Письма внуку. Книга первая: Сокровенное. - Виктор Гребенников

Чем же занимались "слободские" цыгане? Водили на цепи медведя по городу, и он неуклюже плясал под удары бубна даже у нашего крыльца за скромное подаяние — кто сколько-то копеек вынесет вожаку, кто подаст какой-нибудь снеди (меня тронул как-то медвежий "гонорар" в виде… вареной картошки, вынесенной сердобольной соседкой).

Конечно же, исконно цыганское дело — гадание на картах — было не только широко распространено в городе, но и, как мне помнится, считалось довольно уважаемым ремеслом; по-видимому, достоверность прогнозов цыганок была достаточно высокой, и решение "пойти к гадалкам", вызванное какой-либо семейной, сердечной или деловой необходимостью, не считалась признаком низкого интеллекта. Не припомню случая, чтобы кто-нибудь в разговоре проклинал цыганку за неверное предсказание. Да и они, черноволосые и черноглазые оседлые вещуньи из Слободки, несли непомерно большую ответственность за свои прорицания, чем цыганки таборно-кочевые: соврешь — подставишь под удар все вековое поселение. По этой же причине не было за ними ни одного случая воровства.

Цыгане были также отличные углежоги. Это был тяжелый, каторжный труд. К глубокой узкой яме свозились на лошади древесные кряжи, пилились-рубились-сушились, складывались в яму определенным образом и зажигались; затем горловина ямы закрывалась, и в ее чреве чурки тлели без доступа кислорода, превращаясь в замечательный пористый легкий материал — древесный уголь. Он использовался для самоваров и тяжелых утюгов с топкой, поддувалом и трубою. Такой "цыганский" уголь не давал ни дыма, ни запаха, ни угара (то есть окиси углерода — яда, обычного в разного рода печках), ни золы после использования: чистейший углерод, из которого состоял этот замечательный материал, соединяясь при тлении с кислородом воздуха, выделял только тепло и углекислый газ. Люди побогаче употребляли его просто для отопления комнат: жаровня с тлеющим древесным углем давала густое, приятное, стойкое тепло и не требовала отвода ненужных и вредных газов и дымов в трубу, а легкий-легкий аромат, похожий на сандаловый или ладанный, придавал особый уют и умиротворение.

Сейчас принято говорить о проступках и преступлениях, совершенных одиночками или группами людей, "объединенных" и оболганных за нашими спинами кое-кем из власть предержащих, и дело доходит до кровопролитий, иногда массовых. Их якобы две, таких "группировки", или "мафии", или, не знаю, как и назвать: "лица кавказской национальности" и еще "лица цыганской национальности". И все: лишь две "расы", обе мол ужасно преступные. Никто никогда не объявлял по телевидению или в газете "лицо славянской национальности", "лицо памирской национальности" и так далее. Тонкая и злобная политика исподволь насаждаемого расизма и апартеида.

"Лицо цыганской национальности"…

А мне вспоминается старик-угольщик из Слободки, носивший по улицам на спине огромный мешок с углем и кричавший: "Угугугугу-голь! Кому угуголь?" Брали понемногу — кто для утюга, кто для самовара, и, взвалив на спину свою черную, тяжело шуршащую ношу, старик-цыган шагал дальше; меня поражала его фигура сбоку: спина его стала от такой работы не горбатой, а плоской, даже вогнутой, всегда параллельной земле (крутой изгиб торса был где-то в области крестца), и, когда он шел со своим мешком, являл собою странный прямой угол. Полностью выпрямиться этот человек, разумеется, уже не мог, что доставляло ему большие неудобства при отсыпании порций угля хозяйкам и при получении от них платы.

Были у цыган и профессиональные трубочисты, использовавшие для вспомогательных целей крохотных ребятишек, опускаемых на ремнях прямо в дымоход.

Несколько слов о внешности цыган, их одежде, облике. Времена тогда были очень трудные, и ходили они, главным образом, в лохмотьях, имевших "цвет" той профессии, которой человек занимался: гадалки — в живописных разноцветных лоскутах, кузнецы, угольщики, трубочисты — в сплошь черных, закопченных лохмотьях. Многочисленным маленьким детям, хотя взрослые цыгане очень их любили и баловали, летом никакой одежды вообще не полагалось — оттого они росли здоровыми, крепкими (а зимы в Симферополе были и морозными, и ветреными, и слякотными, хоть и короткими); у всех них до старости были целехоньки белоснежные зубы.

Я не помню ни одного цыганского лица слободчан с неправильными чертами, обрюзгшего, курносого или лопоухого. Все они были как бы изваяны одним скультором, предпочитающим для моделей древний классический стиль: продолговатый овал лица, тонкий прямой нос, большие глаза, правильного разреза губы; а вот торсы, шеи, руки тот скульптор резал правильно, но черезчур смело, и худощавость (а вернее, худоба) цыган, и, особенно, цыганок, была почему-то явно чрезмерной.

Очень разнился у них цвет кожи: от белой, "европейской", до смугло-бронзовой и даже очень темной. Особенно поражала меня совсем "нездешняя" красота тех из цыганок, которые имели почти черную, с лиловым отливом, кожу. Я тогда не знал, что это — гены далеких индийских предков, и с боязливым восторгом смотрел на тонколицых и тонкоруких красавиц (ноги закрывала длинная юбка из разной рванины), чью изящную худобу еще более усиливал темный цвет кожи, похожей то на металл, то на покровы замечательного жука — крымской жужелицы, тоже черной красавицы, отливающей синим, фиолетовым и зеленым (этот огромный великолепный жук вымирает и занесен в Красную книгу).

Эту сказочную красоту темнокожих цыганок (таких, "с отливом", было немного) подчеркивали ослепительно белые зубы и глазные белки, а также немногочисленнные бесхитростные украшения — большие месяцеподобные светлые серьги, или же бусы, либо из белых, завитых винтом, длинных ракушечек крымских травяных улиток.

Своим восточным углом Цыганская слободка выходила к тому месту, где после Кантарки, о которой я тебе рассказал в прошлом письме, трамвайная линия делала крутой поворот направо, на улицу Кантарная. Это место так и называлось: Цыганский Поворот. Название это сохранялось еще несколько лет после того, как были ликвидированы симферопольские трамваи, и теперь, конечно, забыто.

Мне же это словосочетание напоминает не только те, стародавние времена. Оно для меня означает и гибель маленькой, обособленной, своеобразной человечьей цивилизации, общины трудолюбивых, талантливых, гордых красивых людей, чья прапрародина — далекая Индия. Поселение это бесследно исчезло — такова была злая воля властителей.

Вот такой поворот хрупкой судьбы симферопольской древней слободки.

Цыганский поворот…

Письмо четырнадцатое:

БЕЗ ЗАГЛАВИЯ