Тушканчик в бигудях - Дарья Донцова

– Значит, при всех, – тихо протянул Виктор, – и ничто меня не спасет! А тех, кто умер, судят? Если, допустим, человек в камере скончался, а суд не успел состояться, его считают виноватым?

– Нет. Смерть смывает все грехи, только с какой стати вы о кончине заговорили? Вы в самом расцвете сил.

Внезапно Виктор сжал руки в кулаки.

– Хорошо. Я сбросил на Валерию кирпич, а с какого этажа?

– С высокого, камень летел с ускорением.

– Она жила на старом месте?

– Да.

– Вы хотите, чтобы я показал, как совершил преступление?

– Помощь следствию облегчит ваше положение, – кивнул я.

– Тогда едем, но только прямо сейчас, пока я не передумал, – чуть ли не закричал Виктор.

Отправиться на место происшествия сразу не получилось. Леше и Косте пришлось оформить много документов, прежде чем чудом оказавшаяся свободной ментовская машина порулила в тихий московский переулок. В подъезде было сумрачно и пахло чем-то затхлым. Здание, в котором проживала Валерия, было далеко не новым, без козырька над входом в подъезд. Мы взобрались на нужный этаж. Виктора вел худощавый парень, его рука и запястье Харченко были схвачены одними наручниками.

Группа людей свободно разместилась на довольно большой площадке перед окном.

– Его надо открыть, – сказал Виктор.

– Действуй, – велел один из милиционеров.

– Погоди, – остановил его Леша, – рама, когда ты сюда пришел, была открыта?

– Да, – кивнул задержанный.

– Сергей, приступай, – велел Леша. – Хорошо, дальше что? Кстати, ты в чем кирпич нес?

– В пакете!

– А где ты его подобрал?

Виктор молча стоял у окна, потом заговорил:

– Я хочу кое-что сказать, но мне стыдно, вслух это не могу произнести. Дайте бумагу, напишу пару строк и ему отдам!

И Виктор ткнул пальцем в мою сторону.

– Тащите бумагу, – приказал Леша.

Появились блокнот и ручка.

– На весу писать неудобно, – сказал Виктор.

– Положи на подоконник, – посоветовал Леша.

Харченко попытался что-то написать, но потом заявил:

– Наручники мешают.

– Их не снимут.

– Этот подглядывает, ко мне пристегнутый, – капризничал Виктор, – пусть отвернется.

– Юра, – ровным голосом приказал Леша, – не гляди туда.

– Больно надо, – пожал тот плечами.

Наконец процесс составления записки завершился, Виктор протянул мне сложенный листок.

– Потом прочтешь.

Я кивнул. Харченко отвернулся к окну.

– Готов давать показания.

– Сеня, снимай на камеру, – велел Леша, – всем видно? Начали.

– Сначала я приблизился к окну…

– Хорошо, дальше.

– Посмотрел вниз…

– Отлично.

– Увидел, что Валерия идет, и влез на подоконник.

– Зачем?

– Ну… хотел лучше прицелиться, – пожал плечами Виктор.

– Закройте окно, – приказал Леша, – а ты, Харченко, встань, как тогда стоял.

– Так окно же открыто было, – напомнил ему Виктор.

– Ничего, представь, что оно распахнуто.

Виктор заявил:

– Мне этот мешает, пристегнутый.

Пару секунд Леша втягивал и выпячивал нижнюю губу, потом принял решение.

– Сергей блокирует лестницу вверх, Женя – вниз. Андрей стоит у подоконника и держит Виктора за левую ногу, а ты, Юра, отцепи его и схвати за правую.

Через пару минут Виктор очутился почти под потолком.

– Дальше, – поторопил его Леша.

– Сволочи, – тихо сказал Виктор, – лишь бы человека засудить, не видать вам счастья на всю жизнь!

Леша открыл было рот, но тут события начали разворачиваться с невероятной быстротой, словно кто-то поставил кассету на перемотку, забыв отключить изображение.

Резким толчком Виктор выбил стекло. Мелкие осколки полетели в разные стороны. Харченко стал опрокидываться в окно. Андрей и Юра вцепились ему в ноги, но Виктор неожиданно сильно дернулся, выскользнул у них из рук и исчез.

На секунду я оглох. Видел только мечущиеся фигуры, красное, с вытаращенными глазами лицо Леши, бегущих по лестнице вниз Юрия и Андрея. Все милиционеры были в шоке, и лишь человек, снимавший происходящее на видеокамеру, продолжал бесстрастно запечатлевать события, скорей всего, он выполнял служебную инструкцию.

Через пару мгновений слух ко мне вернулся, в уши ударили звуки, несущиеся со двора. Это орали случайные прохожие.

– Мамочка, упал!

– Убился!

– В мешки угодил!

– Милицию зовите!

– «Скорую»!!!

На плохо слушающихся ногах я побрел вниз по ступенькам, обо мне в суматохе все забыли.

Прошло два часа после происшествия. Виктора умчала карета «Скорой помощи». Харченко повезло, он упал в груду мешков с отбросами, которые неаккуратные жильцы нашвыряли возле полных контейнеров.

– Я ведь мусорник третий день зову, – повторяла бледная до синевы домоуправ, – а он не едет! Уже народ ругается, вонища стоит. Сами-то виноваты. Во, наносили. А мусорник не едет! Зову, не едет…

Упорно твердя одну фразу, она повернулась ко мне:

– И ведь хорошо, что не приехал! А то бы он убился, а так живой!

Стараясь не привлекать к себе внимания, я бочком, прижавшись к стене дома, добрался до своих «Жигулей», сел внутрь и тупо уставился на руль. Господи, до чего же тонка нить, удерживающая нас над пропастью вечности! Только что Виктор жил, разговаривал, чего-то хотел, и вот…

Я перевел взгляд на свою руку и увидел бумажку. Лихорадочно развернул ее. «Я не виноват. Разве стал бы прятаться, зная, что Валерия жива? Но все равно меня посадят и осудят при всех. Не хочу, чтобы на Люсе и Соне было клеймо. Лучше мертвый отец, чем зэк на зоне. Я не виноват. За что ты меня убил, Иван?»

Впервые в жизни у меня остро заболело сердце. В стекло постучали, я с трудом открыл дверь.

– Ты как? – мрачно спросил Леша.

– Не слишком хорошо, – прошептал я.

– Сам доедешь?

– Да.

– Ладно, – махнул Леша, – завтра поговорим, позвоню. Ну-ка, что за цидульку он тебе дал?

Я протянул Леше листок, он прочитал записку, нахмурился еще больше и попытался меня успокоить:

– Вот гад! Еще и выпендривается! По уши в дерьме сидит! Не бери в голову, он убийца! Езжай домой и ложись спать.

Я проехал три квартала, увидел вывеску «Кафе» и припарковался. Дома мне покоя не дадут, лучше посижу тут, попытаюсь сгрести мысли в кучу. На мое счастье, в третьесортной харчевне не было ни одного посетителя. Впрочем, когда принесли еду, стало понятно, отчего люди обходят это заведение стороной. Вместо капуччино тут подавали бурду со сливками. Заказанный мною сандвич принесли слегка влажным, а майонез неприятно пах.

– Еще что-нибудь? – лениво осведомилась официантка.

В ее глазах ясно читалась тоска.

– Спасибо, – кивнул я и углубился в свои мысли.

Говорят, что самоубийцы слабые люди, дескать, не хватает у них сил решать жизненные проблемы, вот и бегут от трудностей в могилу. Может, это и так, но лично у меня никогда не хватит мужества самому оборвать свою жизнь. Отчего Виктор решился на отчаянный шаг? Ответ содержался в записке. Харченко не хотел, чтобы Люся и Соня считались родственниками осужденного. Какая ерунда, скажете вы, конечно, году этак в 1968-м иметь на зоне отца или мужа было позором. Сейчас же, кажется, подобное положение вещей никого не смущает. Однако многие фирмы под разными предлогами стараются не брать на работу тех, у кого имеются близкие за решеткой. «Жена уголовника» – до сих пор эти слова являются клеймом. Конечно, хорошо воспитанные люди и глазом не моргнут, узнав о вашей беде, просто потом они не захотят иметь дело с женой или дочерью криминальной личности, перестанут приглашать их в гости, начнут избегать, да и с работы могут уволить. Кроме того, многие посольства, выдавая визу, требуют заполнить анкету, а в ней имеется пункт: «Были ли под следствием сами, не имеете ли осужденных родственников».

Но почему Виктор не стал доказывать свою невиновность, а предпочел покончить с собой? Похоже, он не верил в справедливость, небось считал всех ментов «волка́ми позорными», которые побыстрей хотят спихнуть дело с плеч. Он, наверное, находился в состоянии страшного стресса. Сначала решил, что его наконец настигло возмездие за убийство Валерии, затем узнал: жена была жива, его обвиняют в том, что он расправился с ней на днях. Ну и окончательно слетел с катушек!

Мне кажется, что Виктор невиновен. Произошла ужасная ошибка. Харченко решил, что я говорил об убийстве Валерии в санатории во время медового месяца, поэтому и отреагировал соответствующим образом. Он полжизни ждал, что за ним придут. И ведь Виктор сказал правду: ну зачем ему было столько лет прятаться, жить под чужим именем, не иметь возможности показать диплом, работать простым водителем. Он боялся сказать о высшем образовании исключительно из-за того, что считал Валерию убитой. А если знал, что она жива, так с какой стати скрываться? Виктор мог работать по специальности, получать хорошие деньги, но нет! Он работал водителем. Почему?