Флотская богиня - Богдан Сушинский

— Видели вон там, у кибитки, тело женщины? — сквозь пелену романтического тумана долетели до нее слова начальника штаба.

— Видела. Издали, — убоялась Степная Воительница, как бы подполковник не устроил ей экзамен по поводу ранений той несчастной.

— Так вот, храни вас Господь наблюдать это вблизи. Подобные видения травмируют слабые души на всю жизнь, уж поверьте мне, старому солдату.

Гребенин повернулся, чтобы уйти, однако Евдокимка взмолилась:

— Но у меня-то душа не слабая, и никакой особой травмы там не случится.

— Так уж и никакой… — не спросил, а, скорее, усомнился подполковник.

— Кроме той, что уже случилась, — неожиданно пробормотала курсистка.

Возможно, офицера остановила именно эта, последняя, предельно загадочная фраза. Он резко повернулся и, словно на штык из-за угла, наткнулся на очаровывающий взгляд юной воительницы. Несколько мгновений они попросту не сводили друг с друга глаз.

— «Кроме той травмы, что уже случилась», говорите? — едва слышно произнес теперь уже Гребенин.

Однако в ответ Евдокимка только кивнула. Она боялась произнести что-либо вслух, чтобы нечаянно не порвать ту чувственную паутинку, которая только-только начинала сплетаться между ними. Еще несколько минут назад девушка и представить себе не могла, что в мире существуют мужчины с настолько удивительными, «высокородно одухотворенными» — как сказала бы все та же Анна Альбертовна, — лицами. Во всяком случае, ни в Степногорске, ни даже в кино такого привлекательного лица видеть Евдокимке до сих пор не приходилось.

«А ведь не исключено, что Жерми тоже потянулась к этому мужчине, пораженная его строгой красотой», — с ревнивой тревогой вдруг подумала девушка, открывая для себя, что рядом с подполковником проявляется едва заметная фигура соперницы — самой опасной из всех мыслимых.

— А, по-моему, вы не теми порывами увлеклись, юная леди.

— Не теми? Почему же? Многие девушки в эти дни пойдут в санитарки.

— Когда я говорил о порывах, юная леди, то имел в виду не только желание стать санитаркой походного лазарета.

— Но ведь полковник не против моей службы, разве не так? — молвила девушка то единственное, что сочла в это мгновение наиболее убедительным.

Гребенин высокомерно вскинул подбородок и, свысока взглянув на курсистку, озабоченно покачал головой:

— Ладно, подберите санитарную сумку убитой, поскольку там бинты и медикаменты, и приступайте к службе. К вечеру обмундируем вас, как сможем, и поставим в строй. Пусть начальник госпиталя напомнит о вас.

— Вот спасибочки! — возрадовалась Евдокимка, но, прежде чем метнуться в сторону грузовика, спросила: — А знаете, как мы, курсистки, называем Анну Альбертовну?

— Знаю, — улыбка у Гребенина была какой-то особенной, аристократически сдержанной. — Вы дразните ее Бонапартшей. Сама в этом призналась, только в отличие от меня, англомана, она, напротив, считает себя франкоманкой. При том, что англичане и французы — вечные соперники.

«Господи, — проводила его взглядом Евдокимка, — только бы он не влюбился в эту Бонапартшу-франкоманку! Такая ведь манерами своими кого угодно завлечь может».

24

Некстати располневший ефрейтор взглянул на Штубера с той внутренней раздраженностью, с какой обычно занятые важным делом люди посматривают на праздношатающихся бездельников: «Шел бы ты отсюда!..» Однако вслух ефрейтор спросил:

— Вы действительно хотите говорить с бургомистром, или это… шутка? — ефрейтор стоял с телефонной трубкой в одной руке и с флягой в другой и вообще вел себя с вызывающей раскованностью.

— О том, как именно я шучу, вы, ефрейтор, узнаете в другом месте и в другой обстановке, — сдержанно пообещал барон. — А сейчас оставьте в покое флягу…

— Да нет в ней шнапса. Обычная вода, — без какой-либо острастки объяснил обладатель пивного живота.

— Тем более… Фамилия бургомистра известна?

— Когда мы впервые связались с ним, то услышали в трубке: «Кречетов слушает». Причем отказывался верить, что мы — германцы; решил, что кто-то желает подшутить над ним.

— Все, ефрейтор, все, — взглянул оберштурмфюрер на часы. — Вы слишком многословны. Молча свяжите меня с этим русским чиновником, самое время пообщаться.

Ефрейтор демонстративно пожал плечами, давая понять, что вынужден подчиниться прихоти пришлого эсэсовца и после небольшой паузы начальственным тоном приказал кому-то в трубку:

— Свяжи-ка меня с этим русским висельником. Да с бургомистром, с бургомистром! С кем же еще?!

— Может, тебя сразу со Сталиным связать? — глухо раздалось на том конце.

— Вам бы лучше работать мозгами, а не языком, — буквально прорычал фон Штубер в трубку, предварительно вырвав ее из руки ефрейтора. — Русским хоть немного владеете?

— Как принято говорить у русских, я — «прибалтийский немец». — По тому, как на той стороне трубки протягивали гласные, Штубер определил, что, скорее всего, связист из Эстонии.

— Вот и свяжись с бургомистром. Объяви, что с ним желает побеседовать оберштурмфюрер СС барон фон Штубер. Коротко, но по очень важному вопросу.

— Странная нынче пошла война, если офицер СС запросто может поговорить по телефону с бургомистром тылового города противника.

Несколько секунд тишины, затем линия вновь ожила:

— У телефона. — Голос, возникший в трубке, был негромким, уставшим. Он явно принадлежал человеку, который уже ни на что хорошее в своей жизни не рассчитывал.

— Я правильно понял: вы — бургомистр Степногорска?

— А вы — в самом деле… этот самый… какой-то там немецкий офицер?

— Послезавтра мы возьмем город, и вы сумеете в этом убедиться.

— Ни хрена вы не возьмете. А если и возьмете, то… захлебнетесь собственной кровью.

— Неубедительно вы как-то произносите все это, господин Кречетов. Без идеологического пафоса, как сказали бы в райкоме партии.

— А вы что, из русских, что ли?

— Из эсэсовцев! Слышали о таких войсках?

— Да уж, наслышан. Вы чего линию занимаете? По делу позвонили? Решили сдаться? Тогда чего тянуть?

Штубер хмыкнул. Только теперь он осознал, что в его милой беседе — по телефону, через линию фронта, с бургомистром русского города — просматривается нечто ирреальное.

— Не пытайтесь перенимать инициативу, господин бургомистр. Сегодня — не ваш день. Это я вам должен предложить не оставлять город самому и не делать ничего такого, что способствовало бы эвакуации его предприятий и служб.

— Что значит, «предложить»?

— Гарантирую, что так и останетесь бургомистром украинского города Степногорска, только уже раз и навсегда освобожденного от коммунистического ига.

Штубер слышал, как бургомистр объяснил кому-то, вошедшему в его кабинет, что на проводе немецкий офицер и как тот изумился:

— То есть как это — «немецкий»?! Откуда он взялся?

— Позвонил. Из-за линии фронта.

— Вы что, товарищ Кречетов, уже с фашистскими офицерами перезваниваетесь? — возмутился вошедший. — Каким образом он вклинился в нашу линию?

— Вам, Вегеров, как старшему лейтенанту НКВД, лучше знать, каким образом вражеские офицеры умудряются звонить в горсовет по нашим телефонным линиям. Я-то к этому каким боком причастен?

— Господин Кречетов, — прервал барон этот бессмысленный диалог. — Не отвлекайтесь. Если суть моего предложения вам ясна, дайте трубку этому старшему лейтенанту.

— Кстати, теперь уже вас просят, — не без ехидства сообщил бургомистр своему собеседнику.

— Именно меня? — не сумел скрыть своей встревоженности энкавэдист.

— Именно… Поговорите, а я посмотрю, как у вас это получится. Заодно поинтересуйтесь, откуда и каким таким макаром они дозваниваются до приемной председателя горсовета.

— Господин старший лейтенант, — сразу же захватил инициативу фон Штубер, представившись перед этим. — Майор Гайдук, помощник начальника объекта «Буг-12», уже встречался с вами?

— Майор Гайдук? Это ж как понимать? Абвер теперь собирает сведения о сотрудниках контрразведки противника по телефону? Таким, значится, козерогом работаем?

— Вам следовало бы поинтересоваться, из каких источников я знаю о майоре Гайдуке и его должности.

— Понятно, из каких — из абверовских! Да только я представления не имею, о ком идет речь.

— Охотно верю, — не поскупился на джентльменский сарказм обер-диверсант. — Но если майор все же объявится, ну, скажем, совершенно случайно… уведомьте его, что звонил оберштурмфюрер фон Штубер. И что я считаю его поведение нерыцарским.

— Даже так? Нерыцарским?! Вам ли, оккупантам, говорить о рыцарстве?

— Он дал подписку о верности фюреру и службе в абвере, выдал все секреты базы «Буг-12», но затем почему-то бежал. Так офицеры не ведут себя, существует понятие офицерской чести. Кстати, не торопитесь с эвакуацией. Вы можете оставаться в городе вместе с бургомистром Кречетовым.