Научи меня любить - Вайолетт Бэкли

Она была рада, что стояла спиной к нему, потому что не смогла сразу дать нужный ответ. Было очевидно, что для его спокойствия необходимо это обещание, хотя она и не понимала зачем. Ведь обстоятельства были таковы, что ей не было никакого смысла возвращаться, если только не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего.

— Обещаю тебе, что не стану убегать, — твердо сказала она, глядя на стены собора, видневшиеся за деревьями. Потом повернулась к нему лицом. — Это было бы неучтиво по отношению к Элизабет.

9

Оставшись одна в отведенной для нее комнате, Оливия огляделась вокруг. Это была уютная комната с довольно низкими потолками, стены покрывали гобелены прекрасной работы, на которых были изображены крестьяне, ставившие силки на кроликов и спускавшие застывших в прыжке собак на оленей, а также дамы в богато украшенных платьях и открытых с боков сюрко с вышитыми на груди эмблемами, которые с кокетливым обожанием взирали на своих кавалеров. Оливия невольно улыбнулась. Ее взгляд перешел на деревянные панели, украшенные богатой резьбой и яркими рисунками, от которых комната казалась веселой и нарядной, на широкую кровать, покрытую белым покрывалом с шитой золотом каймой, на отполированное стальное зеркало, висевшее на стене. Да, это не шло ни в какое сравнение с ее отчим домом. В комнате было несколько стульев и кресел, а также стол резного дуба, на котором стояла чаша с высушенными головками цветов, лепестками и листьями.

Оливия наклонилась над ней и с удовольствием вдохнула чудесный запах роз с примесью каких-то специальных трав. Лаванда, определила она, и немного кориандра. Ей припомнился столь любимый ею монастырский гербариум, где она впервые увидела высокого темноволосого гостя матери-настоятельницы, с усмешкой глядевшего на нее. Ее глаза закрылись сами собой, и она, как уже много раз за сегодняшний день, вновь ощутила такую волнующую тяжесть его тела и почувствовала его поцелуи под раскаты грома и шум дождя.

Такой и увидела ее Элизабет, тихонько войдя в комнату. Она остановилась, зачарованная этим совершенным, похожим на эльфа созданием с запрокинутой назад головой и закрытыми глазами, стройным телом и медными волосами. Элизабет уже представляла себе, какое удовольствие она получит, наряжая ее и показывая ей разные красивые вещи, хотя Лоуренс и сказал ей, что времени на это у нее совсем немного. Если эти двое и влюблены друг в друга, подумала она, они это не стремятся афишировать. И все же трудно было поверить в то, что это не так. Ее красивому брату до сих пор удавалось сохранить свою холостяцкую свободу, хотя, сколько она помнила, у него никогда не было недостатка в барышнях, желавших его заполучить. Они будут такой красивой парой!

— Оливия?

— Ах! — Оливия, вздрогнув, вернулась к действительности. — Прости меня, госпожа Хартфорд. Я задумалась. Эта чаша с лепестками, эти запахи… — Взгляд Оливии упал на зеркало, и она в ужасе воскликнула — Боже, ну и вид у меня!

— По-моему, ты просто не можешь плохо выглядеть, Оливия, — искренне сказала ей Элизабет. — Даже если…

Она вовремя остановила себя, чуть не сказав: «даже если будешь одета в лохмотья», и договорила:

— …даже если проедешь тысячу миль!

— У меня такое чувство, будто я именно столько и проехала! — С этими словами Оливия с размаху опустилась в кресло с мягкими подушками.

— Конечно. И тебе надо освежиться. Ну-ка давай…

Оливия из своего удобного кресла наблюдала, как ей приготовили ванну с горячей водой, принесли чаши с ароматизированным щелочным мылом и чистые, приятно пахнущие полотенца, а также целые кипы свежего белья, нижних рубашек, юбок, платьев, блио и сюрко. Она не могла глаз оторвать от всего этого великолепия, разложенного везде, где только возможно — на столе, на стульях, на ее кровати. Она была раздета, легла в горячую ванну, пахнущую травами, и ее намылили ароматной пеной. Осторожные руки вышколенной прислуги тщательно вымыли ее с головы до кончиков пальцев ног, И вскоре уже из раскрытых окон ее комнаты раздавался веселый смех. Элизабет залюбовалась прекрасным, сияющим чистотой телом Оливии — ее стройной и гибкой спиной, длинной шеей и ногами, струящимися медными волосами. Не может быть, чтобы Лоуренс не был в нее по уши влюблен! Похоже, что он наконец нашел именно то, что ему нужно, думала она, но все равно непонятно, отчего такая спешка.

Превращение Оливии в светскую даму происходило постепенно. На нее надели облегающую тунику, юбку из бледно-зеленого шелка и свободное сюрко из зеленого бархата с каймой из золотого шитья, в широких боковых проймах которого был виден золотой пояс, надетый поверх туники. Ее волосы были расчесаны, заплетены и искусно уложены на затылке в золотую сетку, на голову ей надели тюрбан с шелковым покрывалом — с этой модой Оливия еще не была знакома.

— Посмотрись теперь в зеркало.

Одна из горничных протерла запотевшее от пара зеркало, и Оливия увидела свое отражение — элегантную, прекрасную женщину. Она быЛа потрясена добротой и щедростью Элизабет. Девушка порьшисто обняла ее, не в силах найти слов, чтобы выразить все свои чувства.

— На тебе все это выглядит гораздо лучше, чем на мне, — сказала Элизабет, тронутая искренним порывом Оливии и удовлетворенная результатами своих трудов. — Хорошо, что у нас с тобой один и тот же размер.

— Ах, госпожа, подожди еще немного, — засмеялась одна из горничных, красноречивым жестом выпятив живот и обхватив его снизу руками, — и скоро тебе понадобится новый гардероб!

— Тише вы! — со смехом сказала Элизабет. — Уберите-ка здесь. Оливия может это носить, пока ей самой тоже не понадобится новый гардероб.

— А ты и вправду ожидаешь?.. — спросила Оливия, покраснев от смущения.

— Да, моя милая. Но только если бы эти две сороки не проболтались, еще несколько недель никто бы ни о чем и не догадался.

Хихикая, горничные убежали, захватив с собой вороха одежды, а Оливия осталась стоять у зеркала, глядя на свое отражение и без слов вопрошая, что ему известно о деторождении. Однако ответ ей был известен наперед — ровным счетом ничего. «Правда заключаете в том, — ответила она сама себе, когда вновь осталась одна, — что я совершенно не представляю, что при этом происходит». Она постояла у окна, глядя на сад, а потом отвернулась и присела на край мягкой кровати. Ее рука бездумно разглаживала складки белого покрывала, а глаза мысленно рисовали на поверхности темный абрис лица Лоуренса, когда он лежал на ней той грозовой ночью. Он тогда сказал: «Будет еще очень и очень многое…» А что именно? Она вспомнила, как он держал ее, одетую в одну нижнюю рубашку, в объятиях, и ее рука медленно поползла вверх, пока не коснулась груди, на которой лежала тогда рука Лоуренса. И ничего — ничего похожего на то обжигающее ощущение, которое она тогда почувствовала. Почему же прикосновение его руки вызвало такую бурю чувств?