Похождения красавца-мужчины, или Сага об ОБухаре - Валерий Сенин

– Хороший коньяк.

– А хороший коньяк необходимо сочетать с лимоном и шоколадом.

– И с хорошим поцелуем.

Мы ставим стопки на стол. И целуемся. Лора закрывает глаза, а я нет, потому что обожаю наблюдать. Ее ладонь ложится на мой меч, пока еще прикрытый джинсами, он мгновенно твердеет /встает/, потому что готов к полету всегда, в любое время дня и ночи. Мы перестаем целоваться. А я снимаю с нее рубашку, под которой не оказывается лифчика. Две шикарных груди так соблазнительно хороши, что я начинаю их массировать руками и целовать поочередно: то левый сосок, то правый. Соски твердеют и увеличиваются. А я начинаю их посасывать по очереди: то левый, то правый. А руками залезаю в колготки на упругую попку. Женщина гладит мою голову и шепчет:

– Сашенька, я очень долго скучала по твоим ласкам.

– А я всегда скучаю по таким женщинам, как ты. Без них я чувствую себя нищим.

– Сашенька, я так хочу, чтобы ты в меня кончил. Где твой двадцатисантиметровый малыш?

Женщина действительно со мной знакома очень близко, жалко, что я ничего не помню из тех двадцати двух суток. Наверняка там есть, что вспомнить. Я быстренько снимаю с себя одежду и кидаю ее на вторую полку. Затем сдергиваю колготки и трусики с Лоры и бросаю их туда же. Лора ложится на спину и разводит ноги. Сейчас для меня нет ничего прекраснее, чем чудесный вход в обрамлении черных волосиков, вход в пещеру наслаждения (из подобных вышло все человечество). Я встаю на колени и вхожу. Если есть в жизни рай, то достигается он не после смерти, а во время полового акта…

Когда я кончил во второй раз, мы проезжали Бологое. Сразу после третьего мимо окна промелькнула Тверь. А четвертый раз получился на подходе к Москве. Лора за это время кончила раз двадцать. И каждый раз в момент оргазма она называла меня: «Коленька, любимый!». Так звали ее мужа. А когда оргазм затуманивал мои мозги, то я кричал: «Диана, любимая!» Коньяк мы не допили даже до половины. Расставаясь, мы обменялись номерами телефонов, хотя Лора живет у мужа в Москве, а я у себя в Петербурге.

Перед самым Ленинградским вокзалом я возвращаюсь в свое купе. Мой работодатель, уже проснувшийся и одетый, сидит и курит папиросу. Увидев меня, он вытаскивает из кармана сто долларов и протягивает мне, со словами:

– Вам не удалось нормально поспать?

– Да.

– Это вам за неучтенное неудобство.

Беру деньги и думаю, что за такую шикарную ночь должен платить я, но платит обычно тот, кто считает себя должником. Поезд останавливается. Я беру портфель и иду вслед за «боссом». Народ в Москве ничем не отличается от народа в Петербурге. Язык и тот такой же.

У вокзала нас ждет новый «Мерседес», двойник петербургского. Мой наниматель садится рядом с водителем и обращается ко мне:

– Положите сумку на заднее сиденье.

Я кладу сумку на заднее сиденье и получаю конверт, в котором обнаруживаю пятьсот долларов и обратный билет. Мой поезд отходит через пятнадцать минут. Познакомлюсь с Москвой в следующий раз. За ночь я заработал семьсот долларов, четыре раза кончил в красивую женщину Лору и выпил сто пятьдесят граммов коньяка. Такие приключения мне очень нравятся. Но, к сожалению, они происходят так же редко, как и выигрыши в рулетку.

Фортуна тоже женщина, не забывай делать ей комплименты.

Обратно в Петербург я ехал в общем вагоне, в одном купе с тремя пьяными фокусниками. Они со своей программой десять лет покоряли Москву и не сумели покорить. Теперь они тащились покорять Питер. Узнав, что я петербуржец, они сразу же захотели меня угостить. Старший по возрасту, Борис, взмахнув рукой перед моим лицом, вытащил из кармана моей куртки полную стопку водки и сказал:

– Пожалуйста, Александр, выпей за Петра Первого.

– Я не пью. Пусть Петр Первый пьет сам, – ответил я.

Водку за Петра Первого выпил средний по возрасту – Михаил. А Борис опять взмахнул руками перед моим лицом и вытащил из другого моего кармана полную стопку конька:

– Александр, выпей за Екатерину Вторую.

– Я не пью. Пусть Екатерина Вторая пьет сама.

Коньяк за Екатерину Вторую выпил младший по возрасту – Василий, а Борис вытащил из моего внутреннего кармана полную стопку джина:

– Александр, выпей за Пушкина Александра Сергеевича.

– Я не пью. Пусть Пушкин пьет сам.

Джин за Пушкина выпил сам Борис.

В течение часа Борис вытаскивал из моих карманов стопки, полные различных алкогольных напитков и предлагал мне выпить за знаменитых петербуржских поэтов, музыкантов, скульпторов, художников и политиков, я неизменно отказывался, и выпивал кто-то из троих фокусников. Первым сломался Михаил, он прислонился спиной к стене, уронил голову на свое плечо и захрапел, вторым сломался Василий, он соскользнул пол стол и тоже захрапел. Самым стойким оказался Борис, он еще минут пятнадцать пил в одиночестве уже никого не вспоминая, потом упал к Михаилу на колени и затих. А я, довольный, что они от меня отвязались, вытащил йогурт и книгу Пастернака «Доктор Живаго», собираясь немного подкормить мои уставшие тело и душу. Но только я вскрыл упаковку с йогуртом и открыл книгу на первой странице, как с верхней полки мне на голову упал пакет с розовыми мячиками, а следом за пакетом свалился и их хозяин – артист оригинального жанра жонглер Васин (так было написано на его визитной карточке, которая упала ко мне на колени чуть раньше Васина). В себя я пришел, когда поезд подъезжал к перрону Московского вокзала.

Путешествие из Петербурга в Москву оказалось чудесным по сравнению с кошмарным путешествием из Москвы в Петербург.

Читал Афанасия Фета. Я слышу все его стихи, в отличие от стихов Пастернака. Фет, кстати, был убежден, что истинный лирик «готов броситься с седьмого этажа вниз головой с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху». В этом есть своя правда. И для поступающих в Литературный институт неплохо было бы устроить экзамен для выявления истинного лирика, сделав прыжок с седьмого этажа, без страховки, обязательным упражнением.

Я удивляясь моей способности смотреть на себя со стороны. Целый день могу ходить следом за собой и смотреть, как я куда-нибудь еду, работаю, общаюсь с людьми, ем, пью, улыбаюсь, радуюсь жизни, обижаюсь, ругаюсь, брызгаю слюной, пью алкоголь, хмелею, бормочу какие-то глупости, ласкаю женщину, смотрю телевизор, сплю. Но, случается, что я крепко задумываюсь, теряю ориентацию в пространстве и сталкиваюсь сам с собой. Мы ударяемся лоб в лоб, из глаз летят искры. Когда я прихожу в себя, то не выдерживаю и выговариваю сам себе: «Ну что ты все время вертишься под ногами, не мешай мне нормально жить. Иди своей дорогой. А я пойду своей.» Я ударяю себя по плечу, мы улыбаемся друг другу и расходимся в резные стороны. И каждый идет своим путем.

Петербург обледенел до омерзения. В начале недели шел проливной дождь. Потом ударил мороз. Потом снова шел дождь и снова – мороз. В результате все улицы и проспекты превратились в катки. Без коньков из дома лучше не выходить. Люди без коньков падают и разбиваются. А люди на коньках чувствуют себя вольготно /уверенно/. Едущих автомашин на улицах почти не видно, потому что на ледяных дорогах удается не разбиться только гонщикам и сумасшедшим. Но таких немного.

А у меня свидание с Дианой на выходе из метро «Маяковская», в восемнадцать ноль-ноль. Я отоспался после чудесно-кошмарного путешествия в Москву и обратно, и позвонил Диане на работу. Она, как всегда, обрадовалась мне и предложила вечером встретиться и погулять по Невскому. И вот я спешу на свидание.

Недалеко от метро «Гражданский проспект» торможу автобус «Икарус», сажусь в него. В автобусе, кроме меня и кондуктора, никого нет, Приняв меня в свое чрево через заднюю дверь, автобус срывается с места на полном газу и разгоняется до максимальной скорости. Кроме нас, никто так быстро не едет, потому что люди хотят жить, а наш водитель, похоже, ничего не боится и несется по ледяному проспекту, как будто везет рожающую женщину в роддом. Но в автобусе едем только я (не рожающая женщина) и старичок кондуктор в очках, читающий газету. Старичок на излишнюю скорость не обращает внимания, скорее всего, он уже к ней привык, а я чувствую себя очень неуютно. Особенно когда мы проскочили через проспект Непокоренных на красный свет светофора. На наше счастье, машин, едущих по проспекту Непокоренных, перпендикулярно нашему движению, было всего две. И мы вписались между ними, никого не задели и помчались дальше. Я, конечно, не выдержал такого издевательства над моими расшатанными нервами, подбежал к кабине водителя, стал в нее стучать кулаками и заорал:

– Водитель! Водитель! Если вы не умеете управлять машиной, то притормозите и выпустите меня на волю! Я дальше пойду пешком! Я куплю у вас все билеты! Водитель! Водитель!

Здесь старичок-кондуктор оторвался от чтения газеты и сказал: