Комедия убийств. Книга 1 - Александр Колин

Чувствовал Лёня себя как-то неуютно. Собака Без-памятная, напротив, резво бегал туда-сюда как заведенный (связи налаживал). Устав ждать, Бакланов сделал уже две попытки самостоятельно «подкатить» к Ромаде, этакому вальяжному, не уважавшему спешки и суеты господину, и во второй уже раз Аркадий Арнольдович дал себе труд объяснить Лёнчику, что сейчас он «говорить не может».

Наконец, час желанный пробил. Народ, все время роившийся вокруг Ромады, высившегося возле фуршетного стола, точно атомоход «Ленин» среди пароходов и пароходиков в Ледовитом океане, подрассосался, остались только два каких-то типа. И Бакланов с — некоторым удивлением заметил, что третьим (ну, если не считать самого «ледокола») в этой маленькой компании оказался как раз Кирилл.

Даже и с расстояния Бакланов, хорошо знавший приятеля, мог отметить, что Кирюша воспрянул духом, — борода торчала как-то по-особенному, нос целил в потолок.

Бакланов подошел и, пожимая руки двум незнакомым типам, поймал короткий взгляд шефа, в котором прочитал: «Живем, старик! Кончились мрачные денечки!» Лёня натянуто улыбнулся, он отчего-то не разделял радости босса.

— Вот Анатолий Эдуардович, — Ромада сделал жест в сторону неприметного, как казалось вначале, господина. — Между прочим, без пяти минут кандидат в президенты РФ, выдвигаемый различными движениями, борющимися за возрождение русской нации.

Бакланов жалко улыбнулся. Присмотревшись, он заметил совсем близко от Анатолия Эдуардовича двух «сироток» — амбалов вроде Ромады, только куда более подтянутых. Чуть дальше, скучая, переминалась с ноги на ногу еще парочка «братьев-близнецов». При таком раскладе сразу становилось понятно, что человек Анатолий Эдуардович — важный.

— Арнольдыч дело предлагает, — проговорил Кирилл. — Надо помогать господину Олеандрову в избирательной кампании.

— Как? — спросил Бакланов и неожиданно для себя, едва ли не со злостью заявил: — Листовки расклеивать, что ли?

— Листовки, ха, листовки! — Ромада коснулся желудка (там, надо предполагать, находилось у него сердце). — Ну, Ленчик, насмешил, листовки… Хотя почему бы и не листовки, а, старик, почему бы нет? Листовки тоже нужны, но не только они, много печатной продукции понадобится, выборы — дело политически важное, курс реформ и все такое прочее, надо выдвигать новых людей, молодых, сильных, здоровых, — последнее слово Аркадий Арнольдович произнес с особенным нажимом. — Так что вперед, вперед, и горе Годунову.

— Че?

Аркадий Арнольдович усмехнулся и изрек, как всегда, важно:

— Пушкин, брат, Пушкин, Александр Сергеевич, классик, понимать надо. Он еще сто лет назад предсказал кое-кому поражение на выборах! Эх ты, серый, «Бориса Годунова» не читал.

Только сейчас Бакланов понял, что это неизящный реверанс в сторону кандидата в президенты.

— Ну, то все шуточки, а дело есть дело, послезавтра к десяти оба придете в офис к господину Олеандрову, там много знакомых лиц соберется, обсудим стратегию и тактику, в общем, поговорим конкретно…

«Черт! Сейчас он скажет: «Все свободны», или нечто в том же духе», — со злостью подумал замдиректора «Форы» и, бросив коротенький взгляд в Кирилла, понял: тот далее и не заикнулся о «Валгалле»! Амбросимов сделал вид, что не заметил настроения зама. Ему, конечно, наплевать, изберут Анатолий Эдуардовича или нет, главное, что открывается возможность отло-мить кусочек от пирога, поживиться за счет сумм, выделяемых Центризбиркомом, и средств сторонников претендента. Собака Безпамятная стал вдруг противен заместителю.

«Далась тебе эта книжка, — усмехнулся кто-то в мозгу Бакланова. — Подумаешь, невидаль, таким дерьмом все лотки завалены, магазины полны-полнехоньки, а здесь — живые деньги… А черта ты зря поминаешь. Гляди, как придет? — Лёня встрепенулся и отчего-то посмотрел на спутника Олеандрова (вот и фамилия политического деятеля вспомнилась). — Ничем с виду не примечательный человек, невысокий — метр семьдесят пять — семьдесят восемь, очень белое лицо, при черных как смола коротких волосах, странно. Глаза чуть с раскосинкой, видно, не обошлось без восточных предков. Кто он? Охранник? Нет. Помощник? Подобострастия маловато, точнее, вообще нет, смотрит в сторону, будто и не слушает. Хозяева таких не любят».

— Что ты там говорил про какую-то книжку? — неожиданна спросил Бакланова Рсмада. — Эй, Лёнчик, да ты где? Вернись на землю, браток.

— А? Что? — захлопал глазами Бакланов, да так потешно, что вызвал всеобщий смех. — Я, это… задумался.

— Книжулечку-то засвети, старичок, — очень ласково произнес А. А. — Она вроде историческая, про наших друзей из Скандинавии? — Лёня автоматически кивнул, хотя про каких друзей говорил Ромада, стало ясно только из следующей фразы. — Был я в Швеции и в Дании тоже, через Норвегию проезжал. Там у них, скажу я вам, жизненный уровень у-у-у! И никакой преступности, все улыбаются, коммунизм, одним словом. Трудно представить, что еще тысячу лет назад они всю Европу в кулаке держали, такие милашки.

Тут, словно кто-то поднес спичку к газовой горелке, доселе молчавший, с непроницаемым лицом политик произнес, сразу становясь активным (он даже, казалось, сделался выше ростом):

— Нордическая цивилизация — это то, с чем все мы имеем дело. Большинство достижений науки и техники, которыми мы пользуемся, — творение северного человека.

— Да-а-а… — протянули директор «Форы» и его зам едва ли не хором. — Вон оно что…

— Видите ли, я неоднократно говорил и много писал на тему того, что русский народ — арии, такие же, как германцы, к которым относятся среди многих прочих и представители народов Скандинавии, — начал Олеандров и, сделав маленькую паузу, обвел всех присутствующих строгим взглядом, как бы собираясь немедленно установить, нет ли среди них неариев. Не обнаружив оных, он продолжал: — Существуют порочные теории, суть которых в том, что русские… воспользуюсь готовым термином, — евразийцы, то есть мы с вами, якобы степной народ. При всех своих достоинствах такие теории не только лженаучны, но и… оскорбительны, хотя, я повторяю, в целом несут в себе много положительного. Одним словом, мы — народ нордический, то есть принадлежим к расе господ в противовес различным… м-м-м, ущербным народам.

— А что же тогда Гитлер?.. — проговорил ошарашенный Кирилл и сам перепугался невольно навернувшемуся на язык сравнению. Чего доброго, обидится претендент да и пошлет куда подальше. — Э-э-э… я имел в виду, что, э-э-э… мэ-э-э…

Олеандров коротко кивнул, совершенно, очевидно, и не думая обижаться.

— А вот тут-то и не надо спешить с общепринятыми мерками, — сказал он и деловито продолжал: — Не станем забывать, в какое время и в какой стране жил и работал Адольф Гитлер. Сейчас все по-иному, к тому же следует помнить, что фюрер германской нации был человеком достаточно ограниченным, по сути дела — марионеткой в руках некоторых из приближенных. Те же, в свою очередь, проделали огромную работу, — они ведь вывели прекрасную теорию превосходства нордической расы, но сделали неверную ставку… впрочем, — политик вдруг запнулся, а Бакланов, как бы между прочим, отметил странный взгляд, который бросил на Олеандрова его молчаливый спутник.

«Может, обиделся за степняков? Он наверняка хоть на четверть, да азиат», — подумал Бакланов, но помощник политика ничего не сказал, и Анатолий Эдуардович как ни в чем не бывало продолжал:

— Впрочем, об этом, если угодно, мы можем поговорить отдельно, возможно, даже послезавтра, по окончании официальной встречи в моем офисе… Так вот, книжка, что-то интересное, я полагаю? — Увидев в руках Бакланова старую книгу в пожелтевшей обложке из дешевого, очень толстого, ворсистого картона, которую Лёня уже давно (еще в тот момент, когда Ромада вывел его из задумчивости) достал из небольшой спортивной сумки, висевшей на плече, Анатолий Эдуардович скорее утвердительно, чем спрашивая, произнес, протягивая руку: — Эта?

Взяв книгу, он взглянул на название и встрепенулся, поднял глаза, вспыхнувшие на секунду странноватым блеском.

— «На пути в Валгаллу», — произнес он медленно, — Джеффри Монтевил… Сан-Франциско… Москва… Перевод… Интересно… — Олеандров повернул голову и посмотрел на спутника: — Взгляните-ка, Игорь Владимирович, это вроде по нашей теме, а?

«Что еще за их тема? — взревновал Бакланов, которому отчего-то расхотелось расставаться с книжкой. — Может, и не надо издавать ее? — мелькнуло у него в голове. — Что-то в этом Игоре… Игоре Владимировиче… как его фамилия? Черт… Бажанов? Нет! Блажнов? Нет, все-таки Важнов. Что-то в нем не то… Черт, голова заболела, а выпил-то всего ничего».

Тут, наконец, подал голос спутник Олеандрова:

— По вашей теме, Анатолий Эдуардович, — с уважением проговорил Важнов. — Нет ничего более скандинавского и нордического, чем Вальхалля. — Он смягчал в слове «л» и произносил «х» со своеобразным придыханием. В ту же секунду, сделавшемуся сегодня не в меру впечатлительным, коммерческому директору «Форы» привиделся огромный, мрачный, холодный освещенный масляными факелами каменный зал с невероятной длины дубовым столом, вдоль которого по обе стороны сидели длинноволосые, бородатые мужи в бранных одеждах. Ему даже показалось, что слышит он гул пира: позвякивание оружия, гортанную речь храбрецов, видит пенящееся в их кружках пиво… — Доверите ее нам? — донеслось до Лёниного сознания. — До нашей встречи послезавтра в офисе?