Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов - Роберт М. Вегнер

Волна льда наполнила его вены, жар и холод сошлись в схватке. Он остановился на половине движения, медленно вытянул руку и помог монаху подняться.

– Пойдем, – проворчал вор.

Остаток ночной работы прошел почти в полном молчании. Они шагали улицами-каньонами, освещенными лишь сиянием их лампы, а серые стены наклонялись над ними, как укоры совести. Они наведывались в проулки поблизости от таверн, единственных точек в районе, где пульсировала жизнь, а шум и свет, выплескивавшиеся из окон, ломали впечатление, будто монахи странствуют по некоему некрополю; они входили на самый берег залива, к воняющей как-бы-воде, на которой нечистоты из всего города создавали слой в два дюйма толщиной и где море лишь в нескольких десятках ярдов от берега взблескивало небольшими волнами. Всюду они вкладывали в трясущиеся ладони хлеб и сушеную рыбу, наполняли миски нищих теплым супом.

Также монахи оставили страждущим и матросскую одежду и обувь. Альтсин, как всегда, удивлялся, сколько голодных и замерзших бедняков ждало их в порту, но удивляться-то не стоило. Если в Камане кому-то не везло и у него не было денег, чтобы оплатить корабль на континент, город становился ловушкой. Из районов, расположенных выше, бездомных и нищих гнали городские стражники, а потому несчастные скатывались на самый низ, странствуя вместе с нечистотами в сторону порта. Потому что лишь здесь могли найти полусожженный склад, рыбацкую хибару или просто кусок менее грязной брусчатки и существовать там, рассчитывая на…

На чудо.

Было в таком нечто горькое и символичное, гигантское богатство, возвышающееся над бесконечным несчастьем.

Вор погрузился в работу, полностью сосредоточился на ней, не одаривая сотоварищей даже коротким взглядом, а они, ощутив, похоже, его настроение, ни о чем не спрашивали. По мере того как из котелка исчезал суп, а сумки становились все легче, его покидал и гнев. Найвир нарушил неписаное правило, велевшее не расспрашивать и не пытаться гадать вслух, какой каприз Владычицы Судьбы загнал человека в попечительные ладони Великой Матери. У каждого из монахов была своя тайна, большинство их искали в расположенном на краю мира монастыре тишины и покоя, а кое-кто – и искупления вины. Говорить о чужом прошлом было дурным тоном.

Но брат Найвир – это брат Найвир. Можно подозревать его во многом, но только не в злой воле.

Альтсин без предупреждения остановился – так, что идущий за ним ткнулся в его спину, – поднял лампу повыше, словно желая внимательней присмотреться к чему-то, спрятанному в тенях.

– Брат Найвир…

– Да?

Вор услышал, как тот сдерживает дыхание.

– Я не служил ни в какой армии или вольной компании, я не был атаманом разбойников. Но если еще раз спросишь меня о прошлом, я проверю, нельзя ли использовать чью-то дурную башку вместо мяча.

– Эй, я привязан к своей голове.

– Я не говорил, что будет легко. И не говорил, что отделю ту башку от тела. Это испортило бы все развлечение.

Брат Найвир тихонько вздохнул.

– Догадываюсь, брат Альтсин, – согласился он смиренно.

Они пошли дальше; вор чувствовал, как с каждым шагом его покидает ярость. И желание обернуться, вмазать идущему позади брату лампой по голове, а затем найти ближайший корабль и покинуть Каману. Поплыть на континент. В Понкее-Лаа. Это был чуть другой приступ. Непредвиденный и резкий, он впервые за несколько месяцев начал думать о себе в первом лице, словно воспоминания Реагвира оказались его собственными воспоминаниями. Это плохо… очень плохо.

Нужно как можно быстрее отыскать сеехийскую ведьму.

Завтра он встретится с людьми Райи, и хорошо бы им иметь для него новости. Лучше что-то вроде: да, мы ее нашли, она в городе, продает магические порошки, которые позволяют быстро и безболезненно избавляться от старых богов в головах.

По сходной цене.

Он легонько улыбнулся. Так-то лучше. Пока он может шутить – все в порядке.

Еще несколько улочек – и они возвратятся в монастырь.

Наткнулись на них в конце своих трудов, когда котелок супа был почти опустошен, а сумки с едой опорожнены. Миновала полночь, а насколько они устали, свидетельствовало то, что Альтсин давно не ощущал никаких запахов и не обращал внимания, по чему бредет, а брат Найвир уже какое-то время не отзывался. Что бы там ни говорили о ночных странствиях, были они утомительны.

Они лежали посредине улочки, два абриса, напоминавшие в свете лампы две кучи тряпья и кусков дерева, выброшенных на берег по капризу моря. Большой и маленький. А скорее – маленький и еще меньший. Альтсин остановился и в течение нескольких ударов сердца смотрел, пытаясь понять, что он, собственно, видит. Только через какое-то время разглядел худые руки и ноги. Блестящую кожу, заслоняющий лицо колтун темных волос, серые лохмотья, будто их сшили из кусков прожеванных шкур. Женщина? Девушка? Пожалуй.

И ребенок.

Первым его обошел брат Домах, семь футов и четыре дюйма милосердия и внимания. Наклонился, потом присел, ласково отводя лежащей волосы с лица. Проверил пульс, сперва на запястье, полностью исчезнувшем в его лапище, потом на шее. Решительным движением стянул плед, хранящий в тепле котел с супом, и укрыл девушку.

– А ребенок?

Большой монах поднял тело поменьше, встряхнул его. Деревянные руки и ноги стукнули, мешковатый корпус бессильно обвис. Кукла. Вор прикрыл глаза: «Вот сучья лапа, – подумал он, присматриваясь к девушке, очередной жертве мечтаний о богатствах Каманы, лишившейся иллюзий и заканчивающей жизнь в порту, – я дал себя обмануть. Нужно найти ей какое-то убежище и, пусть уж, оставить ей плед».

Он произнес это вслух.

– Нет. – Домах покачал головой. – Мы должны забрать ее к приору.

– И переодеть в молодого брата? Я слышал разные сплетни о монастырях – и вот наконец-то одна оказывается правдивой. – Альтсин позволил себе толику сарказма. – Мы не можем забирать все, что находим на улице, потому что за стенами нам не хватит места.

– Это не вещь, брат Альтсин.

– Я этого и не говорил.

– Знаю. Прости. А теперь взгляни.

Монах открыл бедро девушки. Высоко, на внутренней стороне, почти у паха, кожу уродовало темное клеймо.

– Знак галеры? – Найвир тоже прошел мимо вора, склонился и прочел: – Ар-Миттар. Восточный Порт. Собственность компании Кода. Хм. Он не выжжен. Необычно.

Именно. На миттарских галерах служили как вольнонаемные, так и невольники. Имперское право, запрещающее рабство, никогда не охватывало Ар-Миттар, а потому галеры, входившие в этот порт, в экипажах своих имели, кроме свободных матросов, еще и закованных в цепи несчастных, грязных, ободранных и истощенных рабов, с клеймом галеры, выжженным на коже, и со спиной, знакомой с кнутом.

Но женщин среди них не было никогда.

Странно.

– Так что? Заберем ее в монастырь и отыщем того Кода? Чтобы вернуть ему его собственность?

Кто знает, понял ли брат Домах насмешку. Миттарские торговые компании насчитывали по нескольку сотен кораблей, и обычно названия их не имели ничего общего с настоящими владельцами. Разобраться, какой из кораблей, причаливших в порту, принадлежит компании Кода, было почти невозможно, если только капитан его сам не захотел бы в том признаться. Но гигант проигнорировал сарказм и просто взглянул в глаза Альтсину. Обычно Домах и так пробуждал инстинктивный страх, но увидь неудачные грабители его глаза сейчас – наверняка бы напустили в портки со страха.

– Это не собственность, брат Альтсин, – грозно проворчал монах. – Человек не может быть чьей-то собственностью.

– Потому-то приор и не посылает тебя в порт, когда в нем причаливают невольничьи галеры. Камане не нужна война с Ар-Миттаром. Почему ты хочешь ее забрать?

– Подойди и взгляни. – Гигант сильнее открыл лицо девушки.

Светлая кожа, пусть и грязная как не пойми что, высокие скулы, миндалевидные глаза, узкий подбородок. Чтоб его!

– Это невозможно. Они не могли оказаться настолько глупыми.

– Нет? У нее следы от веревок и кнута.

Мощный монах указал на запястья и щиколотки девушки, снял плед и обнажил ее спину. Та тихонько застонала, веки ее затрепетали, Домах тут же склонился и поднял ее с земли, прижал к груди. Словно держал на руках маленького ребенка.

– Они точно не нападали ни на какое поселение, – проворчал он уже тише. – Но если бы наткнулись на лодку вдали от берега? Или выловили бы ее в море? Закон Ар-Миттара гласит, что выловленное в море – принадлежит капитану.

Вор посмотрел на удерживаемую Домахом девушку:

– Она сбежала от них? Могли рассчитывать, что вывезут ее на континент и продадут в каком-то из северных городов. Или что поплывут на юг, к вам или дальше, к Даэльтр’эд. Там за молодую рабыню из экзотического племени можно получить столько, сколько за хорошего скакуна.

Найвир смешно сморщился:

– Не понимаю.

Альтсин вздохнул:

– Взгляни на нее. Не как монах. Она… была красивая, очень красивая. Сеехийки считаются исключительно красивыми женщинами. Некоторые мужчины готовы много заплатить за такую наложницу. Проклятие, ты раздаешь хлеб и суп женщинам, зарабатывающим на жизнь передком, а миг назад ты читал знаки, которые у нее без малого между ногами, а потому можешь теперь не краснеть. Я готов поспорить, что именно затем их и не выжгли железом. Не хотели портить кожу. – Вор скрипнул зубами. – Сучья лапа! Домах прав. Нельзя оставлять ее здесь, потому что к утру может стать известно, что в порту – сеехийская девушка, а посчитай ее родственники, что Камана имеет с похищением нечто общее… Мы заберем ее в монастырь, приор сообщит Совету. Пусть проведут расследование, какой из капитанов настолько глуп, чтобы рисковать сеехийской родовой местью.