Виновата любовь? - Дэни Аткинс

Оставались еще две фотографии. При взгляде на первую я невольно рассмеялась, и всю мою хандру как рукой сняло. Снимок сделали на каком-то школьном спортивном празднике, когда мне было лет семь. Мы с Джимми держали в руках небольшой серебряный кубок, который завоевали на пару в соревнованиях по бегу с яйцом в ложке. По-моему, с тех пор я никогда и ничего не выигрывала. Хотя, как знать, может, в универе я стала чемпионкой по десятиборью? Меня теперь уже ничего не удивит!.. Детские лица на фото сияли гордостью, верностью нашей дружбе и чистым, неподдельным счастьем. И у меня, и у Джимми рот от уха до уха – плевать, что щербатые улыбки не особо фотогеничны.

Последний снимок я раньше не видела. Взяв его с полки, я отошла к окну, чтобы рассмотреть получше. Сделан он был совсем недавно, судя по тому, что выглядела я почти так же, как в зеркале сегодня утром. Та же прическа, то же лицо безо всякого шрама. Обстановка дорогого отеля или ресторана, на переднем плане заваленный подарками стол, а за ним, посередине, виновники торжества – Мэтт и я. Его правая рука крепко обнимает меня за талию, левая поддерживает мою кисть с выставленным на камеру впечатляющих размеров кольцом. Бриллиант на нем сиял и переливался так, что скромная стеклянная рамка с трудом вмещала весь этот блеск.

Звон чашек на подносе объявил о возвращении папы. Я порывисто обернулась, будто застигнутая за чем-то неприличным, и поскорее вернула фото на место.

– Не наводит на воспоминания?

Я сокрушенно покачала головой.

– Те я помню, – махнула я в сторону старых снимков, – но этот вижу впервые в жизни.

Папа, слегка поникнув, опустился в кресло. Мне стало не по себе – сколько ему из-за меня приходится страдать!

– Кольцо, правда, ничего так, – заметила я, стараясь хоть немного развеселить его. – Бриллиант настоящий?

Попытка достигла цели – он улыбнулся. Некоторое время мы молча потягивали горячий чай, что избавляло от необходимости поддерживать разговор. Мне не хотелось нарушать умиротворение момента, но нужно было предупредить отца кое о чем важном.

– Пап, должен позвонить доктор Таллок. Позовешь меня тогда, ладно?

Во взгляде отца читалось удивление.

– Зачем ему? Разве мы не договорились обо всем – что он устроит консультацию со специалистом по амнезии?

Я вздохнула, стараясь не показать, как неприятно мне это слово.

– Я оставила ему записку. Он кое с кем свяжется и потом обязательно перезвонит, я уверена. Не волнуйся – тогда все встанет на свои места.

Слегка озадаченный, папа обещал выполнить мою просьбу и как раз уговаривал меня прилечь, пока он займется обедом, когда неожиданный звук заставил нас обоих подскочить на месте. Уже знакомая мне черная кошка, вскочив на подлокотник дивана, злобно зашипела в мою сторону, подняв шерсть дыбом, потом внезапно соскочила на пол и метнулась к порогу, там повернулась, ширкнув по ковру когтями, и вновь уставилась на меня.

– Какого… – пробормотал отец.

Кошка, не отрывая от меня взгляда, вдруг испустила низкий утробный мяв.

– Кицци! – прикрикнул папа. – Да что на тебя нашло?

Я вжалась в спинку кресла – уж не бросится ли? Глаза у разъяренной бестии мерцали двумя изумрудами. Гневно фыркнув напоследок, она выскочила из комнаты. Мы с папой уставились друг на друга в немом изумлении. Я нарушила молчание первой:

– И часто с ней такое?

– Нет. Вообще никогда. Первый раз вижу, чтобы она так себя вела. Кицци тебя всегда просто обожала.

– Ну, тогда мне повезло. Боюсь представить, что было бы, если бы я ей не нравилась.

Он деланно рассмеялся и начал убирать чашки; я видела, что необъяснимое поведение кошки не дает ему покоя.

Позже, уже днем, отец постучался ко мне с новой чашкой чая. В спальню я вообще-то отправилась, чтобы найти что-то потеплее шелкового костюма, в котором приехала из больницы, однако в процессе, разбирая содержимое шкафа и ящиков комода, совершенно погрузилась в прошлое. На полу вокруг меня были разбросаны в беспорядке старые журналы, одежда и разные памятные мне вещицы. Не без труда преодолев препятствия, папа поставил дымящуюся чашку на прикроватный столик.

– Похоже, я не особенно рвалась что-либо выбрасывать, когда съезжала.

– Это да. Зато теперь может пригодиться. Вдруг что-то подстегнет твою память.

– Тут в основном все совсем древнее. Ничего такого, чего бы я не узнавала… Пап, я по-прежнему думаю, как и раньше. Я знаю, ты очень надеешься, что я вдруг прозрею и все вспомню, но едва ли так случится. Я ведь ничего не забыла, вот в чем дело. У меня нет пробелов в памяти, ни малейших. Я могу восстановить события последних пяти лет буквально день за днем. Только это будут совсем другие пять лет.

Его взгляд, полный любви и сострадания, заставил меня остановиться. Нет, лучше буду молчать – ни мне, ни ему от правды не легче.

– Давай подождем, что скажет специалист, хорошо, Рейчел?

Я медленно кивнула. Пусть пока тешит себя надеждой, раз уж верит во всемогущество этого «специалиста» не меньше, чем в целительную силу чая.

Папа двинулся к двери, а я принялась убирать на место свидетельства дней моей юности. На пороге он задержался.

– Кстати, я, кажется, понял, что встревожило кошку.

Я подняла взгляд от огромной кипы журналов, по которым помойка плакала.

– Да, у меня весь день не шло из головы ее странное поведение. Потом я наконец сообразил, что это из-за твоего запаха.

– Ну спасибо, пап.

– Нет, я не в том смысле. Больничного запаха, я имею в виду – карболка там, лекарства разные. Наверняка он на нее так подействовал, больше нечему. Вот увидишь, такое не повторится.

Я и хотела бы в это поверить, но у меня почему-то сложилось впечатление, что кошка просто защищала свою территорию от кого-то, кого видела первый раз в жизни.

* * *

В тот день звонка из больницы я не дождалась. Единственный раз, услышав телефон, я кинулась к нему со всех ног… Увы, звонил Мэтт из своего номера в гамбургском отеле. Я с трудом скрыла разочарование в голосе. К счастью, мой новоприобретенный жених тоже не был настроен на долгий разговор, и меньше чем через десять минут мы распрощались.

– И как он там? – спросил папа, когда я положила трубку. Что-то в его тоне меня зацепило.

– Нормально. Весь в делах. – Повинуясь какому-то внезапному порыву, я неожиданно для самой себя спросила: – Он тебе не особо нравится, да?

Папа зашуршал газетой, которую читал, и протянул паузу чуть дольше, чем нужно.

– Да нет, ничего подобного. С чего ты взяла?

– Не знаю. По голосу, по глазам чувствую…

Он не стал отнекиваться.

– Если даже и так, если у меня есть некоторые… сомнения, я и слова бы не сказал, раз это твой выбор. К тому же вы уже очень давно вместе.

– Только не в моей реальности. Мы расстались вскоре после… в общем, почти сразу после школы.

Очевидно, мои слова пробудили в отце неожиданное любопытство.

– Любопытно, твоя амнезия сконструировала мир, где вы с Мэттом не помолвлены… Что бы это могло значить? – Считая, по-видимому, что напал на какую-то мысль, он продолжил: – А скажи, в этой твоей «другой жизни» ты, случайно, не с Джимми?

Я вздохнула. Меня что, вообще никто не слушал?

– Нет, пап, вряд ли это возможно, раз он умер.

Повисла неловкая пауза. Наши взгляды встретились, и мы оба почли за лучшее оставить эту тему.

* * *

На следующее утро, когда я вошла в кухню с мокрой после душа головой, в старом халатике, который был мне безнадежно мал, папа накладывал на тарелку горку резиновых даже с виду кусочков омлета. Больничная еда вдруг вспомнилась с некоторой ностальгией.

– Не стоило, пап. Я с утра обычно только тостом обхожусь.

– Глупости, – с пугающей решимостью отозвался он. – Так мы тебя на ноги не поставим, с одной несчастной сухой коркой на завтрак.

Я хотела уже возразить, что вряд ли все мои проблемы решатся горячим питанием, когда в дверь неожиданно позвонили.

– Откроешь, пока я накрываю на стол?

Я пошла в холл, по дороге отжимая влажные волосы. За матовым стеклом двери угадывался высокий темный силуэт. У меня слегка екнуло сердце, когда я протянула руку открыть защелку. Визит мертвого друга не лучшее средство для поднятия аппетита.