Остров - Николай Мороз

На его месте я бы тоже поостерегся – вид у Дэрка сделался и вовсе звериным. Мне показалось, что этот человек вырос в какой-то дикой стае, но однажды стал опасен для соплеменников и те выгнали его людям. Нет, среди двуногих тоже попадается множество разной дряни, но Дэрк – это было нечто выдающееся.

Послышался звук работающего двигателя, он приближался, потом по асфальту зашуршали покрышки, хлопнула дверца. Все трое обернулись на звук, Дэрк наконец опустил лапы, схватил стул и с грохотом поставил на место. Потом под взглядом Сильвера вернул на место стол и направился ко мне. Глянул выпученными глазами – мне даже показалось, что Дэрк меня не заметил, точно смотрел на пустое место – перешагнул через мои ноги и поднял с пола человека, что лежал рядом. Вздернул его вверх, свел локти за спиной и толкнул к двери, почти что поволок, не давая несчастному сделать и шага.

Дверь открылась, из-за нее пахнуло дождем, солью и выхлопами солярки, за ней было очень темно, и мой сосед пропал в этой темноте. Я не успел разглядеть его лица и точно знал, что больше никогда не увижу, как и второго, которого вытащил из подвала лысый. Сильвер вышел за ними под дождь… раздался крик, его заглушил звук удара, потом снова хлопнула дверца. Машина взяла с места и укатила прочь.

Сильвер закрыл дверь на ключ и подошел ко мне. Постоял напротив и присел рядом на корточки. Я не смотрел на него, гадая: он отвезет меня на невольничий рынок сейчас или дождется рассвета?

На полу валялись рассыпанные карты: рядом лежали шестерка треф, бубновая дама, пиковый туз и еще несколько рубашкой вверх. Я смотрел на них, припоминая, что каждая из них означает, пытался прочитать выпавший мне расклад. Тереза когда-то любила гадать на картах и раскладывать пасьянсы, объясняла мне значение каждой карты, но я все забыл, а потом ей самой надоело пытать судьбу – стало не до того. Но я помнил, что шестерка вроде бы означает хлопоты, с бубновой дамой все было понятно и так, а вот туз, да еще и пиковый, ничего хорошего не предвещал. Более того, от него веяло угрозой, к тому же и лежал он острием ко мне, что только подтверждало мою догадку.

Пол снова качнуло, по нему прошла широкая волна и накрыла карты, слизнула с них краски и изображения: туз на моих глазах медленно таял, карта линяла, точно собака весной, и за несколько мгновений превратилась в двойку червей. Я посидел еще, глядя для собственного успокоения на плинтус – он вел себя пристойно, не колыхался и лежал смирно, потом на карты: шестерка треф, бубновая дама и двойка червей, что предвещало, если я не ошибался, получение любовного письма или просто добрую весть.

Меня толкнули в плечо, я неловко завалился набок и почувствовал, как рук касается что-то холодное и быстрое. Раз – и шнур свалился на пол, онемевшие руки повисли вдоль тела. Я кое-как сел у стены и посмотрел на Сильвера.

Тот убрал складной нож в карман, в другой, не в тот, который недавно подозрительно шевелился, поднял мне голову за подбородок и посмотрел в лицо.

– Тебя как звать? – спросил он.

– Данила, – еле ворочая языком, сказал я.

И он нисколько не удивился, точно это имя было ему знакомо. Пробормотал что-то вроде «я так и думал», хотя что он там думал – мне было наплевать. Спазм скрутил желудок, перед глазами помутилось и меня стошнило на пол.

– Нормально, нормально, – слышал я чей-то голос над своей головой, чувствовал, как весь покрылся ледяным липким потом, и прикрыл глаза. Пол перед глазами снова закачался, по нему точно рябь пробежала, как по поверхности воды, и в желудке зашевелился скользкий комок.

– Я Сильвестр, – сказали сверху, – или просто Сильвер. Зови меня, как тебе больше нравится.

Он говорил со странным акцентом, и я был готов поклясться, что слышал его раньше, и слышал часто, с самого детства и до тех пор, пока мы с матерью не остались вдвоем. Никто, ни один из наших постояльцев, хоть среди них было полно иностранцев, так не говорил, и я решил, что навсегда забыл и этот выговор, и этот язык, но, оказывается, ошибался.

– Сильвер, ты русский? – выдавил из себя я.

– Да. Как и ты.

Он помог мне подняться с пола, довел до стула, усадил спиной к стене и сел напротив. И тут только я сообразил, что тогда, в подвале, это был не бред, а Сильвер просто говорил со мной по-русски, и я отвечал ему на том же языке.

– Я не совсем, я наполовину, – сказал я, – мой отец приехал из России.

– Где он сейчас?

– Умер, давно.

Сильвер сочувственно кивнул, сел на стул и снова принялся крутить на столе плоскую ракушку. Та переливалась, точно елочная игрушка под всполохами фейерверка, по ребрам бегали синие и зеленые огоньки. Смотреть на их мельтешение не было сил, меня снова замутило, я закрыл глаза и откинулся к стене. Пить хотелось невыносимо, и я уже решился попросить Сильвера, подумав, что вряд ли он захочет, чтобы его новая собственность умерла от жажды.

Тот разглядывал меня, постукивал «монетой» по столу. А потом заговорил – медленно, с расстановкой, со своим режущим слух акцентом, к которому я заново привыкал:

– Послушай меня. Я не знаю, как ты попался к ним в лапы, ну, к нашим с тобой друзьям, что притащили тебя сюда. Признаюсь, я тоже, косвенно, причастен к их бизнесу, просто предоставляю помещение за небольшую плату, как ты понимаешь. Схема проста: Дэрк с напарником высматривают в трактирах Бристоля парней покрепче, показывают официантке, что получает от вербовщиков свой процент, того, кто им приглянулся, та подливает отраву в спиртное – и готово. Нового морячка, как кошку на передержку, волокут ко мне в подвал, и не мое дело, кто ждет здесь отправки на борт очередного судна, что выйдет завтра в море.

Услышав это, я поклялся себе, что отныне буду пить только воду и только в одном случае: если налью ее себе сам из-под крана. А Сильвер тем временем продолжал:

– Но ты – особый случай, мы же с тобой, как говорится, одной крови, и я не мог отдать тебя им. Когда тебя притащили, я слышал, как ты бормотал что-то на моем родном языке, и понял, что не могу отдать тебя вербовщикам. Русские должны помогать друг другу, надеюсь, твой отец успел объяснить тебе это?

Я хотел сказать, что мой отец обычно крайне резко и нецензурно отзывался о своих соотечественниках, называл их такими словами, что вгоняли в краску мать. Мне при этом он велел затыкать уши, но я все равно все слышал и запомнил множество оборотов и словосочетаний из тех, что употреблял мой отец. Но говорить об этом Сильверу пока не стал – во-первых, не хотел тревожить память своего отца, а во-вторых язык плохо слушался меня, поэтому я просто кивнул в ответ. – Вот и я говорю, – продолжал Сильвер, постукивая ракушкой по столу, – раз уж мы встретились с тобой здесь, в этом паршивом месте, и в паршивое время, то должны держаться друг друга. Я для того и затеял эту дурацкую игру, – монета снова крутанулась по столу, а я зажмурился, сдерживая тошноту, – чтобы выкупить тебя. Предложить в лоб – вызвало бы подозрения, убить их – у меня, знаешь ли, кое-какая репутация имеется, не готов я пока ей пожертвовать, как и деньгами. Пришлось рисковать, но дело выгорело.