Невозможная птица - Патрик О'Лири

Какая-то жажда таилась в глубине глаз брата, как будто Майк ждал одобрения. Это удивило Дэниела.

И вот тогда он отдал Дэниелу старый коричневый чемоданчик, в котором было «всякое старьё». «Фотки, открытки ко дню рождения, памятки, мой старый голубой дневник. Ну и другая чепуха вроде этого».

Дэниел выпрямился, вспомнив слова агента Такахаши.

«Он имел доступ к некоторым вполне серьёзным кодам».

«Это не обязательно должен быть большой пакет… Книга, возможно? Или видеокассета?»

Дневник. Он был на чердаке.

Дэниел нашёл чемоданчик в пыльном углу, рядом с шоновской коробкой фигурок персонажей «Звёздных войн», совсем новенькой – он так и не открыл её. Это было «вложение», ценность которого, по уверениям его сына, со временем возрастала по экспоненте и в конечном счёте могла помочь ему в прохождении колледжа. Неся чемоданчик вниз по лестнице, Дэниел вспомнил ту ночь, когда он собирался в Неваду. Положив пустой саквояж на пол, он раскладывал на кровати свою одежду и подсчитывал количество нижнего белья. Через минуту он обернулся, и обнаружил, что Шон свернулся как эмбрион в открытом саквояже на полу. Чтобы показать, что он тоже влезет.

Дэниел расстегнул замки и вывалил содержимое чемоданчика на кровать. Памятки из Майкова прошлого. Блокноты, полные зарисовок. Несколько фотографий его бывшей жены и приёмной дочери. Маленький чёрный шахматный конь. И книжка, обтянутая голубым шёлком, с потускневшим золотым замочком. «Мой дневник »– было вытиснено золотом на обложке. Она пахла стариной. Запах из другой эпохи.

Он раскрыл её, и наружу выпала дюжина черно-белых моментальных снимков. Каждый датирован 13.09.62. На каждом из них был изображён мальчишка в мешковатых штанах и футболке в горизонтальную полоску. Он держал в руках своего белого кота Себастьяна и затем ронял его. Формально это был кот Майка. Майк дал ему имя. Но он был не способен заботиться о том, чтобы вовремя кормить его или менять его туалет. И он передал его на попечение Денни – мальчика на фотографии, не отводящего взгляда от камеры. Майк снимал. Он стащил «кодак» дядюшки Луи, чтобы определить, правда ли, что кошки всегда приземляются на лапы. Майк по-хозяйски распоряжался на протяжении всей съёмки. Денни никак не мог правильно рассчитать время. На снимках отразилась некоторая доля его замешательства, когда брат командовал им. В конце концов они выработали методику работы. Отсчёт: «Пять, четыре, три, два, один… съёмка!»

Всегда, насколько Дэниел мог припомнить, его брат был одержим тем, как работают разные вещи. Этот конкретный эксперимент имел в виду гравитацию, которую Майк именовал «ерундистикой». Забавно – каждая фотография была вариацией одного и того же действия. Белый кот на различных стадиях снижения – напряжённые лапы растопырены, позвоночник выгнут для сохранения равновесия. Единственной константой был Денни, стоящий боком, улыбающийся в камеру, жаждущий одобрения, ладони разведены в стороны, в незашнурованных чёрных теннисках. Он заметил, как толково Майк разместил снимок на фоне белых горизонтальных планок гаража, что позволяло как на диаграмме распределить поступательное движение Себастьяна по относительной шкале.

Испытание, как ему вспомнилось, так и не привело к убедительным результатам. Гравитация могла как существовать, так и не существовать.

Прижимая к себе дневник, Дэниел сел на кровать, готовый к расшифровке кода.

Он прочёл: «Это мой дневник и меня зовут Майк. И если ты читаешь это Денни я убью тебя».

Ему пришлось закрыть голубую книгу, чтобы отсмеяться, прежде чем он смог продолжить чтение.

СТРАНА ГРЁЗ

Майка поразило, насколько расхлябанной была охрана в аэропорту. Никакого просвечивания. Никаких утомлённых охранников с их короткими, похожими на джедайские мечи, металлоискателями. Такое ощущение, что здесь уже никто ни о чем не заботился. Его пистолет, оттягивающий карман пиджака, без труда прошёл на борт вместе с ним. Ему не терпелось взглянуть, какое выражение примет лицо Клиндера при виде его.

Полет в Сан-Франциско был необыкновенным. Еда в самолёте была восхитительной – даже по меркам первого класса. Ему подали все, что он любил: лимскую фасоль, телятину в сухарях, картофель, приправленный чесноком, и булочки – боже, за эти булочки можно было умереть!

Майк всегда любил летать. Он никогда не включал в полёте свой сотовый телефон. Он наслаждался этим тайм-аутом между двумя пунктами, в течение которого ничего не происходило, когда никто не звонил, никто не мог достать его. Вот приземление он действительно ненавидел. Это пружинистое прижатие к земле, сопровождающееся грубым лязгом. Затем беспорядочные прикосновения рулевого колёса к дорожке, пока оно не станет твёрдо на землю. Его всегда бросало от этого в дрожь.

На полпути его потянуло размять ноги, он встал и не спеша пошёл в хвост самолёта. Около туалета стояла странная женщина маленького роста, одетая в муумуу – цветастое гавайское платье. Она улыбнулась ему. Внимательные чёрные глаза под густой чёрной чёлкой. Она напомнила ему упрямую толстую жену маленького вождя в джунглях – вот только её он никогда не видел в одежде. В ней было что-то успокаивающее – детский запах шоколадных крекеров «грэхем»[30], запитых стаканом холодного молока.

Он прочёл надпись на двери. «Не занято». «Занято». И неожиданный третий вариант: «Свободно».

– Свободно? – спросил он её.

– Это для тебя, Железный Дровосек, – ответила маленькая женщина низким мурлыкающим голосом.

Железный Дровосек? Ну, пусть так. Он повернулся и пошёл обратно к своему месту, думая: что ж, вот мы и улетели из Лос-Анджелеса.

Его кресло было замечательно удобным. В нем была даже кнопка массажа. Он нажал её, и две змейки начали скручивать и раскручивать кольца под кожаным покрытием – ещё никогда он не испытывал такого удовольствия от почёсывания спины. И к своему изумлению, он обнаружил, что в маленьком телевизоре, вмонтированном в подлокотник, показывают эротику, которую он, впрочем, в замешательстве выключил, когда маленькая девочка, эскортируемая гавайской женщиной, приблизилась к его сиденью и уселась в кресле через проход от него.

Он перевёл дух. На мгновение ему показалось, что она собирается занять свободное место рядом с ним.

Лет восемь или около того. В руках – один из этих игрушечных розовых кошельков. Пара золочёных крыльев приколота к красной блузке. Он надеялся, что она не была любительницей поговорить. Дети могут, раз начав, говорить без умолку. И тем не менее он почувствовал укол симпатии к этой девочке, путешествующей самостоятельно. Какие родители отправят маленького ребёнка лететь вот так, в одиночку?

Глядя в окно, Майк заметил, как и в предыдущем полёте, древние иероглифические отметины, изборождавшие пустыню внизу – на равнине и открытых участках ложбин были выгравированы знаки, которые могли оказаться только остатками человеческой деятельности – дороги, ведущие в никуда, геометрические фигуры и контуры, назначение которых было неясно. Разрушенные военные подразделения? Или, быть может, Страна Грёз. Так назвал её уходящий в отставку член правительства в «Шестидесяти минутах ». Страна Грёз: пристанище сверхсекретных баз, исследовательских лабораторий оборонной инженерии, экспериментальных подземных установок. Но разве воздушное пространство над ними не является запретной зоной?

Сквозь капли влаги на стекле он увидел круглую тень на поверхности земли, ползущую параллельно их самолёту, тень величиной с нефтяную цистерну. Странная форма: тёмная точка в середине более светлого круга. Всматриваясь насколько хватало взгляда и проверяя угол падения солнечных лучей, Майк не мог отыскать никаких признаков летательного аппарата или аэростата – ничего, что могло бы быть источником этой округлой, нечёткой фигуры, движущейся неторопливо, как морской скат, скользящей над песком, огибающей испещрённые шалфеем холмы, льнущей к поверхности так, как это может лишь тень, перенимая все изгибы и складки рельефа.

Что бы это могло быть, подивился он. Замаскированный летательный аппарат? Отбрасывают ли спутники тень? Вряд ли – они все же слишком высоко.

– Ненавижу летать, – шёпотом призналась девочка через проход.

Её страх был настолько неприкрытым, что Майку захотелось успокаивающе положить руку на её мягкие каштановые волосы.

– Все хорошо. Мы в безопасности.

Девочка окинула его оценивающим взглядом снизу вверх сквозь толстые стекла очков.

– Сколько тебе лет?

– Сорок восемь.

Она помолчала, прикидывая в уме, потом подняла на него свои широкие карие глаза и заключила:

– Ты наполовину мёртвый!

Он засмеялся про себя.

– А когда стареешь… правда, что время тогда идёт быстрее?

– Гораздо быстрее.