Журналистика и коммуникативистика. Концептуализация медийных процессов в современной зарубежной науке - Лидия Михайловна Землянова

href="ch2.xhtml#id58" class="a">[153] Звучат эти строки оптимистично, но без должной научно убедительной аргументации обретают химерический оттенок.

В ином концептуальном ключе написана трилогия Мануэла Кастеллса «Информационный век: экономика, общество и культура», как бы предвещавшая решительное наступление третьего этапа в эволюции теорий информационного общества, когда развивается более детальное сравнительно-историческое изучение воздействия новых электронных медиа на прогнозирование будущего мира с позиций не технологического детерминизма, а более социально обоснованного, с гуманитарными подходами к судьбам и нуждам людей, к их гражданским правам на доступ к достоверной информации и средствам ее получения в целях не отлучения, а приобщения к достижениям социально-культурного прогресса. Такие подходы переносят акцент с коммуникационной техники как таковой на конкретное изучение достоинств и условий ее использования при переходе к информационному обществу и на особенности этого процесса в разных исторических ситуациях.

В трилогии Кастеллса рассматриваются национальные и общемировые, государственные и социально-культурные, этнорелигиозные и многие другие влиятельные и конфликтующие тенденции в условиях глобализации и глокализации медийных процессов. Это дает автору возможность разносторонне прослеживать, каким образом «медиабизнес становится глобальным, обладающим капиталом, талантами, технологией и корпоративной собственностью, опутывающей весь мир за пределами национальных государств»[154]. Этот процесс активизируют и медиа, стремящиеся к независимости, с которой государство должно соглашаться, чтобы не нарушать принципы демократии. И «круг замыкается: любая попытка ущемления свободы обретает политическую значимость», так как граждане, не всегда разбирающиеся в точности новостей, ревностно защищают привилегию получать информацию из источников, не подчиняющихся государству. «Поэтому даже авторитарные государства терпят поражение в борьбе с медиа в информационном веке»[155].

В отличие от Маклюэна, объясняя такое явление, Кастеллс не утверждает, что само средство и есть сообщение. Он придерживается иной концепции, согласно которой политика под влиянием медиа начинает использовать в своих интересах даже такие способы гонки за аудиторные рейтинги, как развлекательные программы. Это ведет к тому, что не политические программы, а сами политики, их имена и имиджи становятся главными действующими лицами в инфотейнментах или политейнментах в формах подачи политических новостей в сочетании с развлекательными элементами. В таких программах не средства сообщения, а его носитель (messenger) обретает ведущую роль, если личность политика, а не суть его деятельности оказывается в фокусе внимания. Из этих имиджей политиков формируется как бы новый тип власти, «вокруг которой общества организуют свои институты, а люди строят свои жизни и решают, как им себя вести»[156].

Информационное общество Кастеллс называет информациональным, чтобы по аналогии с понятием индустриального капитализма терминологически подчеркнуть приоритетную роль информационных факторов в его формировании и развитии, а в дополнение к этому присваивает еще и дефиницию «сетевое общество» для выделения важного значения сетевых коммуникаций. В первом томе «Возникновение сетевого общества» и во втором «Сила идентичности» подробно анализируется атрибутика этого информационально-сетевого общества. Освещаются не только его новаторские достоинства, но и негативные явления, вносящие трудности в жизнь малоимущих слоев населения, лишенных доступа к новым медиа, а также и различные формы сопротивления процессам глобализации сетевого общества. В третьем томе «Конец тысячелетия» внимание к этим явлениям усиливается, и взору читателей представляется широкая панорама коренных исторических изменений в жизни современного мира.

Кастеллс рассказывает о том, как в последней четверти XX века технологическая революция, сосредоточенная вокруг информационных средств связи, трансформировала привычные способы жизни. На планете создается динамичная глобальная экономика, соединяющая людей и активные силы со всех частей света, но в это же время происходит отстранение людей и территорий, отключенных от властных сетей и богатств как неугодных для перспективы доминантных интересов. Виртуальная культура, «конструируемая в постоянно усиливающемся интерактивном аудиовизуальном мире, распространяет повсюду свои ментальные представления и связи, интегрирующие разнообразные культуры в электронном гипертексте. Пространство и время, материальные основы жизни человека также трансформируются, поскольку поточное пространство начинает доминировать над пространством территориальным, а безвременное время одерживает верх над хронометрированным временем часов, характерным для индустриальной эры»[157].

Кастеллс не закрывает глаза на тот факт, что наряду с «сетевой логикой» капитализм демонстрирует также и свою “эксклюзивную логику”, когда миллионы людей и огромные пространства планеты оказываются отключенными от выгод информационализма как в развитых, так и в развивающихся странах из-за неконтролируемой природы глобальных капиталистических сетей. Кроме того, появилось новое действующее лицо – “глобальная преступность”. Это создает «глобальную криминальную экономику, проникающую на финансовые рынки, в торговлю, бизнес и политические системы во всех обществах. Такая извращенная связь является существенной особенностью информационального глобального капитализма»[158].

Оказавшись не в состоянии поставить заслоны на путях развития преступности, информациональный капитализм проявляет беспомощность и в отношении ликвидации таких социальных пороков, как неравенство, бедность, обездоленность, безработица и неграмотность, из-за которых люди лишаются возможности пользоваться благами технологического прогресса. Эту ситуацию Кастеллс называет «черными дырами информационального капитализма»[159], которые, распространяясь по миру, формируют «четвертый мир» несчастных, отрешенных от благ информационального общества людей.

Подвергая критике «чрезвычайное несоответствие между технологическим сверхразвитием и социальным недоразвитием», а также «конфискацию плодов информационной технологии и направление нашей энергии к разрушительным конфронтациям», Кастеллс утверждает, что такого состояния быть не должно, ибо «извечности зла в человеческой натуре нет. И нет ничего такого, чего нельзя изменить путем осознанного целенаправленного социального действия, обеспеченного информацией и легитимностью» [160].

Идеи Кастеллса нашли отзвук в трудах многих коммуникативистов, работающих в разных странах мира и на всемирных саммитах по информационному обществу, состоявшихся в Женеве (2003) и Тунисе (2005).

В «Декларации принципов» женевского саммита создание информационного общества определялось как важнейшая задача нового тысячелетия, решение которой должно принести народам мира существенное улучшение качества их жизни и ее демократизацию в соответствии с положениями «Всеобщей декларации прав человека». Одновременно распространялась и «Декларация гражданского общества», в которой подчеркивалась необходимость положить в основу всех устремлений к информационному обществу прежде всего заботу о людях, их образовании и праве на свободный доступ к информации и технике ее распространения.

Всемирный характер саммитов подчеркнул, что никогда ранее человечество не имело в своем распоряжении такого многообразия эффективных технических средств передачи на огромные расстояния и в кратчайшие сроки мультимедийной информации и ее использования в ситуациях, требующих достоверных знаний о происходящих событиях, чтобы возникающие проблемы можно было бы решать без опасных последствий, связанных с различными катаклизмами. Это чрезвычайно важно для современного человечества, остро нуждающегося в укреплении своего иммунитета по отношению ко всем болезням века, которые могут разрушать как материальные, так и духовные ценности и традиции многих поколений, если медиа будут применяться для воспитания агрессивного поведения и необузданного эгоизма людей, внушая им право на циничную вседозволенность в исполнении своих желаний вместо соблюдения гуманно-демократических принципов