Любовница лилий - Ярослава Лазарева

Прошло около часа. Он уже ничего не соображал, измотанная нервная система отказывалась реагировать на что бы то ни было. Слезы высохли, сладкая мысль о том, что он может немедленно покончить со всем этим, странно радовала. А ведь он, будучи ловцом, точно знал о ждущей его участи. Но даже попасть во власть прилипал сейчас не пугало. Виктор хотел лишь одного: не быть в этой черной реальности. Он встал, все еще прижимая подсвечник к себе. Казалось, что его тяжесть сильно увеличилась. Виктор усмехнулся и потрогал края лепестков кованых роз. Они были острыми. Виктор провел пальцами по лбу и увидел следы крови. Металл порезал кожу.

– Прекрасно! – пробормотал он, поднеся подсвечник к шее и придавив яремную вену острым краем лепестка.

И замер. Проблеск сознания заставил вздрогнуть, Виктор реально испугался того, что хочет совершить, и быстро поставил «орудие» обратно на стол. Он отпрянул на шаг и остановившимся взглядом смотрел и смотрел на крест, увитый розами. Разум окончательно прояснился.

– Я успел вовремя, – услышал он позади себя и резко обернулся.

Темная внушительная фигура выдвинулась из тьмы в круг света.

– Идрис! – вскрикнул он и закрыл лицо руками.

– Как ты мог даже помыслить?! – грозно спросил высший.

– Слишком много боли, это невыносимо, – прошептал Виктор. – Но ты же видишь, я жив, пришел в себя, больше этого не повторится. Я справлюсь…

– Рад, что ты одумался, – более спокойно ответил Идрис. – Но все равно я обязан принять меры.

Сознание Виктора затуманилось. И вот он будто бы снова очутился на могиле матери в тот день, когда к нему пришла Властелина Витальевна. Что было дальше, он не помнил…

…Виктор судорожно вздохнул и пришел в себя. Он вздрогнул, поняв, что находится в помещении одной из баз Ордена. Но это был не Ковров, а Париж. И они с высшим сидели за столом в обширном подвале церкви Сент-Эсташ. Подсвечник – крест, оплетенный розами, стоял между ними. Виктор вгляделся: но это была другая модель. Крест отлили в форме рогов оленя. Это он видел четко и окончательно осознал, что вернулся в реальность. Три красные зажженные свечи давали слабый неверный свет, углы огромного подвала терялись во тьме.

– Что это было?! – нервно спросил Виктор.

Истина мгновенно открылась ему и пронзила болью. Он пристально посмотрел в раскосые глаза Идриса и вздрогнул, не веря своей догадке.

– Выпьешь? – спокойно предложил тот и махнул рукой.

Из тени выступил монах в длинной темной рясе с надвинутым на лицо капюшоном. Он бесшумно приблизился и поставил на стол поднос. Виктор увидел бутылку красного вина, два хрустальных бокала, блюдо с сыром и кисти черного винограда. Монах вынул пробку и молча удалился.

Идрис разлил вино, Виктор ощутил терпкий запах старого выдержанного бордо и пригубил.

– Элитное шато-икем, изготовленное во Франции в восемнадцатом веке, – невозмутимо сообщил Идрис, наблюдая, как Виктор пьет.

– Не отравишь? – усмехнулся тот. – Уж больно старое винцо!

– Его цена почти сто тысяч долларов, – заметил Идрис и сделал глоток.

– Безусловно, дорогая и изысканная отрава, – не унимался Виктор. – Значит, ты стер мне кусок памяти? – в упор спросил он.

– Пришлось, – признался высший и взял кисточку винограда. – Ты как-то неадекватно воспринял смерть бабушки.

– И что?! Я живой человек… И подвержен слабостям, – глухо проговорил Виктор.

– Прежде всего ты ловец! – напомнил Идрис.

– Но как помешало бы моей работе то, что я наладил бы контакт с родным отцом? – раздраженно спросил Виктор. – Ты стер память и лишил меня такой возможности. А сейчас он уже умер.

– Так получилось, – нехотя ответил высший. – Я даже представить не мог, что ты дойдешь чуть ли не до последней черты из-за ухода бабушки.

– Тебе не понять! – сухо бросил Виктор.

– Да где уж нам! – презрительно бросил Идрис. – И правда, мне не понять. И знаешь что? – повысил он голос. – Отчего ты так не доверяешь Господу Богу! Ты тогда на базе в Коврове так кричал о его жестокости, несправедливости, что хотелось взять кляп и заткнуть тебе рот. Ты бесновался, возмущался. Я, конечно, понимал, что у тебя отходняк после стресса, когда ты чуть не убил себя, и дал тебе возможность орать сколько захочешь. Но твои нападки на Господа Бога вывели меня из себя. Не нам, простым смертным, осуждать его решения: кому жить, а кому умирать. Твоей бабушке тогда пришел срок, и ее забрали в иной мир.

– В этом ты прав, – тихо признал Виктор.

– Поразмышляй на досуге о таких вещах, – посоветовал Идрис и разлил вино по опустевшим бокалам.

– Странно, что я могу вспомнить этот потерянный кусок моей жизни, – заметил Виктор, понемногу приходя в себя.

– Ничего странного, – сказал Идрис. – Я просто закрыл его, запер в одну из шкатулок твоей памяти, а сейчас вынул. А ты разве не так действуешь?

– Нет, у меня другой метод. Я удаляю ненужные воспоминания навсегда. Это как… ты когда-нибудь занимался видеомонтажом? – поинтересовался он.

– Было дело.

– Тогда тебе будет понятно. Это как выставить начальную точку и конечную, а промежуток между ними удалить, – пояснил Виктор. – Но твоя техника мне кажется более конструктивной. Научишь?

– Хорошо, – согласился Идрис и улыбнулся. – И я рад, что ты уже выровнял эмоции.

Они замолчали и снова выпили, закусив сыром и виноградом.

– Но зачем все это? – после паузы все же спросил Виктор. – Пусть бы сведения о моей бабушке и отце так и оставались во тьме. Зачем ты вызвал их из моей памяти именно сейчас?

– Хотел, чтобы ты вспомнил, как реагируешь на уход близких людей, – ответил Идрис. – Ты чуть не убил себя. И думаешь, что знаешь свою последующую участь?

– Стал бы кормом для прилипал, – пробормотал Виктор и содрогнулся.

– Все не так просто, – еле слышно произнес Идрис. – Ты ведь не обычный человек, а ловец. И тут правила несколько другие.

– А что, существуют правила на этот случай? – изумился Виктор. – Неужели среди нас были самоубийцы?! Но это невозможно!

– Ладно, я сказал лишнее. Забудем! – ответил Идрис.

Он вынул из портфеля папку и положил ее на стол.

– Вот, тут все документы на Романову Еву Викторовну, твою сестру. Не волнуйся, они настоящие, никто не заподозрит, что они сфабрикованы. Ты знаешь, как у нас в Ордене с этим строго.

– Так вот зачем ты восстановил кусок моей памяти, – глухо проговорил Виктор. – Да, я люблю Еву! Да, я боюсь за нее. Но ты можешь не беспокоиться, я тщательно контролирую свое эмоциональное состояние.

– Все мы живые люди, как ты верно заметил, – сказал Идрис. – Вдруг и с Евой что-нибудь случится? Пути господни неисповедимы. Ты должен быть готов ко всему. И родная сестра сейчас твое слабое звено. Случай с твоей бабушкой многое мне показал. Твое состояние после ее скоропостижной кончины…

– Не волнуйся! – оборвал его Виктор и взял папку. – Я никогда больше даже мысли не допущу о возможности добровольно уйти на тот свет.

«Самоубийца, стремившийся уйти от жизни и обнаруживший, что он так же жив, как и раньше, находится в наиболее жалком положении. Он может наблюдать тех, кого он, возможно, опозорил своим действием, и, что хуже всего, он испытывает невыразимое чувство опустошенности. Та часть в яйцевидной ауре, которую занимало раньше плотное тело, пуста, и хотя тело желаний и приняло форму сброшенного плотного тела, оно чувствует себя пустой раковиной, ибо созидательный прототип тела в Области Конкретной Мысли продолжает существовать как пустая форма, так сказать, столько времени, сколько должно было нормально жить плотное тело. Когда человек умирает естественной смертью, даже в разгаре жизни деятельность прототипа прекращается и тело желаний приспосабливается к тому, чтобы занять всю форму, но в случае самоубийства это ужасное чувство пустоты остается до того самого времени, когда при естественном течении событий должна была наступить смерть».

Они расстались на выходе. Идрис быстро пошел прочь от церкви, а Виктор постоял какое-то время, глядя ему вслед. Затем зашел в храм и сел на скамью. Он смотрел на колышущиеся огоньки свечей, вдыхал запах благовоний, любовался скульптурными ликами святых и чувствовал все разгорающуюся радость. Он даже начал молиться за «всяческое благополучие рабы божией Евы», но вспомнил, что не знает, крещеная ли она. Вдруг раздался сильный тягучий звук, заиграл знаменитый орган церкви Сент-Эсташ, и Виктор словно вознесся с мощным многоголосьем под самый купол. Музыка казалась неземной, идущей из потустороннего мира. Из памяти всплыли лица дорогих ему умерших людей. Он даже увидел отца и впервые в жизни ощутил, как уходят злость и обида на него и душу освещает прощение.