Сапер. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

— Я тут стихи прочитал. В Красной Звезде. Священная война.

— Времени, значит, и на стихи хватает, — буркнул комфронта. — Да, помню, как там…, — Кирпонос задумался припоминая. — Вставай, страна огромная? Эти?

— Точно! Подумал, что хорошая песня выйдет.

— Какие еще песни? Ты военный или артист театра? — комфронта начал закипать. — Петр Николаевич, что ты кругами ходишь? Чётче излагай! Что за письмо? Зачем вы какие-то приключения вечно выискиваете?

— Так я ж про это и говорю. Хочу объяснить. Но священная война — это какой-то поповский термин. Лучше звучит Великая война. Тем более товарищ Сталин уже употреблял это слово в своей речи. Как и отечественная. А что если соединить?

Кирпонос пожевал губами, вздохнул.

— Вот не стоит сейчас к нему лезть с этим… Иосиф Виссарионыч и так на нас зол за предложение отвести войска на левый берег. Еле пробили эвакуацию гражданских из Киева… Хотя, с другой стороны… ладно, — комфронта махнул рукой. — Пиши. Может, и выгорит. Сам и отдашь.

— Это как? — удивился я.

— А вот так, — улыбнулся Михаил Петрович. — Вызывают тебя в Москву. На награждение.

Будь моя воля, я бы сейчас станцевал лезгинку. Я увижу Веру! Вот это дело хорошее!

— Сдержал, значит, слово Берия?

— Сдержал. Заодно и Голиаф этот отвезешь.

— Я там представление на разведчиков набросал. Посмотрите?

— Обязательно. За такое награждать надо, сомнений никаких нет.

Если честно, я там и на Васю Харченко с его ребятами представление написал. И сразу за разведчиками в папочку положил. Может, их родным полегче будет. Эх, какой парень пропал!

***

Спец по маскировке появился на следующий день. Невзрачный с виду старший сержант, лет тридцати, с какими-то мышиного цвета волосами, немного сутулый. Говорят, посмотришь — и забудешь. Единственное, что в нем запоминалось — кисти рук. Они будто были приклеены к его телу от кого-то другого — с красивыми длинными пальцами, крупными, чуть не круглыми ногтями. Несмотря на кажущуюся внешне слабость, сила в них была немалая. Это я понял, когда он пожал мне руку. Такое чувство было, что мою кисть аккуратно, чтобы не раздавить, взяли в тиски и так же бережно отпустили.

Звали старшего сержанта Жорой. Для ведомости, как он сказал, Георгий Варфоломеевич Крестовоздвиженский. Фамилию он произнес один раз и попросил обходиться без нее. Не любит, мол. Хотя отказываться не собирается. Ну и ладно. Лишь бы сработал хорошо.

На «эмку» он посмотрел уважительно, хоть и не без удивления. Понятное дело, странным кажется, что к месту, которое можно увидеть глазами, собираются ехать на машине. Но терять время на пешие походы не хотелось. Десять минут, и мы на месте. А водитель дальше поедет, по своим делам. Мы же не в кабак по бабам погулять, а по службе. Так что нормально всё.

Работу Ильяза он, хмыкнув, забраковал. Но в отличие от большинства, сразу же предложил, что надо сделать.

— Тут чуток и переделывать придется. За день, много — два, управлюсь. Сами не найдете потом. Ручаюсь.

— Добро. Жора, вот тебе Ильяз — мастер на все руки, а также насчет достать, принести и прибраться. Помощников он приведет. А я побегу дальше, некогда мне.

***

Времени, конечно, не было. Но я решил немного пройтись. Хоть немного развеяться. Лишних десять минут ничего не решат. А мне легче будет.

Я добрел до Короленка, прошел мимо гостиницы «Прага». Даже остановился на секунду. Тянет меня прямо сюда, так и хочется удавить эту гниду. Вот сейчас, пойти, и пристрелить на хрен. Что меня, останавливать будут? Или обыскивать? Да я сюда чуть не через день езжу, каждая собака уже знает.

Так, стоп, Петя. Что-то на меня накатило, надо успокоиться. Надо потерпеть немного, возможность обязательно будет. Пройдя дальше, до угла Тараса Шевченка, я повернул и не спеша, практически прогулочным шагом двинулся мимо собора по площади. Даст бог, места нашей будущей боевой славы. На первый взгляд, следов подготовки не видно.

Всё, погуляли, и будет. Пора на службу. Я решительно перешел дорогу и быстро зашагал по Коминтерна. Вроде и центр города, а никого почти нет. Вывезли киевлян, осталось меньше четверти от довоенного населения. Жалко город, а людей еще больше. Они вернутся и построят новые дома. Было бы кому возвращаться.

На тротуар я почти и не смотрел. Крупных помех нет, и ладно. Что на него глазеть? Шел и думал о своем. Вдруг в магазине на углу Коминтерна и Жилянской с треском открылась дверь и на тротуар вылетел какой-то босяк: высокий, нескладный, с грязными рыжими лохмами на голове. Со смехом он упал, из его руки выпала бутылка и с громким звоном разбилась. В воздухе запахло вином. Странно, ведь запрещена продажа. Прифронтовой город, какая пьянка может быть?

Пьяный встал и, не увидев меня, пошатываясь, пошел назад.

— Из-за вас вино разбил, — заплетающимся голосом крикнул он вглубь магазина. — Теперь своё мне отдадите.

Что-то на покупателя он не совсем похож. И магазин называется «Платья и ткани». Мародеры? Был приказ по этому поводу, помню. На всякий случай я достал из кобуры свой ТТ и взвел курок. Подошел к магазину поближе. А оттуда не таясь вывалилась веселая компания. Нагруженные как верблюды. Гогочут, довольные, никого не таятся. А что им переживать? Это от населения меньше четверти осталось, а от милиции — совсем с гулькин хрен. Всех, кого можно, на фронт загребли. Службу несли чуть ли не одноногие. Так что такому быдлу — самое приволье. Хотя, как раз сейчас — это вряд ли.

— Всем стоять, любое движение — буду стрелять, — громко и четко сказал я. Гавриков шестеро. Двое вроде пьяные, эти не опасны. Осталось еще четверо. Хорошо, что руки у них заняты.

— Дядечка военный, да оставь ты нас! — на меня двинулся тот самый пьяный, которого я увидел первым. — Всё равно же немцу достанется.

Я выстрелил дважды. Сначала промазал, зато вторым попал куда-то в бедро. Мародер заорал, выпустил тюки и упал, держась за рану, из которой сразу же обильно потекла кровь.

Остальные урок усвоили, замерли на месте. Один из налетчиков, стоявший поближе, молча смотрел мне в глаза. Ну а я, соответственно — ему. Мы играли в гляделки, наверное, с минуту, когда гаденыш отвел таки взгляд. Вот и хорошо. Теперь полегче будет. Сейчас начну вас потихоньку паковать. Но я, как оказалось, рано расслабился.

Вот откуда ты, курица, вылезла? Нет, конечно же, не курица. Простая советская женщина, вне всяких сомнений, достойная жена и мать. Мать-перемать. Вот на хрена ты, дура набитая, вылезла с ребенком из-за угла, с Жилянской? Ты же слышала, овца, здесь только что стреляли! Нет, овца бы не пошла, вот животина спряталась бы подальше. А ты — просто дура!

И она, эта, как я уже говорил, достойная мать, влезла со своей девочкой в самую гущу мародеров. Такая, с перманентом на голове, в ситцевом платье, белом в горохи, сверху жакетик подстреленный — мало того что коротковат, так еще и в груди еле сходится, видать, по случаю купленный. И теперь стояла и смотрела по сторонам. Наверное, ждала, когда подойдет экскурсовод и начнет увлекательный рассказ об этом интереснейшем месте.

Главарь не растерялся, тут же бросил в мою сторону баул с барахлом, который он продолжал держать в руках и крикнул своим: «Ходу!!!». Только один из них почему-то остался стоять на месте. Обосрался, что ли? Еще один отползал к стенке, оставляя за собой кровавый след на пыльном асфальте. Но лучше бы этот, что стоял, тоже сбежал. Потому что он оттолкнул мамашу, схватил девчонку за куцую рыжую косичку и завизжал:

— Порешу-у-у-у-у!!!

Он тянул это последнее «У» как кипящей чайник и левой рукой тащил ревущую девочку за собой, на Жилянскую. Плюгавый какой-то, глазенки зыркают из-под челки. У него и лба-то почти нет, черные волосы сразу над бровями начинаются. Зато во рту блестит фикса. Типа, вор крутой. В правой руке он держал наган, с виду такой древний, что кроме как в музее, его трудно было представить. Может, он и не стреляет уже, но как-то не хочется проверять. Мамаша поднялась на четвереньки и тоже начала реветь раненой белугой. Если честно, я раненых белуг не слышал, но уверен, что именно так они и ревут. Скрылась бы ты с глаз, дурища, и не мешала, без тебя разберусь быстрее.