История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1 - Джованни Казанова

Я беспокоюсь, сказала она вдруг, мое сердце мне что-то говорит. Она вскакивает с постели, быстро приводит ее в порядок, и садится в ее ногах. Мгновение спустя входит ее мать и закрывает дверь, говоря, что я прав, потому что дует сильный ветер. Она похвалила меня за прекрасный цвет лица, сказав своей дочери пойти одеться, чтобы идти к мессе.

Она вернулась через час, чтобы сказать мне, что чудо, которое она сотворила, заставляет ее гордиться собой, потому что здоровье, которое, как видно, она мне вернула, в тысячу раз более подходит моей любви, чем жалкое состояние, в котором она нашла меня утром. Если твое полное счастье зависит только от меня, говорит она мне, пользуйся им. Я ни в чем тебе не откажу.

Потом она оставила меня, и, хотя мои чувства еще плавали в упоении, я не мог не подумать, что был на краю пропасти, и нужны большие усилия, чтобы помешать мне туда упасть.

Проведя весь сентябрь в этом имении, я одиннадцать ночей подряд провел в обладании Люси, держа ее в своих объятиях, поскольку она была уверена в добротном сне своей матери. Ненасытными нас сделало воздержание, по поводу которого она делала все, что могла, чтобы заставить меня от него отказаться. Она могла попробовать сладость запретного плода, лишь позволив мне его съесть. Она пыталась сто раз обмануть меня, говоря мне, что я его уже сорвал, но Беттина слишком хорошо меня научила, чтобы можно было это мне навязать. Я уехал из Пасеан в уверенности, что вернусь туда весной, но оставил ее в состоянии ума, которое должно было стать причиной несчастья. Несчастья, за которое я упрекал себя в Голландии, через двадцать лет, и буду упрекать себя, пока не умру.

Через три или четыре дня после возвращения в Венецию, я пересмотрел все свои привычки, снова став влюбленным в Анжелу и надеясь достичь с ней, по крайней мере, того же, чего я достиг с Люси. Опасение, что я не смогу найти теперь в своей натуре панического страха фатальных последствий для моей будущей жизни, мешало мне наслаждаться. Я не знаю, был ли я когда-либо совершенно честным человеком, но я знаю, что чувства, которые я испытывал в моей ранней юности, были гораздо более деликатны, чем те, к которым я привык, набравшись жизненного опыта. Злая философия слишком уменьшает количество того, что называется предрассудками.

Две сестры, которые работали на пяльцах вместе с Анжелой, были ее близкими подругами и делили с ней все секреты. После того, как я познакомился с ними, я узнал, что они осуждали чрезмерную суровость своей подруги. Будучи не настолько тщеславным, чтобы верить, что эти девушки, слушая мои жалобы, могли бы влюбиться в меня, я не только не опасался их, но доверил им мои горести, когда Анжелы не было. Я часто говорил с ними с жаром, намного превосходящим тот, что охватывал меня, когда я говорил с жестокой, которая его вызывала. Истинный влюбленный всегда боится, что объект его любви сочтет, что он любит преувеличивать, и страх сказать слишком много заставляет его говорить меньше, чем есть на самом деле.

Хозяйка этой школы, старая и благочестивая, которая сначала показала себя равнодушной к чувству дружбы, которое я демонстрировал по отношению к Анжеле, сочла, наконец, предосудительными мои частые посещения, и предупредила об этом кюре Тоселло, ее дядю, который однажды сказал мне тихо, что я должен немного сократить частоту визитов в этот дом, потому что мое присутствие может быть неправильно истолковано, и нанесет ущерб чести его племянницы. Для меня это была любовь с первого взгляда, но, рассмотрев хладнокровно его мнение, я сказал, что буду проводить иначе то время, что я проводил у вышивальщицы.

Через три или четыре дня я нанес ему визит вежливости, ни на минуту не останавливаясь у пялец, но, тем не менее, подсунув в руки старшей из двух сестер, по имени Нанетта, письмо для моей дорогой Анжелы, в котором объяснил причину, заставившую меня сократить мои посещения. Я просил ее подумать о средстве, которое могло бы предоставить мне возможность поддержать мою страсть. Я написал также Нанетте, что приду за ответом послезавтра, и она легко найдет способ его мне передать.

Эта девушка очень хорошо выполнила мое поручение, и через два дня передала мне ответ в тот момент, когда я выходил из комнаты, так, что никто не мог этого заметить.

Анжела в короткой записке, потому что она не любила писать, обещала мне вечное постоянство и просила попытаться сделать все, о чем я прочту в письме Нанетты.

Вот перевод письма Нанетты [30], которое я сохранил, как и все другие, что находятся в этих воспоминаниях.

«Нет ничего в мире, господин аббат, чего бы я не готова была сделать для моей дорогой подруги. Она приходит к нам на все дни праздников, она с нами ест и спит. Я предлагаю вам способ познакомиться с мадам Орио, нашей тетей; но если вам удастся войти к ней в доверие, предупреждаю вас не показывать вашего интереса к Анжеле, потому что наша тетя сочтет дурным, что вы пришли в ее дом для того, чтобы облегчить общение с кем-то, кто не принадлежит к этому дому. Вот средство, которое я вам предлагаю, и к которому я приложу руку, насколько смогу. Г-жа Орио, женщина небольшого достатка, хотела бы быть включена в список благородных вдов, которые пользуются милостями братства Святого Причастия, в котором г-н Малипьеро является президентом. В минувшее воскресенье Анжела сказала ей, что вы пользуетесь расположением этого сеньора, и что верное средство получить его поддержку — это склонить вас ее у него попросить. Она сказала ей опрометчиво, что вы влюблены в меня, что вы ходите к вышивальщице, только для того, чтобы иметь возможность со мной разговаривать, и поэтому я могла бы побудить вас проявить интерес к ней. Моя тетя ответила, что вас, как священника, не следует бояться, и что я могла бы пригласить вас прийти к ней, но я на это не согласилась. Прокурор Роза, который является душой тети, сказал, что я была права, и мне не годится вам писать, но что это она сама должна просить вас прийти к ней поговорить по некоему делу. Он сказал, что если это правда, что у вас есть склонность ко мне, вы не откажетесь прийти, и он убедил ее написать вам записку, которую вы получите. Если вы хотите встретиться у нас с Анжелой, отложите ваш визит до будущего воскресенья. Если вы сможете получить у г-на Малипьеро милость, которую желает моя тетя, вы станете другом дома. Вы простите меня, если вы истолкуете это плохо, но я сказала, что я вас не люблю. Будет хорошо, если вы будете говорить комплименты моей тете, этому ребенку шестидесяти лет. Г-н Роза не будет ревновать, и вы станете приятны всему дому. Я доставлю вам возможность говорить с Анжелой тет-а-тет. Я сделаю все, чтобы убедить вас в своей дружбе. До свидания».

Я нашел этот проект прекрасно задуманным. Я получил вечером записку м-м Орио, я пошел к ней, как научила меня Нанетт. Она просила меня заняться ее делом и дала мне все сертификаты, которые могли оказаться необходимы. Я обещал ей это. Я почти не говорил с Анжелой, я завлекал Нанетту, которая относилась ко мне очень плохо, и я получил дружбу старого прокурора Роза, который впоследствии оказался для меня полезен.

Думая о том, как получить от г-на Малипьеро эту милость, я видел, что должен обратиться к Терезе Имер, составлявшей предмет главной заботы старика, все еще влюбленного в нее. Поэтому я неожиданно посетил ее, войдя в ее комнату даже без доклада. Я застал ее наедине с врачом Доро, который прежде всего дал понять, что находится у нее единственно с профессиональным визитом. Потом он выписал рецепт, потрогал ее пульс и ушел.

Этот врач Доро, по слухам, был в нее влюблен, и г-н Малипьеро, который к нему ревновал, запретил ей с ним встречаться, и она ему обещала. Тереза знала, что я в курсе этого, и должна была быть недовольна тем, что я обнаружил, что она нарушает обещание, данное старику. Она должна была также опасаться моей нескромности. Это был как раз момент, когда я мог надеяться получить от нее все, чего хотел.

Я рассказал ей вкратце, что за дело привело меня к ней, и в то же время заверил ее, что она не должна считать меня способным на коварство. Тереза, заверив меня, прежде всего, в том, что она ничего лучшего не желает, как только воспользоваться этой возможностью, чтобы убедить меня в своем желании оказаться мне полезной, спросила у меня все сертификаты дамы, в интересах которой она должна действовать. В то же время она показала мне бумаги другой дамы, о которой она должна была похлопотать, но обещала мне принести ее в жертву, и она сдержала слово. Через день, не позже, я увидел указ, подписанный Его Превосходительством как Президентом Братства бедных. Г-жа Орио была внесена в список получателей милостей, раздаваемых дважды в год.

Нанетт и ее сестра Мартон были дочери-сироты сестры г-жи Орио, которая владела только домом, где жила и где занимала первый этаж, и пенсионом от своего брата, который был секретарем Совета Десяти. У нее не было никого, кроме двух очаровательных племянниц, одной из которых было шестнадцать лет, другой — пятнадцать. Вместо служанки у нее была разносчица воды, которая за четыре ливра в месяц каждый день обслуживала ее по дому. Единственным ее другом был прокурор Роза, который, как и она, был в возрасте шестидесяти лет, и который только и ждал смерти своей жены, чтобы жениться. Нанетт и Мартон спали вместе на третьем этаже в большой кровати, где спала также и Анжела с ними во все дни праздников. В рабочие дни они все ходили в школу вышивальщицы. Как только я увидел себя обладателем указа, которого добивалась г-жа Орио, я сделал краткий визит к вышивальщице, чтобы передать Нанетт записку, в которой сообщил ей прекрасную новость, что я получил милость, и что я отнесу указ ее тетке на следующий день, когда будет праздник. Я передал ей также мою самую настоятельную просьбу, чтобы она предоставила мне свидание тет-а-тет с Анжелой, как она обещала. Когда я пришел в их дом, Нанетт передала мне записку и на словах велела постараться прочесть ее до того, как выйти из дома. Я вхожу и вижу Анжелу с г-жой Орио, старого прокурора, и Мартон. Поскольку мне не терпится прочитать документ, я отказываюсь от стула и представляю вдове ее сертификаты и указ о предоставлении ей милостей; я не прошу у нее иного вознаграждения, чем честь поцеловать ей руку.