НЕ МОЯ ВОЙНА - Вячеслав Миронов

— Господа офицеры! Подъем!

— Витя! Слышал? Господа офицеры!

— Приятно!

— Непривычно слегка.

— Ничего, привыкнем. Если уже Гусейн стал господином Гусейни, то мы быстро привыкнем.

— Господа в Париже!

— Что нам стоит удрать в Париж?

— Лучше домой.

— Это точно.

Нас провели в столовую. Завтраком был плов и чай.

Затем нас провели на плац. Там уже строился личный состав. Три роты. Публика была разношерстная и очень колоритная. Весь личный состав можно было разделить на три категории, хотя бы внешне.

Первая — пацаны-школьники, которые старались держаться солидно, но ребячество проскакивало у них постоянно. Они толкались, смеялись, бегали друг за другом. Детский сад!

Вторая — это пузаны, которым было лет за сорок или под сорок. Публика солидная, но видно, что вороватая.

А вот третья группа мне очень даже не понравилась. Там были, судя по наколкам, и бывшие осужденные, и некоторые, у которых глаза горели безумным религиозным огнем.

Не люблю фанатиков в любом проявлении. Даже фанатики собирания окурков после знаменитостей и те опасны, а религиозные — тем более.

Появилась троица — комбат Нуриев, начальник штаба Модаев и еще какой-то мужик в чалме и халате.

— Олег, глянь, никак мулла идет!

— Похоже на то. У нас замполиты, а у них — муллы.

— Может, пока мы здесь торчим, и у нас попы появились?

— Я уже ничему не удивляюсь.

Мы не стояли в строю, стояли чуть поодаль от основного строя. Подошло командование батальона.

— Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! — Модаев усердно протопал к комбату, вскинул руку к головному убору и доложил: — Господин гвардии полковник! Личный состав батальона для проведения утреннего развода построен! Начальник штаба батальона гвардии подполковник Модаев!

Серега, как положено по уставу, сделал шаг в сторону и пропустил комбата.

Комбат с приложенной к головному убору рукой прошествовал вразвалочку к середине строя и рявкнул на азербайджанском языке приветствие. Нет у меня склонности к языкам, не смогу я воспроизвести его.

Строй недружно ответил ему.

У нас с Витькой улыбка до ушей. Непривычно и смешно было слышать "Здравствуйте, товарищи!" и "Здравия желаю, товарищ (пардон — господин) полковник!" на азербайджанском. Забавно все это.

Мулла стоял позади командования и строго смотрел на происходящее. Глаза у него тоже горели огнем. Не здорово это.

— Они звания себе сами присваивают! Комбат у них полковник, а командир полка — генерал что ли? — Витька откровенно насмехался над комбатом.

Комбат начал выступать перед личным составом. Сначала он начал свое выступление на азербайджанском, потом перешел на русский.

— Командующий армией бригадный генерал Сурет Гусейнов нам прислал двух опытных офицеров. Они добровольно изъявили желание оказать нам помощь в обучении военному искусству. Поэтому слушаться их как меня! Я сам буду лично присутствовать на занятиях, и смотреть, как вы учитесь! Кто будет лениться, будет наказан согласно законам шариата!

Вот по поводу добровольности я бы поспорил с ним. Но не время и не место для споров сейчас.

— Можно я скажу? — обратился к комбату священник.

— Да, конечно!

Мулла обратился к пастве. Он говорил долго и истово, заводясь от собственных слов. Лицо раскраснелось, он то поднимал руки к небу, то протягивал их к строю. Показывал куда-то в сторону востока, показывал рукой в нашу сторону. Голос его то поднимался до высоких нот, то опускался до трагического шепота, слышного, впрочем, даже в последних рядах.

Забавно было наблюдать за реакцией ополченцев. Кто откровенно скучал, переговариваясь с сослуживцами, кто-то присел в задних рядах на корточки, но были и те, которые слушали священнослужителя, полностью увлеченные его речью. Глаза их горели. Вслед за говорившим он вторили "Аллах акбар!"

Комбат откровенно скучал, позевывая и смотря на часы. Потом, видя, что мулла не собирается заканчивать, подошел к нам.

От него разило потом, грязным бельем и перегаром. Мы, конечно, привыкли к различным запахам человеческого тела, не один год в казарме прожили, но дух комбата ставил рекорды по вони. Было понятно, что из-за ожирения обмен веществ у него нарушен, но есть же вода в городке, есть мыло!

— С чего начнете? — спросил комбат.

— А вам бы с чего хотелось? — мы не хотели брать инициативу в свои руки. Пусть сам раскроет свои карты.

— Мне все равно! Лишь бы вы за две недели научили воевать этот сброд! — он небрежно ткнул пальцем в сторону строя.

— Вчера говорили — месяц.

— Ладно, месяц! Но только чтобы точно! С чего вы хотите начать?

— Можно со стрельбы, а затем перейти к окапыванию, перемещению на местности. Лопатки саперные МСЛ у вас есть?

— Не знаю, спросите у вашего приятеля! — он вновь ткнул пальцем себе за спину, при этом довольно хмыкнул.

Шутка, по его мнению, удалась.

— Вы обещали врача, — напомнил я комбату.

— Обещал — значит будет! Пока будете учить моих людей, я отправлю в больницу, где вы лежали, машину, пусть привезут доктора.

— А где занятия проводить?

— Места много.

— Стрельбища еще уцелели?

— Стоят. Там и стреляйте. Там места много, мне оно не нужно, так что можете там все развалить! Мне все равно!

— Нам тяжело ходить, — напомнил Виктор.

— Мне что, на себе вас возить? — комбат начал закипать.

— Хотите качественные занятия — обеспечьте транспортом.

— Будет вам транспорт, — комбат опять ехидно засмеялся. Тело его колыхалось. — Пора заканчивать, а то этот фанат Аллаха может целый день рассказывать сказки.

Комбат опять смачно сплюнул на асфальт, и пошел к мулле. Что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул головой и еще минут десять что-то уже не говорил, а кричал, руки были постоянно подняты.

— Сильный дядька! — сказал я Виктору.

— С чего ты взял? Оттого что кричит громко?

— Нет, ты попробуй как-нибудь на досуге минут десять постоять с поднятыми вверх руками. Тяжело.

— Олег, он тренируется, чтобы в плен сдаваться! — у Вити было веселое настроение.

— Смотри, чтобы этот, как Нуриев его назвал "фанат Аллаха", не услышал, а то будет тебе "Хенде хох!"

Наконец слово вновь взял комбат.

— А сейчас первая рота идет на стрельбище, и поступает до обеда в распоряжение офицеров-инструкторов. Патроны у всех есть?

— Есть! — нестройно, в разноголосицу ответил строй.

— Круто! Они ходят на стрельбы со своими патронами, не надо никаких пунктов боепитания.

— Меньше формализма, с одной стороны — это лучше, но как-то настораживает.

— Посмотрим.

Комбат тем временем махнул рукой и что-то веселое сказал нашему телохранителю, когда тот подошел. Тот посмотрел на нас. Загоготал и побежал в сторону столовой.

Тем временем личный состав первой роты потопал в сторону стрельбища. Из-за столовой показался полудохлая лошаденка, запряженная в телегу, на ней, как вчера мы видели, вывозили пищевые отходы.

— Хороший транспорт нам комбат подкинул! — Витя кипел от злости.

— Спокойно, Виктор, спокойно. Будет и на нашей улице праздник. А так — все не пешком топать с твоими сломанными пальцами. Да и ребро мне много ходить не дает. Вот выздоровеем и уйдем отсюда подальше.

— Ты думаешь о том же?

— Постоянно. Копи силы. Сейчас и эта лошадь сгодится. Глядишь, может в бачках из-под объедков и выедем отсюда.

— Это мысль, Олег! Вонь можно потерпеть. Ради свободы я готов на многое.

— Тихо, а то охрана заметит. Это один из планов, там посмотрим. Сам тоже думай, замечай все, мотай на ус.

Тем временем мужичок подъехал на лошаденке к нам. Кинул замусоленную фуфайку на грязную телегу, мы взгромоздились и поехали. Охрана шествовала рядом, демонстративно брезгливо воротила носы от запахов, идущих от телеги.

Когда обгоняли ротную колонну, поднялось гиканье и смех.

Проехали через парк. Осмотрели огромные боксы. Там раньше стояла техника, много техники.

Потом добрались до стрельбища. Направлений для стрельбы было много. Сразу могло стрелять отделение. Мишенное поле было разрушено, Были видны следы выкапывания кабеля, рядом были остатки кострища, где этот кабель обжигали. Везде хватало мусора, в том числе и обломков досок, кусков картона. Когда подошла первая рота, мы подозвали командира, и сказали, чтобы он дал команду соорудить мишени. Тот что-то крикнул, и пять человек пошли их делать.

— 25-

Мы вышли перед личным составом. Тут самое главное показать кто главный.

— Становись!

Голос должен быть жестким, никто не должен даже подумать сопротивляться. Плевать, что у них оружие, а мы здесь пленные.