Консул - Зоя Воскресенская

И конечно, все знают его жену, тетушку Оттелиани, мать восьмерых детей, такую маленькую и хрупкую на вид, но с железной волей, любящую шутку, острое словцо. Она в строгости и трудолюбии воспитывала детей. Не только к трудовой жизни, но и к борьбе готовили супруги Антикайнены своих детей. Йохан и Оттелиани сами приводили одного за другим всех четырех сыновей и четырех дочерей в социалистическую детскую организацию. Это пригодилось. Пятеро старших детей стали участниками финляндской революции 1918 года. И слава богу, уцелели, хотя познали аресты, и тюрьму, и лагерь. Но вот Тойво… Милый Тойска, как звали его в семье…

Тетушка Оттелиани лежит в кровати и неотрывно смотрит на портрет своего Тойски. Он в черной бурке, в белой мохнатой папахе. Так похож на нее, на мать, словно это тетушка Оттелиани в молодости нахлобучила себе на косы мохнатую шапку. Это ее сын, ее гордость, ее боль. Восемнадцать лет был в борьбе, в бою, всегда на переднем крае. Судьба хранила его и от вражеской пули и от ареста. А вот теперь в тюрьме…

За восемнадцать лет только раз видела его. Материнским сердцем чувствовала, что где-то он здесь, в Финляндии, рядом. Как-то в осеннюю ночь 1928 года Тойво, стосковавшись по матери, пришел к ней. Мать обхватила его, сидела молча, слушая, как бьется его сердце. "Трудно тебе, Тойска?" — спросила мать. "В борьбе не бывает легко, мама". — "Зачем пришел, ведь ты рискуешь жизнью". — "Пришел, чтобы выпить чашечку кофе, — рассмеялся Тойво, — а жизнь, что ты дала мне, мама, я попусту не трачу". На прощанье обнял мать и почувствовал, как она усохла, стала тоньше, меньше, углубившиеся глаза смотрели нежно и скорбно. Долго не отпускал рук от матери Тойво, понимая, что видит се в последний раз.

— Вот теперь я уж и не жду тебя, — разговаривает с портретом сына мать. — За решеткой ты. А до сих пор все прислушивалась к шагам по коридору. По вечерам часами стояла у дома на улице, все думала, что, может, пройдешь мимо. Больна я и стара, милый Тойска. Восьмой десяток идет. И так мало сил. Но силы нужны тебе. Ох, как нужны, Тойска! Один ты против полчища врагов. Смерти они твоей жаждут. Но тебя и смерть не сломит. Знаю я. И знаю, что любят тебя люди добрые, простые, трудовые. Так же, как я, гордятся тобой. И меня не оставляют, потому что я твоя мать.

Возле тетушки Оттелиани всегда люди. Если бы небольшая комната могла вместить тысячи рабочих Сернеса, они бы пришли сюда, к матери Тойво Антикайнена.

Вот и сегодня после рабочего дня несколько человек сидят у постели больной тетушки Оттелиани, рассказывают, как отважно борется ее сын за рабочую правду. Прокурор на суде заявил, что Тойво Антикайнен свыше двадцати лет ведет преступную деятельность, начиная с Сернеса.

Кузнец Кай разворачивает газету.

— Вот послушай, тетушка Оттелиани, что ответил прокурору твой сын, наш Тойво: "Да, там в Сернесе, в многодетной рабочей семье, классовый инстинкт проник в мою плоть и кровь. За свою деятельность я ответственен перед пролетариатом Финляндии, перед его Коммунистической партией".

Тетушка Оттелиани привстает с подушек, глаза ее оживляются.

— Да, это правда. Тойске было восемь лет, когда он стал юным социалистом и был в организации заводилой.

— Был первым учеником в школе, — говорит Урхо, однокашник Тойво.

— До школы он успевал еще прирабатывать. Семья-то большая, заработка Йохана не хватало. Так Тойска еще затемно бежал продавать газеты, — вспоминает тетушка Оттелиани.

Ее перебивает несколько голосов.

— Не только продавал, а, бывало, бежит по улицам и кричит во все горло: "Русский царь расстреливает рабочих!.. Всеобщая забастовка в Санкт-Петербурге!.. Долой русского царя, угнетателя Финляндии!" В девятьсот пятом году это было.

Тетушка Оттелиани улыбается.

— Это отец учил его быть агитатором. Случалось, что ленсман note 2 за ухо приводил Тойску домой и строго выговаривал Йохану, что если его сын будет на улице кричать такие непотребные слова, то отцу не миновать тюрьмы. Йохан только посмеивался.

— Я был у Тойво в помощниках, когда он стал руководителем детской социалистической организации, — рассказывает кузнец Кай. — Тойво было шестнадцать лет, а он сумел организовать двадцать тысяч ребятишек. Мастер был на всякие затеи, спортивные состязания, по во всем у него был смысл, чтобы ребята росли сознательными, дружными. Как же любила его молодежь!

— И это ему в вину на суде поставили, — замечает кто-то.

— Главное, не могут ему простить участия в финляндской революции, — говорит старик Пааво, — и в гражданской войне по защите молодой Советской республики. Судья назвал его "красным генералом", а Тойво ответил: "Я с гордостью принял бы такое звание".

Тетушка Оттелиани просит дочь Тойни:

— Достань-ка из комода фотографию Тойски, ту, где он в форме красного командира.

Тойни подает фотографию.

На ней Тойво молодой, стройный, в длинной шинели с тремя косыми полосками на груди, в буденовке, на боку шашка, на левом рукаве нашивка с пятиконечной звездой и тремя кубиками. На груди боевой орден Красного Знамени.

Карточка переходит из рук в руки.

— А что означают эти три квадратика на рукаве? — спрашивает соседка Тайми.

— Это что-то вроде старшего лейтенанта, — поясняет Кай.

— Орден боевого Красного Знамени ему сам Калинин вручил, — говорит Тойни. — Этим орденом награждали героев. Тойво очень дорожит этой наградой.

Оттелиани откидывается на подушки, слабыми руками натягивает одеяло. Устала.

— Будь спокойна, тетушка Оттелиани, за Тойво рабочие всего мира.

Люди расходятся, бесшумно закрывая за собой дверь. С матерью остается старшая дочь, Тойни. Утром она идет на работу, а ее сменяет сынишка соседки Тайми. Он принес бабушке свежий пеклеванный хлеб с сыром. Оттелиани просит парнишку сбегать в киоск, купить газеты. Что-то скрывают от нее люди, чего-то не договаривают. Мальчик приносит газеты, подает очки. Оттелиани читает страшные строчки: Антикайнена обвиняют, как уголовника, в убийстве, в сожжении какого-то белофинна на костре. Досужий журналист объясняет, что теперь не избежать Антикайнену смертной казни. Буквы прыгают, краснеют, накаляются, кровавыми ручейками растекаются по бумаге. Стиснула Оттелиани газету обеими руками, тихо охнула. Испугался мальчик побелевшего лица бабушки, побежал за матерью. Собрались соседи, вызвали врача…

В камеру к Антикайнену вошел адвокат. Он был взволнован. Тойво заметил его смятение:

— Не беспокойтесь, уважаемый! Я приму любой приговор с высоко поднятой головой. Понимаю, что они решили уничтожить меня физически. Я им страшен. Но я-то их не боюсь. Они бессильны казнить правду, казнить идею.

— Господин Антикайнен, я пришел к вам с горестной вестью. Ваша матушка…

— Неужели? — побелевшими губами прошептал Тойво.

Адвокат склонил голову.

"Моя милая, бедная мама. Великая мученица и самая добрая мать на свете. Как бы я хотел поцеловать с благодарностью твои застывшие руки. Я навсегда запомню их теплыми и ласковыми. Не выдержала. Это они тебя убили". Тойво сидел, закрыв лицо руками.

— У меня к вам просьба, господин адвокат, — поднял он наконец голову. Глаза его были сухи, только глубже запали, и в них была нестерпимая боль. — Я очень прошу передать моей сестре Тойни небольшое письмо, я его сейчас напишу.

— Охотно выполню вашу просьбу, этого требует простая гуманность, — ответил адвокат.

… Сернес и столица Финляндии не знали подобных похорон. Гроб с телом матери Антикайнена несли на руках через весь город, и прах Оттелиани был, как знаменем, покрыт красными гвоздиками.

Многотысячная вереница людей в скорбном молчании провожала в последний путь мать своего Тойво. В палисадниках и на подоконниках Сернеса не осталось красных цветов… Люди несли в руках розы, яркие соцветия герани, букетики скромных полевых гвоздик, мальв и алые маки.

Цветы! Самое совершенное, гармоничное и чудесное творение природы — цветы.

Человек избрал цветы как символ бескорыстия и чистых помыслов, добра и радости, любви и дружбы, благодарности и почитания. Цветы — первые посланцы любви. Цветами встречают появление на свет нового человека. Цветы — знак дружбы и почитания. Цветами встречают победителей, никогда — врагов. Цветами провожают в последний путь дорогого сердцу человека.

Несчастен и обездолен тот, кто не познал трепетного волнения при виде первого подснежника, мохнатой сережки орешника, не погрузил хоть раз лицо в душистые, обрызганные росой гроздья черемухи, не испытал ликующей радости от разноцветья трав, не был взволнован очарованием цветущих яблонь.

Цветы прекрасны, хрупки и недолговечны.

Но когда красные цветы вздымают вверх тысячи рук, они становятся знаменем, становятся оружием.