Вокруг света за 100 дней и 100 рублей - Дмитрий Иуанов

Суп с хлебом и гречка с котлетой здесь стоили шестьдесят рублей и были мечтой любого студента. Я сел за длинный стол, по обе стороны которого обедали молодые парни и девушки, и, завязав шнурки, принялся за завязывание беседы. Ребята поприветствовали меня и рассказали, что обучаются в одном из первых императорских университетов Российской империи.

– Я сама родом с юга Казахстана, – сразу подключилась одна из студенток. – У нас все знают, что Томский Государственный – хороший университет. Я сразу сюда хотела попасть и, как видишь, поступила – здесь много ребят из Казахстана, и из Кореи тоже есть, и из Великобритании даже. Учиться тяжело, но интересно, а после ребрендинга в две тысячи четырнадцатом стало еще лучше: теперь расписание сама себе подгадать могу. У нас есть и своя обсерватория, и ботанический сад, и гербарий, названный в честь Крылова, и бизнес-инкубатор, и даже модный эндаумент-фонд есть, как в Америке. А еще целых девять музеев!

– Во дела! А когда можно попасть в музеи?

– Да хоть прямо сейчас! Сходим?

Новые знакомые встали из-за стола и вместе со мной пошли в музей истории Томского Государственного, который, даже после наших долгих стучаний, оказался закрыт. Зато мы попали в Зоологический музей, музей археологии и этнографии и палеонтологический. И все это – на территории одного университета.

Я попрощался с ребятами и спустился в соседнее крыло, где дошел до конференц-зала, огражденного красной веревкой. Как только я подлез под ней, навстречу вышел грузный дядя. «Вам куда?» – оттарабанил он. «Не видно, что ли, волонтер!» – отбарабанил я. Ответ его более чем удовлетворил, и он выдал мне бейдж и задание – встречать высокопоставленных гостей конференции и провожать их в зал. После двадцати минут бесед с гостями и другими волонтерами, конференция наконец началась, как и самая интересная ее часть для меня: всех сотрудников проводили в соседний зал с фуршетом. Я от пуза объелся сладостей, послушал пару научных докладов и подлез под веревкой обратно. За последние две недели это был, кажется, тридцатый придуманный способ того, как поесть в городе бесплатно. Вернувшись на второй этаж главного корпуса, я приоткрыл тяжелую дверь и юркнул в пустой темный актовый зал, который был больше похож на католический собор. Отодвинув стул, который проскрипел по тишине, как фломастер по стеклу, я сел с краю, достал блокнот и написал простую истину:

Российским университетам надо брать пример с ТГУ. Здесь хорошо. Даже с такими паршивыми устоями, как у меня.

Глава 14. Когда наступает пора просыпаться

«Чувак, Томск на связи! Если ты еще не уехал, могу организовать ужин сегодня или завтра. Пиши, если что!» – такое сообщение выдал мне телефон двадцать четвертого сентября две тысячи пятнадцатого года. В имени отправителя было написано «Диана», а в профиле не было замечено ни одной реальной фотографии. Был неизвестен возраст, род деятельности, да и в поле человека нельзя было быть уверенным до конца – и это было то, что нужно.

Двумя часами позже я нашел себя поднимающимся по темной старой лестнице, которая имеется в любом панельном доме за пределами МКАДа. Нащупав потертую надпись «26» и сплюнув три раза через правое, я сделал продолжительный «дзынь» черной кнопкой. Настала пауза. Мозг начал выдавать фантазии: навстречу могла выйти толстая женщина лет шестидесяти в круглых очках, с болонкой на руках, стеснительная школьница с картой, доучивавшая урок географии, толпа дам в возрасте, праздновавшая очередной юбилей одной из них, да мог даже выйти каменщик Ашот, который завел себе профиль под именем Диана. За десять секунд я три раза подумал уйти и четыре раза остаться. Наконец по ту сторону двери кто-то взял ключ, со звоном уронил, поднял и всунул в скважину.

Первое, что должен считать мужчина, видя такие глаза, – количество дырок на его разных носках.

– Эй, привет! Проходи! – передо мной предстал смысл поездки в Томск. Если вы – молодая красивая девушка лет двадцати пяти с глубокими зелеными глазами, то вы стояли передо мной. Ваши волосы аккуратно обнимали тонкие скулы, а лицо застенчиво улыбалось, словно само пришло в гости к незнакомцу. Первое, что должен считать мужчина, видя такие глаза, – количество дырок на его разных носках.

– Добрый вечер! Меня давно не встречали люди с подобными бусами, – поприветствовал Диану я, оценив размер действительно крупных красных бус, лежавших поверх обтягивающего серого платья. Было ощущение, что я пошел ва-банк и срубил джекпот. Мы протиснулись на кухню, и Диана сразу поставила передо мной большую тарелку, куда навалила гречки с котлетами.

– Я только с художественной школы пришла, поэтому немного запыхавшаяся, – вернув кастрюлю на плиту, тихо произнесла она.

– Здорово! На кого там учишься? – заинтересованно спросил я. Котлета забила мой рот, и во время разговора из него на стол вывалились первые несколько крошек недожеванной гречки.

– Не учусь я, а преподаю! Предметы под названием «живопись», «рисунок» и «композиция». У меня много учеников. А еще рисую картины и в галереях выставляюсь.

– Вау! Выходит, ты – художница? – спросил я не столько с целью выяснить эту и без того очевидную вещь, сколько выиграть время, необходимое для ликвидации последствий чрезмерно скорого поедания крупы.

– Если ограниченно судить, то да. В какой-то мере. Вообще, я творчеством занимаюсь, так что скорее творец, – деловито тряхнула ложной скромностью Диана.

– И как ты пришла в это? – спросил я, отправляя очередные пять крошек выпавшей гречки подальше под стол.

– Ну, ты смешной! Я всю жизнь этим занималась, с самого начала, и никуда ниоткуда не приходила. Это всегда с рождения есть. Обычно дети в год ляпают каляки-маляки, а я рисовала портреты людей, здания и трехмерные предметы. Еще писать не научилась, а рисовать уже могла. Друзья моих родителей это замечали и говорили маме, чтобы развивала способности. Так в шесть лет меня отдали в художественную школу, в которой, кстати, я сейчас и преподаю. А дальше – образование за образованием, я начала вытаскивать из себя то, что было внутри, и воплощать в картинах.

– Захватывающая история! Ты как считаешь, творчество – это проявление эгоизма?

– Раньше я думала, что творчество – это и есть его воплощение. А сейчас кажется, что художники являются проводниками. Они делают то, что максимально нужно в этот момент. Через них словно творит кто-то другой. Вот ты пройдись по Третьяковке и посмотри на судьбы людей. Сначала они рисуют портретики плохо, потом играют с цветом, потом экспериментируют с формой, а затем в голову что-то приходит, и они уже занимаются импрессионизмом или передвижничеством. Неважно, кто это сделал – это сделали потому, что это было нужно. Ты понимаешь, в конкретный период истории человечества это было нужное развитие живописи, и оно воплощалось через каких-то людей. А на базе того, что было создано, создавался уже следующий этап. И это правильно. Но, конечно, реализация творца зависит от его уровня чувствительности. Некоторые изначально неспособны на великие творения потому, что они черствы. Чувствительность и осознанность и есть то, что воплощает нас как людей, и некоторые ошибочно называют это талантом.

– Коли воплощение живописи нужно всему человечеству, почему тогда в некоторых местах художников как пруд пруди, а в некоторых с фонарем на сыщешь? Там что, нет осознанных людей?

– Есть. Например, многие скандинавские художники открыли новые направления живописи, но они совсем неизвестны, как Элио Феррара или Федерико Бельтран, и в Париже они не жили. Конечно, огромное влияние оказывает благоприятная среда, без которой ничего не происходит. Помидоры лучше растить в Краснодарском крае, а у нас нужна теплица. Я живу в Томске, это достаточно образованный город. Здесь уровень культуры велик, и у нас среди интеллигенции есть свои фишечки и инсайды в общении – все это влияет на уровень моей культуры.

– Согласен, город интересен, меня местные жители тоже дурманят ежедневно. Почему он таков?

– Столицей Сибири должен был быть. Город-то раньше именовался купеческим! Эти купцы себе дома сибирского барокко да псевдорусского стиля и понастроили. А потом у нас Транссиб хотели строить, но купцы зажидились. Вот ветка через Новосибирск пошла, он и разросся. Наш же Томск так и остался обычным Томском. А потом в него стали ссылать политических протестантов, деятелей культуры, архитекторов – инакомыслящих, в общем. В Кузбасс отправляли работников и уголовников, сейчас там и народ пацанский. А у нас все на культуре гоняют. Ну, да ладно, пойдем в комнату.

Я повиновался, помыл тарелку и пошел за Дианой в дальнюю комнату квартиры. Только слепой бы не заметил, что это комната художницы. Во все стороны летели краски, кисти, мольберты, художественные книги и тому подобные принадлежности, с которыми я не знал, что делать.