Дамский негодник - Милевская Людмила Ивановна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах, Далила Максимовна, не стоит пока обо мне.
Самсонова ушам своим не поверила.
— Почему? — поразилась она.
— Потому что я прежде решила отплатить вам добром за добро, — с патетикой воскликнула Куськина, придушивая в объятиях свою несчастную собачонку.
Впрочем, безразличная ко всему собачонка на смертельность объятий не обратила внимания, она мертвецки спала. А вот подремывающая Самсонова мигом проснулась. Она уставилась на Генриетту Карловну и настороженно осведомилась:
— Каким образом вы собираетесь отплатить за мое добро?
Куськина с гордостью возвестила:
— Заметив, что вас интересует гибель Анфисы, я провела тщательное расследование.
— И что же?
— Девчонку убила женщина.
— Женщина?! — поразилась Далила.
Генриетта Карловна погладила собачонку и царственным кивком подтвердила:
— Именно.
— И как же вам удалось это узнать?
— Помните, я вам рассказывала про этот ужасный случай? Ах, я даже краснею, когда говорю про него.
— Про какой, простите, случай вы мне рассказывали, — спросила Самсонова, с трепетом осознавая, что ужасного случая-то как раз и не помнит.
А помнить должна бы: Куськину мать трудно в краску вогнать.
Генриетта Карловна разобиделась.
— Ну, Далила Максимовна, ну как же могли вы забыть? — с укором вопросила она, нервно тиская свою сонную собачонку. — Согласитесь, не каждый день с благородными дамами такие конфузы случаются.
В этом месте собачонка проснулась, с презрением глянула на хозяйку и погрузилась в безразличную дрему опять. Самсонова с трудом скрыла улыбку.
— Не каждый день с благородными дамами конфузы случаются, — на всякий случай подтвердила она, имея надежду в процессе узнать, что за конфуз постиг Генриетту Карловну.
Та же вводить ее в курс дела не спешила: более того, она начала делиться нахлынувшими вдруг впечатлениями.
— Ах, лицо даже горит! До сих пор хожу как в тумане! А как тогда, утром, мне было стыдно! — закатывая глаза, призналась Куськина и страстно чмокнула в закудрявленный лоб свою собачонку. — Стыдно и противно до мозга костей! — неистово заключила она.
Самсоновой, и как «инженеру человеческих душ», и как обычной женщине, стало понятно: вспоминает об этом стыде Куськина с тем озорным удовольствием, с которым приличные дамы совершают постыдное, но очень приятное.
— Так что же с вами случилось? — спросила она, рассчитывая на откровенность, на которую Генриетта Карловна никогда не скупилась.
— Ах, Далила Максимовна, — игриво погрозила пальцем Куськина мать, — вы настоящая женщина!
Самсонова не отпиралась.
— Очень на это надеюсь, — сказала она, — но хотелось бы знать, что дало тому подтверждение. Что навело вас на эту очевидную мысль?
Генриетта Карловна капризно пожаловалась:
— Только настоящая женщина умеет по-дружески мстить. Признайтесь, я вам надоела?
У Самсоновой едва не сорвалось с губ: «Еще как надоели!»
Слава богу, Куськиной было не до нее. Она тут же с укоризной воскликнула:
— Вы хотите заставить меня второй раз рассказать ту гадость, которая со мной приключилась. Это жестоко! — с пафосом заключила она и прозаично добавила: — Но ради вас расскажу.
— Да нет же, я не хочу, — простонала Далила. — Вы можете всего лишь напомнить тот день, когда с вами, простите, приключилась та гадость.
— Гадость приключилась как раз в тот самый день, когда погибла Анфиса, но сразу вам рассказать я не могла. Мы долго не виделись. Не по вашей, не по вашей вине, — торопливо добавила Куськина.
Самсонова в счастье свое не поверила и мысленно поразилась: «Мы с ней долго не виделись? Неужели такое было? Когда? Что-то я не заметила».
Генриетта Карловна между тем со смаком продолжила:
— Но как он меня измотал, негодяй! Как измотал! Бессовестно мной, мерзавец, попользовался!
— Да о ком вы? — удивилась Далила. — Неужели об Изверге? Вы о своем ловеласе соседе?
Генриетта Карловна ошалела:
— Что? Совсем не помните? Ничего?
Впрочем, на смену осуждению явилось сочувствие. Куськина мать посетовала:
— У вас и без меня много дел, я сама виновата, не слишком подробно вам рассказала. Но все же достаточно, чтобы понять. А поняв, вы бы запомнили, — все же не удержалась от упрека она.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})«Бог мой, — испугалась Далила, — она мне что-то рассказывала, и наверняка очень подробно. Иначе она не умеет. А я ничего не помню. Как такое возможно? Видимо, это было в тот день, когда мне приснился кошмар с Анфисой. Тогда я была сама не своя и Генриетту не слушала, а она пришла возбужденная. Так что же с ней приключилось?»
Далила с улыбкой заверила:
— Разумеется, я все помню. Разве это можно забыть?
— Ну, слава богу, — с облегчением рявкнула Куськина и с напором добавила: — Но, если вы, конечно, не против, я опять расскажу.
— Разумеется, для этого я здесь и сижу.
Генриетта Карловна затрясла головой:
— Да-да, вы лучший в Питере специалист. А у меня в связи с этим случаем возникли странные ощущения. Хотелось бы в них разобраться.
— Давайте разберемся, — согласилась Далила, приобретая суперрабочий вид.
Она придвинула к себе блокнот, водрузила на нос очки и приготовилась слушать.
Генриетта Карловна вдохновенно открыла рот, но тут же снова его закрыла. У Далилы в глазах появился вопрос, на который Куськина ответила незамедлительно:
— Чтобы потом не забыть, хочу сначала вам пересказать все приметы убийцы.
— Да-да, — закивала Далила. — Перескажите, пожалуйста.
И Куськина пересказала:
— Высокая, стройная, длинноногая женщина лет двадцати пяти тире тридцати. Что еще? Да, с пышным кобыльим хвостом на затылке. Волосы светлые. Подкатила к ограде на новеньком белом «Опеле», но была в фартуке и домашнем халате. Ворвалась в дом Анфисы как фурия, следом раздались страшные вопли. Утром мою соседку убитой нашли.
— Кто нашел? — севшим голосом спросила Далила.
— Домработница и нашла, — победоносно сообщила Генриетта Карловна и добавила почти радостно: — Я уверена, та, светловолосая, Анфиску и грохнула.
«Светловолосая, высокая, стройная, длинноногая, лет двадцати пяти тире тридцати, с пышным кобыльим хвостом», — пронеслось в голове у Далилы.
Это были приметы подруги Людмилы. Одна к одной. Даже марка машины совпала, белый новенький «Опель» — подарок мужа. И фартук. Дома Людмила ходит в халате с огромными бирюзовыми пуговицами. И в фартуке.
Самсонова оцепенела.
— А теперь я расскажу, как мне достались эти приметы, — воскликнула Генриетта Карловна, чрезвычайно довольная испугом Далилы.
Глава 16
Занудливая и частенько откровенно противная Куськина вызывала у Далилы сочувствие, поэтому она ее и терпела. Счастливая безоблачная молодость Генриетты Карловны пролетела, на смену ей приплелась угрюмая старость, затянутая тучами одиночества, страхов, болезней. Появилось все то, к чему не привыкла удачница Куськина. Пришлось привыкать.
Привыкала она тяжело. Былая краса улетучилась вместе с поклонниками — и лифтинг не помогал. Богатый и любящий муж отошел в мир иной. Его капиталы в руках Куськиной не удержались, пришлось цепляться за сына. Купаясь в мужском обожании, дружить она не научилась. За 58 лет жизни интересного дела себе не нашла. Профессии не приобрела, зато обогатилась дурными привычками. Ломалась, кокетничала, безудержно молодилась, рылась в своей зудящей душе — чудачествовала напропалую.
Глядя на Генриетту Карловну, Далила порой изумлялась недальновидности мнения, бытующего в нашем обществе.
«Вот она, по обывательским меркам счастливая женщина, — размышляла Далила. — Кто ей не позавидует? Действительно, жизнь прожила, наслаждаясь, зато к старости оказалась совсем не готова. А почему?
Потому что внутри пустота. Как мы любим себя?
Любовью других.
А когда другие перестают нас любить, что остается? Остается наша любовь к другим. Ею живем. И потому нас продолжают любить, значит, жизнь проходит удачно, несмотря на возрастные проблемы».