Поединок. Выпуск 9 - Владимир Акимов

— А надо было за вами? — испугался Степа. — Я хотел поначалу…

— Нет, ты все отлично сделал. Но почему?

— Так Романцев же хитрый, — облегченно улыбнулся Степа.

— А я? — полюбопытствовал Смолин.

— А вы, товарищ сержант, умный. Я и понял, что вы Романцева в засаду назначили…

— Дипломат. — Романцев подмигнул Смолину, наклонился к Степе. — Простите, ваша фамилия не Талейран?

— Шел бы ты… — Степа отвернулся к иллюминатору, в котором ничего не было видно. — Лесом…

— Я — к летчикам, — поднялся Смолин. — Летим вроде долговато. А вы тут не шалите, понятно?

— Есть не шалить, товарищ сержант! — ответил Романцев. — Степочка, что ты там разглядываешь, касатик?

— Ехидство твое, — вздохнул Степа, но от иллюминатора отвернулся.

Смолин пошел вперед, в кабину.

— Вот ведь какое дело, — зевнул Романцев, — звери живут, чтоб по ним стреляли. Им ведь все равно — кто?

— Им-то все равно, да нам не все равно, — серьезно сказал Степа.

— Это кому же?

— Людям.

— Всех не перевоспитаешь, Степа, — философски начал Романцев. — Я вот стал одного перевоспитывать, а меня на «губу»!

— Какой же ты все ж таки человек, Анатолий, — вздохнул Степа. — Нейтронную бомбу вон изобрели, а ты все на кулаки надеисси…

— Умно, — буркнул несколько смущенный Романцев.

— Как ты на них вышел, лучше скажи? — полюбопытствовал Степа.

— Медвежонок и вывел, — сказал Романцев. — Раз они его на шапку не пустили, значит, я подумал, с ними или женщина или ребенок… Ну а потом затычка хлебная в портвешке, — Романцев достал из кармана картонную гильзу, на которой тоже были следы мякиша, по всей видимости использованного вместо пыжа. — Ты раскопал, а я подобрал.

— Вот гады, — вздохнул Степа. — Как с хлебом обращаются… Чего ж ты милиции не отдал?

— На память оставил. Мы ж им координаты точные дали. Там еще четыре штуки валяются. Найдут, на то она и милиция.

— А портвейн зачем вылил?

— Чтоб злее быть, — сказал Романцев. — Да-а, только, как говорится, начал жить хорошо — деньги кончились.

— Это ты к чему? — удивился Степа.

— Да все к тому… Ленка-то все-таки человеком оказалась, а я, олух, даже адреса толком не узнал. — Романцев вздохнул: — Не везет мне что-то последнее время с бабами.

Степа уже не слушал его. Прикрыл глаза. Вспомнилось отчего-то, как он перед самой армией пришел в больницу к отцу…

…Как сидел на пружинной сетке, завернув угол матраца, чтоб не касаться чистых простыней. Отец, такой же большой, скуластый, как Степа, лежал головой на высоких подушках. Из-под простыни к индикатору на стене тянулись провода. По датчику непрерывной синусоидой бежал импульс.

— Вот ты, как слесарь, скажи, — допрашивал его отец о таинствах своей любимой профессии, — какое самое маленькое отверстие можешь высверлить?

— Ну мне, как слесарю, — степенно отвечал Степан, — меньше, чем 002, не приходилось.

— Ну, 002 — это не предел…

— Я пользуюсь линейкой, она не дает мне плоскость…

— Ну как это она тебе не дает…

— Не дает. Дальше, чем на метр. Сразу ошибка. Я пользуюсь уровнем.

— Прибор, Степа, для этого есть.

— Знаю. С зеркалом.

— И не с зеркалом…

— …С зеркалом, там микроскоп стоит, — азартно продолжал Степа. — И от него луч проходит через марку. Но точности, батя, мало…

— Об том и речь. Небось морозцем увлекаешься? — спросил отец.

— Могу теперь и морозец, — с гордостью сказал Степа. — И японский могу, и европейский, и какой хочешь, — он пригляделся к индикатору, увидел, что часть его поверхности покрыта замысловатым узором. — И вот такой могу запросто.

Во время разговора вошла медсестра, молча села на кровать с другой от Степана стороны, стала мерить отцу давление.

— Чего-то вам не нравится, — поглядел отец на медсестру.

— С чего это вы решили? — спросила она, сворачивая брезентовую ленту.

— Так, какую-то гримасу сделали…

— Я вот сейчас сделаю гримасу, что у вас посторонние сидят, — обиделась медсестра и встала. — К ним относишься по-человечески, а они — обзываются… Молодой человек, выйдите из палаты.

— Да это сын мой… — отец постарался улыбнуться возможно добродушнее.

— Тут у всех сыновья да дочери, давайте их всех по палатам рассадим, — саркастически улыбнулась сестра.

— Его в армию забирают, — сказал отец. — Попрощаться пришел…

— Ты… знаешь? — удивился и испугался Степан. — А мама… чтоб я тебе не говорил…

— Молодой человек… чтоб не волновать… выйдите из палаты…

Отец сделал быстрый жест рукой: давай, мол, иди.

— Не боись, Степан, — сказал отец. — Дождусь тебя. Два года — не срок…

Он протянул Степе руку, тот пожал ее и встал.

— А чего это, — настороженно спросил Степа, показывая на индикатор и пятясь к двери, — он у тебя прыгает?..

— Когда, молодой человек, он не прыгает, — сказала медсестра, — а ровной линеечкой идет, тогда под белой простыней вывозят. Да вы выйдете, наконец? — она распахнула дверь в коридор.

Степа, весь красный и стараясь на нее не смотреть, дошел до двери. Обернулся, бросился к отцу. Они обнялись.

— Ты только род наш не страмоти, — бормотал отец. — Слышишь, Степка?..

Медсестра у двери стояла непоколебимо.

— …Степа! Степан! Степушка-а-а! — раздалось из форточки на втором этаже, когда Степан уже вышел на улицу. Он обернулся: из форточки высовывался отец в женском пальто на плечах. Медсестра придерживала одной рукой пальто ему у горла, а другой прощально махала Степану.

— В отпуск приезжай! — срывающимся голосом крикнул отец. — Слышишь, Степка?! Да пиши!..

— …А еще отец любил, особенно, когда я еще маленький был, но уже соображал, — сказал Степа Романцеву, — поставит перед собой, и чтоб я всех дедов-прадедов своих перечислял, с именем-отчеством и кто чем занимался…

— Ну? — удивился Романцев. — И много ты их знаешь?

Степа было настроился рассказывать, но самолет сильно тряхнуло. Затем еще. Вновь пошли воздушные ямы, к разговорам не располагающие. За иллюминаторами — белое, несущееся, крутящееся струями, как закипающая мутная вода…

От летчиков вышел расстроенный донельзя Смолин.

— Вроде подъезжаем? — осведомился Романцев и посмотрел на часы.

— Обратно, — бросил Смолин и бухнулся на скамейку рядом.

— Это в каком смысле? — Романцев даже приподнялся.

— В таком, что сесть не можем. Буран до Малого Медвежьего достал. Распаковывайся, — сказал Смолин Романцеву. — Доложимся начальству.