Если обманешь - Кресли Коул

Беа была проституткой, известной в Марэ как Шлюха Беа. Мэдди находила это прозвище оскорбительным; тем более что оно также не выполняло особой определительной функции ввиду того, что большинство женщин в районе, включая Берту и Одетту, были такими же проститутками.

Из-за красивых глаз Мэдди стала называть ее Синеглазой Беа, но это прозвище оказалось пугающе пророческим. У возлюбленного Беа Мориса была отвратительная привычка ставить ей синяки под глазами. Вот и сейчас у нее под глазом темнел синяк.

— Как съездила, Мэдди? — спросила Беа. — Успешно? Мэдди чувствовала себя грязной, усталой и совсем не радовалась возвращению домой. Беа же иногда бывала слишком прямолинейной.

— У меня ничего не получилось. Я ведь говорила вам обеим, что мы с ним вращаемся в разных кругах. — Она сняла с шеи ленту с ключами и открыла дверь в свою красочно убранную квартиру. Направившись прямиком к кровати, Мэдди рухнула ничком. Это была катастрофа, причем во всем, — пробормотала она, уткнувшись в потертое покрывало.

Коррин присела рядом и похлопала ее по плечу:

— Давай тогда попьем чаю, и ты нам все расскажешь.

Рассказывать о ее катастрофической поездке? Можно ли причинить еще больше страданий? Мэдди и так чувствовала себя хуже некуда.

— Очень хорошо. Много чаю. Покрепче.

Пока кипятилась вода, и подруги распаковывали все те ослепительные наряды, которые ей теперь придется продать, Мэдди раздвинула красные суконные шторы на окнах и открыла створки, чтобы проветрить помещение.

Втайне она гордилась своим домом, тем, как обустроила его при весьма скромных возможностях. Для того чтобы скрыть осыпающуюся штукатурку на стенах, она развесила яркие театральные афиши и плакаты с изображениями оперных исполнителей. Вся комната была завалена роскошными тканями благодаря подруге, которая работала в театре и снабжала ее ненужным труппе реквизитом. Мэдди всегда оказывалась на месте раньше тряпичников.

На ее маленьком балкончике вился плющ, и все еще цвели петунии. Ша-Нуар — независимый, живший на крыше черный кот — был постоянным посетителем ее балкона, где лениво нежился на солнце. Дул предосенний бриз, раскачивавший подвешенные деревянные колокольчики. Мэдди жила на шестом этаже не только из-за бедности. Кислая вонь, распространявшаяся по прилегающим улицам, не поднималась так высоко, кроме того, отсюда она могла любоваться морем крыш, простиравшихся до самого Монмартра.

Отвернувшись от окна, она обратила внимание на освещенное солнцем лицо Беа.

— Морис или клиент? — спросила Мэдди, указывая на ее опухшее лицо.

Беа вздохнула.

— Морис. Он бывает таким злым. — Тон у нее был совершенно безнадежный. — Не стоило мне его злить.

Мэдди и Коррин соответствующими возгласами выразили свое негодование, и Мэдди наклонилась к Беа, чтобы утешить. Хотя они с Коррин старались, насколько могли, убедить Беа в том, что она заслуживала большего, у них ничего не получалось. Беа была милой и доброй, но не верила, что ее ждет в будущем что-то лучшее, чем жизнь с Морисом.

Жизнь в Марэ часто оказывала подобное воздействие на обитателей. Их девизом было «от плохого к худшему». Они считали, что, какой бы невыносимой ни была ситуация, она всегда может стать еще хуже. Особенно у тех, кто осмеливался стремиться к лучшему.

«Лучше не искушать судьбу», — говорили они, на что Мэдди про себя отвечала: «Смелость города берет».

Но в этот раз смелость не помогла Мэдди…

Приготовив чай, они перешли на балкон, где расселись на ящиках из-под молока и приступили к чаепитию из разнокалиберных чашек. Черный кот снизошел до того, что позволил Мэдди посадить его себе на колени. Она с удовольствием гладила его теплую шерсть.

— Я думала, он с тобой в ссоре, — сказала Беа, кивнув на кота.

— Так и было. Неделями избегал меня. — Все из-за того, что она объяснила коту, что такая хозяйка ему не нужна. Он мог подыскать себе кого-то получше, кто мог позволить себе кормить его не только яблочными огрызками. Вытянув ноги, Мэдди уперла их в железную ограду, размышляя над тем, как ей недоставало этого — такого простого дружеского общения.

Ей нравилось быть с Клодией и другими представительницами семейства Уэйленд, но сейчас у них оставалось слишком мало общего. Беа, Коррин и Мэдди были близки по духу, хотя у каждой имелись свои тайные разочарования и безрадостное прошлое.

Беа, как и Мэдди, попала в Марэ молодой. Ее мать вышла замуж за бедного солдата и вместе с Беа таскалась за ним по миру — всюду, куда направляли его полк. Беа до сих пор просыпалась с рассветом, и барабанная дробь вызывала у нее подавленное настроение. Их с матерью пропитание зависело от жизни того солдата. Сводить концы с концами удавалось до тех пор, пока Беа не исполнилось двенадцать; потом все рухнуло.

В шестнадцать лет Коррин, дочь образованного английского приходского священника, вышла замуж за проезжего красавчика — французского портного.

«Я портной. У меня свое ателье», — говорил он, хотя на самом деле все было не так и его слова следовало понимать как: «Я живу четырьмя этажами выше пошивочного ателье, зарабатываю тем, что шью одежду для матросов, и каждый заработанный сантим трачу на джин».

После этого у Коррин было еще два мужа, но оба отличались ленью и равнодушием. Она еще как-то терпела первого, но второго вынести не смогла. Она отличалась трепетным отношением к труду. Получала только плату за съем комнат «на шестом» и очень скромную пенсию, однако считала все здание зоной своей ответственности и лезла из кожи вон, чтобы остановить разрушение. Тем не менее, ее самоотверженная борьба на этом поприще была безнадежной. Метла, половая тряпка и трудовой энтузиазм не могли победить время и запустение.

— Мэдди, ты уже пришла в себя? — спросила Беа. — Не расскажешь нам, что случилось с твоим англичанином?

Мэдди лишь наполовину выпила свою чашку, поэтому отделалась коротким комментарием:

— Я съездила в Лондон, где обхаживала его, но в его намерения не входила женитьба, тем более женитьба на мне. Как я и подозревала, — добавила Мэдди, подчеркивая последние слова, поскольку подруги настойчиво уговаривали ее съездить. Она же сама сознавала тщетность своих потуг, но не из-за правила «от плохого к лучшему». Нет, простой логический ход мысли подсказывал, что у богатого и интеллигентного не может быть будущего с необразованной и живущей в трущобе.

— Всего двое суток назад он сказал мне, что не подходит для женитьбы.

— Ненавижу, когда они так говорят, — пробормотала Беа, а Коррин отсалютовала ей чашкой в знак согласия.