Карл Великий. Небесный град Карла Великого - Анна Ветлугина

Я стоял, подпевая в нужных местах, чувствуя усиливающуюся боль в раненой руке. Ещё там, в поле, какой-то воин перевязал мне её грязной тряпицей, и кровь остановилась. Что делать с болячкой дальше, я не знал. Лекаря в войске, конечно, имелись, но как-то стыдно казалось подходить к ним с пустяшной царапиной. В довершение всех злоключений нестерпимо хотелось есть.

Окончание мессы совпало с первыми каплями дождя. Совсем опечалившись, я потащился к своей палатке.

   — Эй! — окликнула меня Радегунда. — Сегодня после обеда читаешь Его Величеству.

   — А не знаешь ли ты, где происходит обед у воинов? — с надеждой спросил я.

   — Не имею понятия, — грубо ответила камеристка. Развернулась и зашлёпала босыми пятками. Она любила ходить босиком при каждом удобном случае. Берегла башмаки, хотя от бедности уж точно не страдала.

   — Афонсо! — раздался резкий мальчишеский голос, но для меня он прозвучал нежнее серебряных колокольчиков. Голос моей королевы.

   — Приходи в наш шатёр — говорят, жаркое получилось отменное. Правда, я что-то не в настроении сегодня кушать. Ах! — она заметила окровавленный рукав. — Тебя ранили в бою! Значит, ты теперь будешь настоящий летописец, не такой, как мой учитель грамматики, который ничего в жизни не видел, кроме своих книг. Пойдём, я лично перевяжу тебе рану.

До такой милости дело не дошло, что и к лучшему. Бертрада, тоном, не терпящим возражений, сказала, что это недопустимо. Её Величеству сейчас вреден вид крови. Позвали всю ту же Радегунду. Презрительно хмыкнув, она промыла мою рану и помазала её странно пахнущей мазью. Камеристка Бертрады не любила меня за чрезмерную, ничем не заслуженную, на её взгляд, приближённость к королевской семье.

Дело своё она всё же знала хорошо. Рука, немного посаднив, перестала меня мучить.

Дождь уже шумел вовсю. В шатёр вошли Карл с Роландом — мокрые и весёлые. Увидев меня, оба засмеялись. Его Величество спросил:

   — Мальчик, укушенный молнией! Кто же укусил тебя на этот раз?

   — Стрела, Ваше Величество.

   — Стрела... Хм. Щит и меч, которые ты проспал, вряд ли уберегли бы тебя от неё, но думаю, хороший урок ты всё же получил.

   — Да, Ваше Величество.

   — Ну и что ты об этом думаешь?

   — Жаль пергамента, Ваше Величество, сильно испачкался кровью. Надеюсь, возместить сей убыток усердным трудом.

   — О-о-о! — удивлённо протянул молчавший до этой поры Роланд. — Вот это достойный ответ. Хвала храброму и верному переписчику!

   — Мы подумаем, как защитить тебя, — продолжал король, — а ты к завтрашнему дню опиши нам бой с саксами. Сейчас покушаешь с нами, и будем читать о Граде Божием.

Прикрыв глаза, Его Величество осенил себя крестным знамением и прочитал молитву о благословлении пищи. После чего все наконец приступили к трапезе.

Жаркое и вправду оказалось превосходным, особенно учитывая мой пропущенный завтрак, да и не особенно плотный ужин накануне. В горшок положили какие-то неизвестные мне травы и ягоды, придававшие особый вкус. Пришлось сдерживаться, чтобы не вкушать пищу неприлично быстро.

После трапезы, тщательно омыв руки, я раскрыл толстый фолиант трудов блаженного Августина. Правда, хорошего чтения не случилось. Хильдегарда, внимательно прослушавшая первые несколько строк, вдруг, согнувшись, выскочила из шатра. За ней бросилась перепуганная Радегунда. Бертрада, посидев немного, тоже вышла вслед. Карл явно заволновался, но велел продолжать. Только я открыл рот, как в шатёр буквально вполз сильно избитый человек в монашеском одеянии.

   — Брат Ансельм! — воскликнул король. — Что они с тобой сделали?! А где отец Бернард?

   — Они принесли его в жертву Ирминсулу, — ответил монах, — и брата Ксаверия тоже.

   — Позвольте, мой король! — вскричал Роланд. — Я поеду с моими вассалами и сравняю с землёй все их жалкие деревеньки! А этого идола низвергну и брошу к вашим ногам!

Карл задумался:

   — Нет, дорогой Роланд. Не всё возможно решить силой клинка. Идола мы, конечно, должны низвергнуть, но по возможности не проливая кровь наших будущих братьев.

   — Братьев? — переспросил Роланд, нахмурив брови, отчего благородное лицо приобрело неприятное выражение. — Вы называете братьями этих paganos, убивших наших священников?

   — Брат Ансельм, — обратился король к несчастному монаху, — ты считаешь, что язычников следует истреблять?

Тот вздохнул, осторожно ощупывая синяки:

   — Нет, Ваше Величество. Мы для них — единственная надежда, свет к просвещению. Придётся идти дальше, хотя и тяжело это. Но Иисусу ведь было ещё тяжелее.

Роланд упрямо тряхнул головой:

Всё равно, только сила способна внушить уважение. Они пойдут на разговор не раньше, чем почувствуют на себе доблесть наших воинов.

Карл усмехнулся:

   — Они уже почувствовали её, дорогой Роланд. Смятение их велико, поверь нам.

Вид этого несчастного не говорит об их смятении, — возразил неугомонный бретонец.

   — Они мучили нас вчера, ожидая вашего приезда, — позволил себе вмешаться брат Ансельм. — Сейчас они пребывают в страхе перед «железными людьми». Их глубоко устрашили наши доспехи. Они ведь раньше таких вообще не видели.

Он помедлил, не решаясь продолжить, но всё же сказал:

   — Ваше Величество! Несмотря на неудачу, я готов снова идти проповедовать.

Король внимательно посмотрел на монаха:

   — Мы были бы слишком жестоки, если бы послали тебя туда в таком состоянии. Скажи, тебе удалось выяснить, как часто они поклоняются своему идолу?

   — Поклоняются-то всегда. Видимо, Ваше Величество интересует, когда у них происходят большие сборища.

   — Так.

   — Я знаю, что для них важны дни солнцестояния, а также различные фазы луны. Вскоре вроде бы как раз должен быть такой праздник, только вот я не знаю точного срока.

   — Надо узнать точно. — Карл задумался. — Пошлём разведчиков.

   — Тогда... позвольте мне всё же вернуться? — попросил брат Ансельм. — Боюсь, что навряд ли кто-то из франков знает Тевтобургский лес так, как знаю его я.

   — Не раньше, чем тебя осмотрит лекарь.

   — Как будет угодно Вашему Величеству.

Монах ушёл с Роландом.

   — Ну что же, Афонсо, продолжай, — велел король, укладываясь на шкуры, — нам необходимо освежить в памяти мысли мудрейшего Августина, дабы не совершить ошибки.

Когда я вышел из королевского шатра — дождь давно закончился. В моей сумке лежал новый пергамент, предназначенный для описания сегодняшнего боя. Впечатления переполняли меня. Вспоминались то свирепые саксы, швыряющиеся топорами, то юное округлое лицо королевы, побледневшее от страдания. Но больше всех меня занимал Карл. Почему-то так получалось, что любые его поручения, даже самые мелкие, казались мне значительными, и сама моя жизнь рядом с ним приобретала особенный смысл.

Итак, мне предстояло создать исторический труд. Не в библиотечной тишине, неторопливо, как, наверное, пишут настоящие летописцы, а в грязной палатке, наполненной грубыми воинами, да к тому ещё нужно успеть в срок. Ну что же, справлюсь. Не зря ведь именно меня поцеловала молния.

Размышляя так, я двигался к лесу в поисках укромного местечка, чтобы потом, начав работать, не отвлекаться. Вот уже и лес, но мне хотелось забраться подальше. Вдруг из-за дерева появилась замурзанная крестьянская девочка лет тринадцати и уставилась на меня во все глаза. Вздрогнув, я сделал шаг назад. Она — за мной. Я повернулся и быстро пошёл вглубь леса. Она не отставала.

   — Что тебе надо? — я разозлился не на шутку. — Прекрати ходить следом!

   — Хильдеберт. — Она произнесла только одно слово. Имя моего дяди. Всё сжалось у меня внутри.

   — И что Хильдеберт? — спросил я, будто не понимая.

   — Он передаёт привет и хочет знать, как дела у его племянника, — бойко протараторила девчонка.

   — У меня всё замечательно. Шёл дождь, теперь перестал. Все здоровы. Большой привет дяде Хильдеберту. Ну? Что тебе ещё нужно от меня?

   — Ваши новости, — ответила эта мерзавка, совершенно не собираясь уходить.

   — Послушай, если мне захочется поговорить с моим дядей о жизни, — я сделаю это лично, без помощи сомнительных личностей. Иди отсюда.

Не дожидаясь ответа, я бросился напролом сквозь заросли к лагерю. Никто меня вроде бы не преследовал.

Всё равно странно — откуда в этих диких лесах дети, знающие моего дядю?

Забившись в палатку, я попытался разложить письменные принадлежности. Не так-то это оказалось легко, хоть и воины мне не мешали по причине своего отсутствия. Поставив чернильницу на землю, я тут же чуть не опрокинул её. Пришлось выйти наружу, разложить всё на большом пне и стать перед ним на колени.

Подробно я описывал всё сегодняшнее сражение. Работа мне очень нравилась, а главное — можно было отвлечься от неприятных мыслей о дяде. Но только записи закончились, как невесёлые думы охватили меня с новой силой. Понятно, что дядя не оставит меня в покое. Если бы меня преследовал посторонний человек — я бы давно уже попросил у короля защиты, но жаловаться на брата родной матери...