноморье заполнено в основном хламом. Пострадавшие либо погибли, либо о них уже позаботились. Продолжайте экскурсию».

Я низко пролетел над тем, что осталось от Коса — над западной оконечностью острова. Внизу расстилалась дикая вулканическая местность со свежими дымящимися кратерами среди новых ярких морских кружев, оплетающих узорами всю сушу. На этом месте некогда стояла древняя столица Астипалай, про которую Фукидид сообщал, что она была разрушена мощным землетрясением. Видел бы он нынешнее. Мой северный город Кос был потом заселен заново лишь в 366 г. до н. э. Теперь же исчезло все, кроме пара и пламени. Никто не уцелел — ни платан Гиппократа, ни мечеть Логгии, ни замок Родосских рыцарей, ни горы, ни мой коттедж, ни моя жена, сметенные невообразимыми волнами или сгинувшие в неведомую мне морскую пучину. Исчезли так же, как покойный Феокрит — тот, кто лучше всех обессмертил этот остров столь многие годы назад. Исчезли. Канули. На века… Ушедшие в вечность и умершие для меня.

Дальше на восток из вод все еще высовывались несколько пиков той высокой горной гряды, что ограждала северную прибрежную равнину. Среди них находился и могучий пик Дикеоса, или Христа Справедливого, смотревшего на деревни, разбросанные по северным склонам. Теперь же он стал крошечным островком, и никому не повезло вовремя оказаться на его вершине.

Должно быть, все выглядело так же и в столь давние времена, когда море у берегов моей родины, ограниченное полуостровом Халкидика, вздыбилось и обрушилось на сушу, когда воды Внутреннего моря потекли через ущелье Темпе. Могучие отголоски этого катаклизма оставили отметины даже на горных стенах самой обители богов, Олимпа, и пощадили они только мистера и миссис Девкалион, поддерживаемых богами на плаву с целью создания мифа, и некоторых людей, дабы рассказать его.

— Вы жили тут, — сказал Миштиго.

Я кивнул.

— Но родились вы в деревне Макриница, что в горах Фессалии?

— Да.

— Однако родной дом вы себе устроили тут?

— На некоторое время.

— «Родной дом» — понятие универсальное, — сказал он. — Я это понимаю.

— Спасибо.

Я продолжал смотреть вниз, чувствуя печаль, гнев, бешенство, а потом вообще ничего.

После долгого отсутствия я возвращаюсь в Афины с неожиданной легкостью узнавания, которая всегда бодрит, зачастую обновляет, а иногда и вдохновляет. Фил как-то раз прочел мне несколько строк одного из последних великих греческих поэтов, Георгоса Сефериса, утверждая, что тот подразумевал именно мою Грецию, когда сказал: «…Страна, что более не нам принадлежит, но равно и не вам», — и именно из-за веганцев. Когда я указал на то, что при жизни Сефериса веганцев на Земле не было и в помине, Фил парировал, что поэзия существует вне зависимости от времени и пространства и означает лишь то, что она означает для читателя. Хотя я никогда не считал, что литературный вымысел годится и для путешествий во времени, у меня были другие причины не соглашаться со сказанным и не воспринимать в нем обобщенную формулировку.

Это все-таки наша страна. Готы, гунны, болгары, сербы, франки, турки, а в последнее время и веганцы так и не сумели отнять ее у нас. Людей я пережил. А с Афинами мы изменялись вместе. Однако материковая Греция есть материковая Греция, и она для меня не изменится никогда. Попробуйте тронуть ее, кем бы вы ни были, и мои клефты[16] будут рыскать по горам по пятам за вами, словно мифические эринии древности. Вы можете возомнить что угодно, но горы Греции останутся и будут пребывать вовеки, с возносящимся дымом обугленных козьих костей, со смешиванием крови и вина, со вкусом подслащенных оливков, с холодными ветрами по ночам и ярко-голубыми, как глаза бога, небесами днем. Рискните их тронуть, если посмеете.

Вот почему я чувствую себя обновленным всякий раз, когда возвращаюсь, потому что теперь, когда за плечами у меня уже столько лет, я испытываю такие же чувства ко всей Земле. Вот почему я дрался, вот почему убивал и взрывал бомбы и, вдобавок, пробовал все мыслимые юридические уловки, чтобы помешать веганцам скупить Землю, кусок за кусочком, у правящего с иной планеты правительства, там на Тейлере. Вот почему я пробился под очередным псевдонимом в большую машину государственной службы, что управляет этой планетой, и, в частности, в Управление по делам Произведений Искусства, Памятников и Архивов. Там я мог сражаться за сохранение того, что еще осталось, пока дожидался нового поворота событий.

Вендетта Радпола напугала не только экспатриантов, но и веганцев. Они не могли представить себе, что потомки тех, кто пережил Три Дня, не уступят по доброй воле свои лучшие прибрежные зоны обитания под веганские курорты, и не отдадут своих сыновей и дочерей для работы на этих курортах, и не станут гидами, водящими веганцев по руинам своих городов, показывая им на потеху интересные места. Вот почему для большинства сотрудников Управление является главным образом заграничной службой.

Мы отправили Призыв о Возвращении потомкам колонистов Марса и Титана, но никакого Великого Исхода не последовало. На мирах веганцев они стали слишком мягкими — размякли, присосавшись к культуре, сильно опередившей нашу в силу полученной ею «форы». Они потеряли чувство своего само-отождествления. И бросили нас.