Памфлеты - Ярослав Галан

Накануне второй мировой войны Мишуга несколько раз посещает Европу. 28 октября 1938 года он шлёт своим агентам в США письмо, в котором уведомляет их, что он «только что отправил две больших телеграммы Риббентропу и Чиано».

В этом же письме дальше читаем:

«Через два часа я выезжаю в Париж, где пробуду один день, и оттуда выеду в Вену, то есть в тот пункт, или, вернее, ближе к тому пункту, где пребывает «Мощь» [8].

В Вене встретили Мишугу официальные представители этой «Мощи», а Геббельс предложил ему даже выступить по радио, что Мишуга услужливо и сделал, не жалея при этом горячих комплиментов по адресу гитлеровской «Мощи».

В 1939 году, когда Европа уже находилась в огне войны, Мишуга получает из Берлина инструкцию: «Будьте более осторожны!» Теперь связь с «Мощью» он поддерживает уже не непосредственно, а через нацистского сотрудника львовского «Дела» в Риме, Евгения Опацкого.

10 октября 1939 года Опацкий шлёт Мишуге письмо, в котором даёт ему новые директивы и добавляет: «Эти директивы направлены вам непосредственно отделом пропаганды германского министерства».

Оккупация Польши гитлеровцами обострила аппетит Мишуги и компании. Для окончательного закабаления польского народа и подготовки нападения на Советский Союз гитлеровцам были необходимы воспитанные Коновальцем, Сеником и Мишугой кадры шпионов, палачей, террористов. Националистический сброд стремглав бросился в Европу. Покидает также США «генерал» Курманович, впоследствии командир дивизии «СС-Галиция». Римский агент гестапо Онацкий вскоре оповещает Мишугу: «Генерал Курманович теперь начальник Гродненской округи».

Далее Онацкий рисует перед Мишугой и его друзьями радужные перспективы: «Все украинские националисты могут теперь без каких-либо затруднений получить административные места в Западной Галиции, ибо немцы не доверяют полякам, да и сами поляки не желают идти на такие должности».

Не пожелал и Мишуга сесть на такое место, хотя и по другим менее принципиальным соображениям, нежели поляки. Интересы гитлеровской Германии требовали, чтобы Мишуга оставался в Америке.

По мере того как возрастали оборонные силы США, росли также и требования Берлина к Мишуге. Одной только берлинской пронацистской пропаганды уже было недостаточно. От Мишуги требуют более конкретных действий. Редактор «Свободы» проявляет себя дисциплинированным наёмником. И вот 3 февраля 1941 года, за несколько месяцев перед нападением японцев на Пирл-Харбор, Мишуга помещает на страницах своей газеты детальную инструкцию о том, как надо делать бомбы и взрывчатые вещества для диверсионных актов. Вот короткая выдержка из этой инструкции, процитированной авторами «Тайной воины против Америки»:

«Обычный хлопок, такой, из которого, к примеру, делают наши сорочки, может быть превращён во «взрывчатый хлопок», если добавить к нему вышеупомянутую «азотную смесь». Под её воздействием химический состав хлопка изменяется, и он становится взрывчатым. Одна из разновидностей «взрывчатого хлопка» — пироксилин».

Казалось бы фатальный для держав оси конец войны должен был заставить присмиреть сброд из школы Коно-вальца — Сеника — Мишуги. Но едва стихли пушечные залпы, как мишуги снова повылезали из нор и руками бандер продолжают дело, начатое Коновальцем и покаранным в своё время справедливой пулей — Сеником-Грибивским. Правда, берлинский хозяин этой международно-шпионско-диверсионной братии вышел из строя, однако его место заняли другие хозяева, — те самые, кто потоками крови заливает сегодня Грецию, те самые, кто методы Гиммлера применяет в наши дни на живописных островах Индонезии. Убийцы-профессионалы понадобились организаторам массовых убийств, и они становятся пригодными для них везде, где интересы капиталистических клик требуют потопления в крови освободительных чаяний народов.

Но теперь уже не тридцатые годы и не начало сороковых. Разгром держав оси — этих непревзойдённых мастеров тотального террора, тотальной диверсии — довольно-таки радикально изменил политическое лицо земного шара, и меньше, значительно меньше осталось на нём стран, которые могли бы стать жертвами как великих, так и малых международных аферистов.

Вместе с тем возросла, неизмеримо возросла сила демократических стран, и эта их сила — моральная и физическая — даёт им возможность решительно и окончательно ликвидировать все жалкие попытки наёмников «пятой колонны» возвратить вчерашний день.

1947

Перевёл П.Киселев

ТЕНЬ ЧУЖИХ БОГОВ

История знала государства, которые погибали вместе со своими властелинами. Такого случая не знала история религиозных культов. Прецедент создала только униатская церковь. Через несколько месяцев после смерти митрополита Андрия Шептицкого Брестская уния канула в Лету, а её творение — плод четырёхсотлетних отчаянных усилий врагов Украины — распалось в прах, не оставив ничего, кроме мрачных воспоминаний и запаха тлена.

Начало карьеры графа Шептицкого относится к восьмидесятым годам прошлого столетия. В первых шагах молодого магната не было ничего исключительного: граф Андрий добывает шпоры австрийского кавалериста. Аристократическое происхождение, богатство и импозантная внешность пленяют сердца не только гарнизонных дам и их великосветских соперниц. В этом стройном офицере есть что-то такое, что сразу привлекает к нему ближайшее окружение императора Франца Иосифа I, в том числе и папского нунция. Невероятное самолюбие распирает грудь молодого офицера. Эта птичка из породы ястребов Вишневецких чувствует, что ему под силу дела, о которых будет говорить весь мир. Магнатский космополитизм помогает графу соображать трезво. Он не хочет повторять ошибок своих предков, которые упорно переоценивали значение физической силы. Чего не могло сделать насилие, того добьётся слово, окрылённое верой, фанатической верой, единственный источник которой бьёт в долине Тибра. Там, под сенью Колизея, начнётся путь графа к воображаемому величию…

Но прежде чем сделать решающий шаг, граф проводит тщательную разведку с результатом, который превосходит самые смелые ожидания. Власть имущие круги, как и Ватикан, в лице венского нунция, оказываются горячими поклонниками идеи Шептицкого. О честолюбивых планах графа узнаёт и папа римский. Узнаёт и после долгого разговора с глазу на глаз благословляет его.

Кости были брошены. Шептицкий прощается с мундиром и едет в Рим, где его нетерпеливо ждёт «студиум рутенум» — специально созданный для униатских украинцев теологический институт. В аристократических салонах происходит нечто вроде короткого замыкания; друзья и подруги молодого графа не знают, что и думать. Когда к тому же распространился слух о перемене этим польским зубром национальности, произошёл светский скандал, который в известных кругах будет продолжаться вплоть до последних дней Шептицкого.

В 1891 году граф в скромной рясе священнослужителя-монаха возвращается на землю своих прадедов. Свет пока что молчит, но вскоре он заговорит о нём.

Шептицкий приезжает в Галицию, облечённый миссией особого значения. За короткое время он завершает начатую ещё кардиналом Сембратовичем коренную реформу униатского монашеского ордена василиян, превращая это прогнившее охвостье прошлого в лагерь воинствующего католицизма, построенный но всем правилам иезуитской техники и стратегии…

Восемь лет спустя голову «отца Андрия» украшает уже епископская митра, а ещё через год епископ Андрий под звон святоюрских колоколов устраивается на митрополичьем престоле. С формальной стороны вопрос, таким образом, был покончен; от нового митрополита теперь ждали дел, которые должны были превратить его в абсолютного властелина душ и дум подчинённой ему паствы.

Уже первое впечатление было ошеломляющим. Великолепие графской короны, засверкавшей на горе св. Юрия, озарило плебейские головы тогдашних представителей украинской Вандеи, возбуждая в них надежду, бодрость и, самое главное, веру в собственное значение и назначение. Гордая осанка и одновременно покоряющая учтивость светского человека, умилительная простота в обращении, истинно монашеское спокойствие, выдержанное в рамках достоинства владыки, и при всём этом неплохой украинский акцент, — эти вещи не могли не привлекать галицийско-украинских националистов, страдавших чувством неполноценности.

Весть о возвращении магната к национальности предков разжигает воображение простачков, нимб самопожертвования сияет над головой митрополита. Этот нимб засверкает ещё ярче, когда орган польских шовинистов «Слово польске» взорвётся злословьем, возводя графа чуть ли не в ренегаты…