Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию - Даниэль Кац

— Стихи очень красивые, — сказала мать. — Летние поля…

— У вас что, есть в школе хор? — спросил Беня. — Духовный хор?

— Ну да, только ведь мы поем не только духовные песни, — сказала Ханна тоном, в котором слышалось: «Да отвяжитесь вы!»

— Да-да! — с яростью в голосе сказала Вера. — Ее пытаются обратить, любыми средствами…

— А почему бы им не пытаться? — сказал Беня. — Почему бы им делать для нее исключение? Всех еврейских детей пытаются обратить. Это такая игра. В нее уж сколько веков играют. Ты что, не помнишь? — обратился он к Вере.

— Я не жила столько веков, — ответила Вера.

— Неужели ты не помнишь, что тебя тоже пытались обратить?

— Я ничего такого не замечала.

— Ах, ты не замечала. Зато меня эти чернорясые пытались обратить в Кронштадте. Был у нас полковой дьякон по имени Афанасий Дьяков, этакий страховидный, мрачный верзила. Уставится, бывало, на меня своими горящими глазищами, может, потому, что я был самый маленький… Три года донимал меня своими «аллилуйя» и «господипомилуй», колотушками и угрозами, оплеухами и молитвами, только я не сдавался ему, этой свинье… Меня он не смог обратить… Не потому, что я так уж привержен вере наших праотцев, а потому, что… сам не знаю почему, просто надо было держаться изо всех сил… и такой противный он был, этот дьякон.

— В нашей школе преподаватель Закона Божьего ни разу не бил меня, — задумчиво сказала Ханна, — наоборот…

— Что значит — наоборот? — спросила мать.

— Ну, он иной раз возьмет за руку, говорит красивые слова, заглядывает в глаза…

— Не давай черту мизинец! — воскликнула Вера.

— Именно так, — засмеялся Беня. — Не поддавайся на уловки этого учителя Закона Божьего, слышишь? Наш Афанасий тоже порой говорил красиво и похлопывал по мягкому месту, а потом опять принимался бить — и руками, и ногами… Запомни, что я тебе сейчас сказал: ногами!

— Запомню, запомню, — устало отозвалась Ханна. — Только ведь мы поем не только духовные песни…

— Я тебе не о песнях говорю. Попы есть попы, а законоучители есть законоучители и учат своей религии, какой бы она ни была. Обдуряют народ своими аминями, благовониями и прочим дерьмом… После того как Афанасий Дьяков расстался с надеждой меня обратить, меня определили в хедер к раввину Гейтельбауму, с тем чтобы я научился молитвам и в тринадцать лет провел бармицву. А спроси, бил ли меня раввин Тейтельбаум?

— Он тебя бил? — спросила Ханна.

— Ты спрашиваешь — бил ли?! Еще как бил! Бил книгой по голове, если я не мог достаточно быстро заучить мафтир. Он был осел. У него из носа и из ушей росли пучки черных волос. Это надо было видеть.

— Теперь этим обращениям конец, раз мы уезжаем, — сказала Вера.

— Ты думаешь, они не примутся за это же и в Швеции? — спросил Беня. — В школе или на улице, а то и в твоем доме? Они проникают к человеку в дом, от них нигде нет спасения, от этих обратителей. Когда твой отец Арье был маленьким, Ханна, барышни из Армии спасения заманивали его булками слушать церковную музыку. Такие правила игры: кошке салаку, еврейскому пацану духовные вирши с булкой. Арье слушал и ел, потому что любил булку, но только не продавал этим святошам душу за сладкую булку. Цены же повыше не предлагалось.

— Может, дадите нам возможность спокойно укладывать вещи, милостивые дамы и господа? — спросила мать.

Беня стал у окна и раскинул руки:

— И сказал Господь Авраму: Я Бог Всемогущий, ходи предо Мною и будь непорочен. И поставлю завет Мой между Мною и тобою, и весьма, весьма размножу тебя. И пал Аврам на лице свое, а Бог ему по-дружески сказал: Встань, не будешь ты больше называться Аврамом, но будет тебе имя Авраам. Вставай же, что уткнулся носом в цветочки! Ибо Я сделаю тебя отцом множества народов! иди впереди Меня и будь безупречен. И Я заключаю союз между нами, собой и Мной, и приумножаю тебя преизобильно, сказал Бог Аврааму, и Авраам в страхе пал ниц на лицо свое, и Бог ласково сказал ему: «Встань, Авраам, да не зовут тебя впредь Аврамом, а Авраамом, что ты лежишь тут, лицом в тюльпанах, ибо делаю тебя отцом множеств народов!» И Авраам оторвал голову от земли и спросил, что это значит: отец множества народов? Тогда Бог наступил на затылок Аврааму и снова глубоко затолкал лицо его в прах земли и продолжал безжалостно: «Я поставлю завет Мой между Мною и тобою и между потомками твоими после тебя в роды их, завет вечный, и дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую, во владение вечное… Из поколения в поколение, — безжалостно добавил он, — на вечные времена заключаю Я союз и даю тебе и твоим потомкам эту землю, где ты проживаешь как иноземец, всю землю Ханаанскую, в вечное владение…» А Авраам робко спросил: «Что мне Ханаан, ведь я халдеянин, мне бы жить в Уре Халдейском…» Но Бог сказал сурово: «Подними глаза свои и погляди по сторонам, на север и на юг, на восток и на запад…» И поднялся Авраам, и протер глаза, и огляделся. И сказал Господь: «Вот, всякую землю, которую видишь, отдаю тебе и твоим потомкам на вечные времена. Гляди!» Но ничего не видел Авраам, ибо в глазах его был прах земли Ханаанской. Ослепший, спотыкаясь и шаря вокруг себя руками, пошел он вперед, ища воду, чтобы прополоскать глаза свои, искал и торкался туда-сюда и наконец встретился с человеком, у которого было сердце и который провел его к воде, и Авраам вымыл прах из глаз своих. Затем он огляделся вокруг и спросил: «Это ли та земля, которую Ты дал мне и потомкам моим, Господи?» Но Бог тем временем совсем забыл про Авраама и его потомство и помогал устранить трудности другому праведнику и не слышал слов Авраама. И тогда Авраам стал ходить по стране, ища место, где Бог говорил с ним и затолкал лицо его в прах земли, искал, искал, торкался туда-сюда, две тысячи лет искал, но не нашел и в конце концов пришел сюда, на равнины северной страны, в Финляндию, на берег Ботнического залива…

— О чем ты разглагольствуешь, безумный? — перебила его Вера. — Время ли сейчас шутки шутить?

— Я не шутил. Это Библия. Просто пришло на память, когда разговор зашел об этом Тейтельбауме, — сказал Беня. — Вам надо было видеть этого человека. Вы бы не поверили своим глазам. Он умер незадолго до Первой мировой войны от предупредительного выстрела какого-то таможенника на границе между Польшей и Литвой.

— Не завирайся, старик, — сказала Вера. — Тогда не было ни Польши, ни Литвы, ни границы между ними.

— Не было? Где же они были? Откуда же они так, вдруг, появились на карте?

— Я хотела сказать, они не существовали как государства, — сказала Вера.

— Ты еще, может, скажешь, что Тейтельбаум жив? Уж конечно, мне лучше знать. Он мертв-мертвехонек. Да я о нем и не печалюсь.

— Помолчи, дай нам подумать, что взять с собой.

И они думали, эти три поколения евреев, что взять с собой в дорогу, в изгнание. У них не было опыта бегства. У еврейских женщин в Польше из столетия в столетие лежали наготове в углу узлы на случай бегства. Где-то была даже напечатана на идише брошюра под названием: «Что следует знать каждой еврейской женщине», одна глава которой посвящена указаниям на случай подготовки к бегству морским путем, но никто не позаботился привезти такую книгу в Финляндию. Плавания в лодке Вера боялась больше, чем антисемитов, Мери, моя мать, не знала, что и подумать, но боялась за своих детей, сердце моей сестры Ханны сжимала железная рука Геца фон Берлихингена. Беня глядел на них и хлопал глазами. Он подошел к комоду, достал из одного ящика русскую газету от 1905 года, сел и стал читать в разделе «Право» новости, которые много раз читал до этого.

«Во время житомирских погромов, 24 апреля, в Троянове были убиты десять еврейских юношей, шедших на помощь своим соплеменникам. Об этом рассказывает восемнадцатилетний Яков Митновецкий, который уцелел и был доставлен в еврейскую больницу в Житомире: „Нас было четырнадцать человек, мы направлялись из Чуднова в Житомир. В Троянове нас окружила шайка подонков, они отняли у нас все, что у нас было, и набросились на нас с топорами и плетями. Я видел, как мои товарищи замертво падают наземь, один за другим.

Затем на место прибыл городовой — нас к тому времени осталось в живых четверо. Городовой приказал доставить нас в больницу в Житомире, но по пути туда нас вырвали из рук наших защитников и снова избивали и истязали. Меня связали и привезли к какому-то священнику. Он умолял их оставить меня в покое. Но эти подонки только смеялись, вытащили меня из дома и снова били. Тогда наши охранники заявили, что отвечают за наши жизни, поскольку городовой приказал им доставить нас в Житомир. Ну, если так, то мы отпускаем его, но сперва пусть этот жидовский пес увидится в последний раз со своими дружками.

Меня в бессознательном состоянии доставили к моим товарищам. Очнулся я от того, что мне на голову вылили ведро воды, и обнаружил, что лежу в луже крови. И тут я увидел десять трупов моих товарищей… Один валялся в крови без головы, у другого был вспорот живот, у третьего отрублены руки… Я потерял сознание и очнулся только тут в больнице“».