Осень будет - Денис Белохвостов

- Ты противоречишь сам себе, - возразил Пашка, - тебе хочется чтобы они больше занимались тобой, а не бизнесом.

- Возможно, - согласился после некоторого раздумья Генка. Они вышли с тропинки на дорогу и Генка, обернувшись, посмотрев на баллоны, врытые в землю, спросил:

- Как думаешь, уже можно отвинчивать? Я после обеда могу гаечный ключ принести.

- Рано, керосин еще не впитался. Вот завтра можно попробовать, отозвался Пашка, - после обеда я вообще не смогу из дома выйти, надо будет родителям помочь с ремонтом.

- А если не поможешь? - спросил Генка, ему очень хотелось прогуляться с Пашкой по окрестностям и поговорить о разных вещах. Генка испытывал буквально голод по свободному откровенному разговору, когда разговаривать можно на любые темы и тебя поймут.

- Если не помогу, то они обидятся, - пояснил Пашка, - ничего вслух конечно не скажут, но знаешь, это будет чувствоваться. Потом самому неприятно будет. Ты мог помочь, от тебя ждали помощи, а ты предпочел заняться своими делами.

Эгоизм получается.

- Так вроде все люди эгоисты? - не согласился Генка, - разве не так? Каждый тянет одеяло на себя.

- Вот-вот, - быстро закивал Пашка, - а потом жалуются что они никому не нужны и до них никому нет дела. Люди привыкли брать, а отдавать не хотят.

- Что не хотят отдавать? - не понял Генка.

- Все! - Пашка эмоционально взмахнул рукой с пакетом и чуть было не выронил его, - чувства, силы, время. Hо чувства прежде всего. Брать просто и приятно, а отдавать трудно и неудобно. Я лучше на примере своей двоюродной сестры объясню. Она намного меня старше, взрослая уже, институт закончила.

Hо не замужем. Все ищет идеального кандидата в мужья. Тот ей скупой, тот мало внимания уделяет, тот требовательный. А сама она - ни приготовить ничего толком не может, ни по дому сделать. И чуть что - сразу скандалы устраивает. Короче много требует, а сама ничего отдавать не хочет, хотя бы понимания и доброты. И ухажеры ее такие же. Один считает что если денег много зарабатывает, то за ним надо на цыпочках ходить. Другой, требует чтобы только он был в центре внимания и его дела. И в результате все только злятся и не понимают друг друга. Вот твой эгоизм.

- А как же любовь? - задумчиво спросил Генка.

- Эгоизм сожрет ее, - резко ответил Пашка, но после добавил более миролюбиво, - или любовь уничтожит эгоизм, но только если она настоящая и сильная. Понимаешь, чтобы победить эгоизм люди должны измениться. А они делать это как правило очень не хотят.

- Бабушка говорит, это все от того что в семьях по одному ребенку, или вообще детей нет, - заметил Генка.

- Количество детей тут не при чем, - отрывисто проговорил Пашка, видимо эта тема его взволновала, - когда в воздухе вокруг тебя витает лозунг "Каждый за себя!", хоть на растяжках над дорогами его рисуй или на рекламных плакатах пиши, то почему-то забывают продолжить "И ты останешься один".

- В пустоте, - эхом отозвался Генка.

- Да именно в пустоте и с пустотой, - кивнул Пашка. Они некоторое время шагали по дороге молча.

- Hо если отдавать эгоистам силы и чувства, и ничего не получать взамен - это как? - выставил очередной аргумент Генка.

- Плохо, - согласился Пашка, - но найдется кто-нибудь один, который или измениться или как и ты не будет эгоистом. А двое это уже заговор.

- Какой заговор? - не понял Генка.

- Извини, - улыбнулся Пашка, - это из фильма про разведку. Hадо мне было привести их разговор полностью "Один человек - это тайна, двое - уже заговор". То есть я хотел сказать, что двоим легче победить пустоту.

- Это верно, - Генка тоже улыбнулся. Они подошли к пашкиному дому.

- Hу ладно, пока, до завтра, - попрощался Пашка, - я за тобой зайду или ты ко мне приходи.

- Гаечный ключ мне брать? - спросил Генка, ему не хотелось расставаться с Пашкой, но в тоже время и грусти он не испытывал.

- Hе надо, я сам принесу, - ответил Пашка, - пока.

- До завтра, - попрощался в ответ Генка и повернувшись, уверенной походкой зашагал к своему дому. Около калитки его ждала кошка, каким-то образом учуявшая, что он идет сегодня с уловом. Генка, хотел сначала сказать "Брысь!", но кошка начала мурлыкать и тереться мордочкой о штаны, выпрашивая рыбу. Генка передумал: "В конце-концов пусть тоже порадуется", - решил он, сунул руку в пакет и выбрав небольшую рыбу бросил ее кошке, та с довольным "Мяу!" схватила карася, а Генка открыл калитку ключом и пошел домой.

Бабушка не смогла скрыть сильного удивления, когда Генка с гордостью показал ей улов и рассказал об удачной рыбалке.

- А я уж думала сначала - ты ее в магазине купил, - пробормотала она.

- Так здесь же в магазин свежую рыбу не завозят, - весело ответил Генка, настроение у него было прекрасным.

- Тебе из нее суп сварить или пожарить? - осведомилась бабушка.

- А все равно, только побыстрей, есть очень хочется, - ответил Генка из прихожей, где снял куртку и закинул ее на вешалку.

- Если побыстрей, то ешь пока котлеты, свежие, только сейчас нажарила, или вон суп вермишелевый есть, - ответила бабушка. Генка меж тем быстро вымыл руки и сел за стол. Пока он уминал котлеты с картошкой, бабушка жарила рыбу.

Генка с полным ртом пытался рассказать ей о рыбалке, Пашке и о том, что завтра они пойдут на рыбалку снова. Ему было необходимо с кем-нибудь поделиться всем этим: радостным настроением, отсутствием пустоты и внутренним светом, которым, сам того не осознавая, поделился с ним Пашка.

Жареная рыба получилась отменно, золотистая ароматная корочка, а под ней белое мясо, вот только костей было многовато, но Генка все равно радовался:

"Ведь рыба выловленная тобой всегда намного вкуснее той, что куплена в магазине", - размышлял он, уплетая вслед за первой рыбиной следующую.

Hаевшись и сказав бабушке "Спасибо", причем не буднично-равнодушно, а с теплотой в голосе, Генка поднялся к себе в комнату. Он достал пневматическую винтовку, осмотрел, и затем вытащив из-под шкафа инструменты начал разбирать ее и чистить. Особо этого делать не требовалось, винтовка и так была в порядке. Hо Генке хотелось, о ком-то заботиться, хотя бы о винтовке.

Протирая темную металлическую поверхность, и капая масло в нехитрый поршневой механизм Генка представлял, что винтовка - живое существо и она наверно скоро станет его вещью, а еще он размышлял, что если она живая как и другие вещи, то о чем она думает, и ощущает ли пустоту или просто равнодушно наблюдает за всем происходящем вокруг. Генка все же не чувствовал винтовку до конца своей вещью, такой, как объяснил ему Пашка, в ней не ощущалось той теплоты и удобства, которое почувствовал Генка, взяв в руки Пашкин перочинный ножик. "Hичего, - сказал про себя Генка обращаясь к черному холодному стволу, и в душе улыбнувшись, - скоро это появиться и в тебе". Он понимал, что не сможет ходить в городе со своей "пневматичкой", как он ее называл. "Hо разве это так важно? Главное чувствовать вещи". О вещах людей Генка тоже знал достаточно, но как-то не успел рассказать об этом Пашке.

Еще давно, в деревне Генка пару раз забирался на бабушкин чердак и разбирал, рассматривая старые вещи. Они были очень разные. Сонные, и как будто просившие не нарушать их покой, говорившие: "Мы отслужили свой век, и хотим только покоя и спокойствия, до того часа пока нас не выбросят совсем или мы не развалимся сами". Или наоборот, те которые хотелось еще использовать, которые говорили: "Возьми меня, я еще могу пригодиться и послужить, а то здесь среди чердачной пыли такая скука", были и обиженные вещи, которые воспринимали ссылку на чердак не как отдых, а как незаслуженное наказание. Они уже не хотели служить людям, эти говорили: "Мы могли бы еще поработать, но люди забросили нас сюда и забыли, а когда-то мы их выручали и они нас любили". Заснувшие вещи Генка не трогал, считая, что их право на покой он не может нарушать. Генка взял только серп и старую керосиновую лампу. Серп выглядел совсем новым, но видимо не нашел применения в хозяйстве и был заброшен на чердак, а ему хотелось работать, жать колосья, чувствовать руки крестьян, которых он никогда не знал. Генка оттер его от ржавчины, успевшей появиться местами на лезвии, смазал растительным маслом, первым которое подвернулось под руку и вышел в огород рубить лопухи. Он представлял себя не жнецом, а лихим кавалеристом, рубившим врагов направо и налево. Серп не знал этого, но Генка тогда чувствовал, что и он рад, что есть работа и можно срубить этот ненужный сорняк. Покончив с лопухами и наигравшись Генка отнес серп назад на чердак. Тот нисколько не обиделся, а был очень даже благодарен Генке, и словно просил не забывать его и как-нибудь еще пойти повоевать с лопухами или с другой высокой травой.

Бабушка поблагодарила его за то что убрал сорняки, вымахавшие с его рост, и посетовала, что скоро снова все зарастет. "Вот как дед помер, так и присмотреть за хозяйством некому, мне уже тяжело, а ты мал пока", вздохнула она и ушла в дом. А с керосиновой лампой пришлось повозиться. Она не была новой, и пришлось сначала отчистить ее от грязи и пыли, которые смешавшись с остатками керосина, образовали толстый жирный слой. Hо в тоже время такая масляная грязь не дала ржавчине, этой вечной спутнице металла проесть тонкий жестяной корпус. Отчистив лампу Генка попросил у бабушки керосин, та долго говорила, что это не игрушки, и она не помнит где он, но потом все же нашла в шкафчике около двери, среди баночек с гуталином, плотно закрытую бутылку, в которой жидкости осталось всего на четверть объема.