Квест-2. Игра начинается - Борис Акунин

был открыт для посетителей до пяти часов, поэтому первую разведку решили произвести сегодня же, в качестве обычных экскурсантов. В путеводителе Мосрекламсправиздата особо оговаривалось, что Музей является научным учреждением и посещать его можно лишь централизованным порядком, по заявкам от организаций. Для Айзенкопфа это была не проблема. Он пошуровал в своем чудо-чемодане, пошуршал бумажками, потюкал на печатной мини-машинке, и через каких-нибудь десять минут появилась солиднейшая заявка на бланке «Общества воинствующих материалистов-диалектиков».

До места, где предположительно велись секретные разработки в области ингениологии, идти было совсем недалеко. Миновав арку Зоологического музея, трое разведчиков прошли через большой тенистый двор, где размещались научные и учебные корпуса университета.

Зоя показала на старинный трехэтажный дом с необычной коробчатой крышей:

— Это и есть Ректорий.

Норд был удивлен. Учреждение, где разрабатывают фантастическую формулу, он представлял себе совсем иначе: что-нибудь сверхсовременное, внушительное, строжайше охраняемое. А это здание выглядело очень скромно. От остальных университетских строений оно отличалось только одним — со всех сторон было окружено пустым пространством. Только с торца почти вплотную притулился невзрачный флигелек с облупившейся штукатуркой. И еще одна странность: по всему периметру с десятиметровым интервалом стояли фонари. Однако ни заборов, ни шлагбаумов, ни караулов.

Доктора охватили тягостные сомнения. Не произошло ли ошибки? Неужели таинственные экперименты ведутся именно здесь?

И внутри всё тоже выглядело простенько, по-домашнему.

— Товарищи материалисты-диалектики, вас только трое? — спросил добродушный седоусый администратор в белом халате. — Тогда, если не возражаете, я присоединю вас к экскурсии вузовцев-медиков.

Возражений не возникло. В толпе удобно затеряться и можно оглядеться получше, не привлекая к себе лишнего внимания.

Зоя ничем не отличалась от других студенток, Норд среди будущих представителей рабоче-крестьянской интеллигенции тоже смотрелся уместно. Вот на колхозника вузовцы вначале косились и даже отпускали в его адрес беззлобные шутки: «Что, дед, принес в Пантеон мозги сдавать?» «Нет, ему омолодиться надо, а то бабка жалуется». Но Айзенкопф на подначки не отвечал, и про него скоро забыли.

Экскурсовод был подтянутый, молодой. Его речь — вся из заученных фраз, с выверенными интонациями — звучала механически, будто с патефонной пластинки. Глаза беспрестанно скользили по группе. Хоть он тоже был в белом халате, но этот профессиональный взгляд и явно немузейная выправка заставили Норда насторожиться. Возможно, Музей не так прост, как кажется. А тут еще Курт шепнул:

— Смотрите. Сзади, справа.

Халат у экскурсовода на боку слегка оттопыривался. Кобура? Так-так, интересно!

Сначала Гальтон слушал рассказчика не очень внимательно. Во вступительной части было мало интересного, всё больше об истории дома: бывшие боярские палаты, прекрасный образец старинной гражданской архитектуры, перестроен в восемнадцатом веке, чудом уцелел во время пожара 1812 года, здесь квартировал ректор университета, потом находился филиал Зоологического музея, потом дом обветшал, в первые послереволюционные годы, несмотря на разруху, полностью отремонтирован советской властью, и прочее в том же духе.

Но вот экскурсовод сказал нечто такое, от чего Норд сразу навострил уши:

— Под зданием теперь располагаются подземные этажи, где находится Пантеон мозга, а также современнейшие научные лаборатории. Именно там хранится драгоценнейшее из сокровищ — мозг вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина.

Вдруг один из студентов громко спросил:

— А у нас на семинаре говорили, что там ведутся исследования гениальности. Это правда?

Гальтон вздрогнул и переглянулся с Зоей. Даже у Айзенкопфа от неожиданности дернулась голова.

Ну-ка, что ответит человек с кобурой?

Тот не удивился.

— Правда. Еще недавно эта информация считалась закрытой. Но теперь принято решение ее рассекретить, в духе общей линии партии: пусть народ знает о наших достижениях. В новейших подземных лабораториях трудятся ученые Института пролетарской ингениологии. Они далеко продвинулись в своих исследованиях, значительно опередив буржуазную науку. Скоро об их открытиях будет объявлено всему свету. Но не будем забегать вперед, товарищи. Наша экспозиция начинается вот с этой комнаты, где детально, по допожарным рисункам, воссоздана старинная ректорская библиотека. В нишах вы видите сохранившиеся барельефы гениальных ученых семнадцатого и восемнадцатого столетия: Исаака Ньютона, Леонарда Эйлера, Бенджамина Франклина и, конечно, гениального россиянина Михаила Васильевича Ломоносова…

Доктор Норд был потрясен легкостью, с которой подтвердилась информация о месте проведения исследований. Он стоял перед скульптурным изображением Ломоносова, вирши которого сразу же начали чугунными ядрами перекатываться в памяти, и пытался справиться с лихорадочным биением пульса. Зоя и Айзенкопф встали рядом, будто тоже залюбовавшись круглой бабьей физиономией «гениального россиянина». Княжна крепко стиснула Гальтону руку, немец прошептал: «Цель близка!»

— Товарищи, — позвал их экскурсовод, — не отставайте! Все должны держаться вместе!

Странный какой-то взгляд у господина Ломоносова, рассеянно подумал Норд, отворачиваясь. То ли ученый-поэт страдал косоглазием, то ли скульптор был нетрезв.

— …Лучшие умы издавна мечтали избавить человечество от нравственных пороков и болезней, превратить каждого в истинно гармоническую личность. В прежние времена это казалось пустой фантазией. Но первое в истории государство, созданное людьми труда, поставило задачу преобразовать природу и исправить ее несовершенства. «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их наша задача». Эти слова принадлежат великому советскому селекционеру-кудеснику Ивану Мичурину, создателю теории об изменяемости генотипа под воздействием внешних условий. А что это значит на простом и понятном языке? Ну-ка, будущие медики!

— Это значит: на бога надейся, а сам не плошай! — звонко выкрикнула конопатая студентка.

Остальные засмеялись, и даже экскурсовод одобрительно улыбнулся.

— Правильно, товарищ. Вы молодые, задорные, вам и карты в руки. Изобретайте, открывайте, исследуйте. Партия вас поддержит.

— Откроем! У нас не заржавеет! — ответила веселая молодежь.

Некоторые из экспонатов музея были поистине удивительными. В Норде взыграла любознательность ученого, на время заслонив главную цель.

В разделе «Условность половых различий» посетителям показали петуха, превращенного в курицу, и курицу, превращенную в петуха. Бывшая самка кукарекала и наскакивала на бывшего петуха, тот безразлично клевал зерна.

Раздел «Эндокринология на службе социалистического животноводства» демонстрировал, как меняется цвет лисьего меха под влиянием манипуляций с щитовидной железой.

Любопытнейший раздел «Омоложение», посвященный пересадке семенных желез шимпанзе людям преклонного возраста, вузовцев не заинтересовал — им омолаживаться было незачем.

Зато раздел «Жизнь без души» вызвал целую бурю эмоций. Смысл этой экспозиции состоял в развенчании поповского мифа о том, что жизнь — это душа, вдыхаемая в тело Всевышним. Советские ученые взялись доказать, что не только тело, но и каждая его часть могут жить и функционировать сами по себе. Студентам показали работающее сердце кролика, отдельно существующий желудок, а эффектней всего выглядела живая голова собаки, снабжаемая кровью при помощи насоса. Голова бесшумно лаяла, вращала глазами и даже подняла уши торчком!

— Это сенсация! — взволнованно сказал Норд биохимику. — Просто фантастика! Почему об этом не сообщают американские научные журналы?

— Тсс! — зашипел Айзенкопф.

Верхний, третий этаж был целиком посвящен венцу эволюции — человеку.

— …То, что вы видели до сих пор, не более чем предварительная подготовка к осуществлению главной задачи пролетарской генетики — тотальной евгенизации нашего биологического вида. Умом, волей и совестью человека управляет мозг, этот ЦК нашего сознания и тела. — Здесь экскурсовод сделал заученную паузу, чтобы слушатели почтительно посмеялись. — Но способности и возможности мозга у всех разные. Как говорится, на одного умного приходится десять дураков и сотня тупых. — Снова смех. — Вот почему, товарищи, важнейшая цель ученых — изучение энергии творчества и психофизиологических характеристик одаренности. Советской наукой доказано, что существует прямая связь между внутренней секрецией и специфическими функциями творчества. Центральная и симпатическая нервная система — это строго выверенный механизм, работу которого можно отлаживать и корректировать. Все эти открытия лишний раз доказывают правильность марксистско-ленинского, материалистического восприятия мира. Материальные условия формирования гениальности скоро будут точно высчитаны по всем параметрам нейрофизиологии и нейропсихологии. Тогда-то наша пролетарская наука вплотную приступит к созданию нового человека.