Отмороженный - Фридрих Незнанский

Так оно и было.

Единственное, на что он никак не мог решиться, – вывезти бриллианты. Уже несколько раз Сережа летал в Москву, но не брал их с собой. Хотел проверить – не ищут ли его. Кажется, не искали. Но всегда – или это казалось – работники милиции внимательно посматривали на него, будто припоминая: не видели ли кого-то похожего в оперативках. А в последний раз – обыскали. Он даже покрылся холодным потом.

Ведь в тот, последний раз он уже решился было взять их с собой. Но в последний момент передумал.

Он уговаривал себя, что это блажь, слабость – милиция ищет наркотики. Несколько раз мимо него проводили собаку, которая шла, рассеянно помахивая хвостом. Однажды на его глазах собака вдруг вырвала дамскую сумочку у какой-то модно одетой девушки. Никто бы не подумал ничего такого, глядя на нее. Всего-то оказалось – на один укол или понюх. А вот увели куда-то и в самолете ее уже не видели.

И его отыскали. Эти похуже милиции. Будут вынюхивать и выслеживать. И не отстанут, пока свое не получат.

Но сейчас не об этом должна болеть голова. В «дипломате» у Сережи готовые материалы инспекторской проверки во всем объеме.

Хотя к ней, проверке, еще даже не приступали. Тут важно быть наглым. Можно даже перейти со всей непринужденностью на «ты», поскольку только вчера пил со всеми на брудершафт. Так было с несостоявшимся тестем, проректором консерватории. Вне себя от бешенства был проректор во время того разговора на экзамене по сольфеджио.

Эти, на трезвую голову, тоже не позволят никакого панибратства. Плевать. Он, Сережа, знает про них все. И даже больше, чем они про себя.

Клерки из Генштаба доложили вовремя. Кое-кому из них перепадали снадобья из голов марала. Ведь столько вокруг соблазнов!

Даже здесь, в цитадели сурового, овеянного славой, сугубо мужского ремесла появилось множество всякого рода секретарш с их длинными ногами в широко разрекламированных колготках, с их знанием английского и компьютера, с их умением в отличие от тяжеловесных генеральш обольстить и развлечь.

И вот уже эти клерки носятся в поисках шампанского, презервативов, шоколадных наборов. И живительных снадобий из упомянутых выше оленьих рогов.

Все знает Сережа про тех, к кому он сейчас спешит в гостиницу с отчетом о работе, к которой они даже не приступали.

И вот он уже в этой пропахшей карболкой и жидкостью против тараканов гостинице, благоухающей подобным образом всякий раз, когда приезжает высокое начальство. И взбегает наверх, в лучшие номера, в коих прежде останавливались лишь подружки секретарей обкомов да заезжие гастролеры из областной филармонии.

Сейчас, сейчас они увидят его в погонах прапорщика. Вот будет сюрприз! Вот будет шок! И этим надо воспользоваться, пока противник, в данном случае комиссия Генштаба, в полном замешательстве.

Подобной сценой заканчивается «Ревизор» Гоголя. А у нас все с этого только начинается. Но ничего. То ли еще будет.

Они смотрят на Сережу, отвалив нижние челюсти чуть не до самого пола. Значит, с этим прапором мы вчера пили-ели? Позволяли ему хлестать себя по интимным местам дубовым веничком? А сейчас он стоит перед нами во всем блеске своих двух зеленых звездочек – и хоть бы каблуками прищелкнул! Одно только нахальство во взгляде – и никакой субординации!

– Товарищ генерал-полковник! Прапорщик Горюнов прибыл для ознакомления с результатами проверки!

Тягунов побагровел. Глядя на него, Сережа подумал, что генерала вот-вот хватит кондрашка. Что он, Сережа, перестарался?… Может, не с этого надо было начинать? Не стараться ошеломить, а, учитывая возраст, подготовить…

Тем более уже слышно, как по коридору доносится, приближаясь, цокот каблучков.

– Где командир полка полковник Романов? – грозно рявкнул генерал Тягунов. – Почему не прибыл доложиться?

– Нездоровится после вчерашнего, – весело ответил Сережа, и даже подмигнул. – Но просил передать свои извинения.

И оглянулся вместе со всеми в сторону усиливающегося перестука звонких каблучков.

В номер вошли, покачивая бедрами, давешние молодки, опять же с подносами, на которых опять же что Бог послал: рассол, пивко такое, пивко сякое, баночное, импортное, «Жигулевское», светлое, темное…

И минералка «Арзни» для генерала. (Сережа специально узнавал в ночном разговоре с Генштабом по ВЧ, чем предпочитает опохмеляться председатель комиссии на другой день.)

И если Тягунов по-прежнему насупленно смотрел на творящееся безобразие, то его подчиненные аж привстали, вожделенно поглядывая и на молодок, и на прохладительные напитки. Но не смели вслух выразить свои эмоции, ждали реакции старшего по званию.

Вот тут Сережа спокойненько, не спеша, достал из «дипломата» принесенные бумаги и, пользуясь растерянностью в рядах, протянул их генералу. Тот сглотнул слюну, проводил взглядом каплю, стекающую по потному боку зеленой бутылки «Арзни», и нечеловеческим усилием перевел взгляд на бумаги. При этом он продолжал грозно хмуриться.

– Это еще что? – спросил он. – Что, я вас спрашиваю!

И ударил кулаком по столу, отчего одна бутылка с «Жигулевским» свалилась на пол. Все дружно охнули, проводив ее глазами, а потом облегченно вздохнули, убедившись, что она не разбилась.

Отметив все это, включая и реакцию высокой комиссии на падение бутылки с пивом, Сережа поднял на генерала невинные глаза, полные доверия и покоя.

– Как что, Геннадий Матвеевич? А вы прочитайте! Результаты стрельбы…

– Какой стрельбы! – Генерал трясущимися руками перелистывал бумаги. – Какая общая оценка? Какие еще цели поражены с первого выстрела? Вы что, издеваетесь? Вы как стоите перед старшим по званию?

Но никто не испугался генеральского рыка. Молодки продолжали лукаво улыбаться членам комиссии. В первый раз, что ли… Потом известно, чем заканчивается. Прощальным банкетом с повторением программы.

– Ах, я, наверное, перепутал! – воскликнул прапорщик Горюнов, картинно хлопнув себя по лбу. – Наверное, это счет из лесничества нашего заказника. Все-таки три кабана и один олень… Но не беспокойтесь, мы все оплатим. А с другой стороны, Геннадий Матвеевич, разве плохо постреляли? Вы же с первого выстрела свалили кабана! И товарищ полковник Писарев – тоже. Ну если не с первого, то можно и поправить. Да вот перепечатать некому. Машинка сломалась. Машинистка всю ночь, бедная, перепечатывала, сейчас спит. А у вас вечером самолет обратно в Москву… Да что это я все о делах да заботах. Угощайтесь, не стесняйтесь, вы же наши гости.

Генерал растерянно смотрит на своих подчиненных. Те отводят глаза. А вот молодки продолжают улыбаться, припоминая, видимо, ночные игрища.

А как прозвучала команда прапорщика, никто не посмел ослушаться, все дружно расхватали сосуды с живительной влагой. Только «Арзни» никто не посмел тронуть. Для генерала – значит, для генерала.

– Прохоров Иван Владимирович, шестьдесят восьмого года рождения, старший лейтенант… – Слава читал телефакс из Барнаула, водя по нему пальцем. – Так… Пропал без вести в Чечне. Командовал там ротой…

– Уже что-то! – сказал я. – Значит, не зря мы с тобой теребили участкового Антипенко.

– Просто он трезвый был, когда с этим Прохоровым говорил, – ответил Грязнов. – А трезвость, чтоб ты знал, это некий просвет в сплошной облачности нашей одномерной жизни. Но я бы не спешил объявлять ему благодарность. Что-то меня удерживает.

– Во всяком случае, какая-то зацепка появилась в этой чеченской истории.

– Прямо рвешься туда! – проворчал Слава. – Под пули горцев. Чтоб ты зря не дергался, хочу предупредить: вчера звонил Косте домой и просил его никуда тебя пока не отпускать. Вбил ты себе в голову этого жильца и все подгоняешь под свою версию. А сам мне что говорил?

– Давай поспорим! – Я протянул ему руку. – Вот пришлют фотографию этого Прохорова, и ты увидишь… высокий, худой, загорелый.

– На что спорим? – поинтересовался Слава, однако руку не протянул.

– На содержимое моего сейфа, – сказал я.

– Он у тебя пустой, – махнул рукой Слава. – Я уже заглядывал в твое отсутствие, пока ты мотался незнамо куда. Несколько неоконченных дел, грязный стакан, который я не поленился помыть. И ничего больше. И не смотри на меня так. Я тебе разве не показывал свою универсальную отмычку, доставшуюся мне в наследство как вещдок от вора в законе Горелого?

Я вздыхал и качал головой. Вот пусти такого в кабинет. Доверь ему ключи, которые до сих пор доверял лишь секретарше Ларе.

– А что я должен был делать в ожидании твоего явления? – продолжал он ворчливо оправдываться. – Ты разве сказал, во сколько придешь? А пришел – и без фоторобота.

Я еще должен оправдываться…

– Фоторобота все нет, – сказал я печально. – Хоть полночь близится. И Фрязина тоже – нет. Носится, ищет старушек соседок, которые бы вспомнили того жильца.

– И если они скажут про низенького и пузатого, ты с негодованием отметешь? – хмыкнул Слава. – Что, не так?