Современный патерик - Майя Кучерская

Сама Марина каждый раз думала, что ведет Колю в последний раз, потому что водить его в эту воскресную оказалось жутко неудобно, субботний вечер и ночь были самым горячим временем, но Коля просто умолял ее и плакал, а матери-то с похмелья совсем уж было ни до чего, и Марина, абсолютно невыспавшаяся, все-таки перлась в эту школу учить мальчика лепке, рисунку и Закону Божьему. Утешало только то, что начиналось все это в час, хоть чуть-чуть можно было отоспаться, и потом в коридорчике у нее появились новые подружки, особенно Ленка, мать двоих детей, спасибо хоть не восьми, что уже было признаком некоторой Ленкиной нормальности. Но и в другом Ленка была своей девкой и совсем молодой. В общем, они подружились. Как она зарабатывала на хлеб, Марина, разумеется, не афишировала.

Ленка стала давать Марине почитать всякие глупенькие религиозные книжечки, что нужно знать, когда приходишь на исповедь, таинство святого крещения, «Антихрист в Москве» и прочую пропаганду. Марина эти книжечки складывала в туалете и читала только там, потому что они были одно занудство, ни сюжета, ни страстной любви. Но Ленка Марину не оставляла и все советовала ей познакомиться с батюшкой и задать ему все, какие у нее есть, вопросы. А у Марины не было вопросов никаких, просто скучно в коридорчике было сидеть и ждать Кольку, который даже до дома три остановки на метро доехать еще не мог, потому что Колька у них был с отклонениями. Но однажды у Марины в казино случился сильный облом, ее подставили, два дня подряд уводили перед носом выгодного клиента с согласия Гарика, их диспетчера, а потом этот самый Гарик и вовсе дал Марине понять, что ей в этом казино лучше не появляться. Прощайте, денежки! С горя Марина даже пошла знакомиться с отцом Максимом. А отец Максим был просто смех один, 25 лет, можно сказать, ровесник, самой-то ей исполнилось как раз двадцать.

Отец Максим навел Марину на мысль, что хорошо бы креститься, но Марина была уже крещеная, тогда еще не парализованная бабушка крестила ее мильон лет назад. «Покаяние — второе крещение», — ответил батюшка и, совершенно непонятно как, Марину убедил. Марина ему исповедовалась, и во время исповеди ей стало так стыдно, что слезы у нее катились градом, и остановиться она не могла. Но она все-таки остановилась, так как упала в обморок, а в обморок она упала, потому что ей показалось, что сердце ей распирает какой-то жар или огонь, в общем она вот-вот задохнется. Тут Марине дали нюхнуть нашатырного спирта, и она очнулась. Ну а дальше все пошло вообще уже в непонятном направлении.

Огонь, который ее чуть не сжег, Марине очень понравился, но загорался он, хотя и не такой уже сильный, только когда Марина приходила на исповедь. И стала она стараться приходить на исповедь почаще. Клуб-казино накрылся, на учебу она так и не скопила, зато стала подрабатывать в храме уборщицей, и — после ее-то прежней жизни! — нравилось ей быть в храме уборщицей. И сильно она повеселела. Только вот денег опять не хватало. Но отец Максим, даром что молодой, все норовил ей выдать какие-то премии и велел на кухне каждую неделю снабжать ее продуктами. А сиделкой к бабушке стала приходить одна прихожанка, все тем же направленная батюшкой, разумеется, за бесплатно, ради спасения души. Но вскоре бабушка умерла, батюшка ее отпел. Маринина мать так напилась с горя, что пришлось вызывать «скорую». Зато после этого не пила два месяца.

А спустя еще полгода Марина ушла в монастырь, Ново-Голутвинский, в Коломне. Не хотелось ей замуж, надоели эти мужики до смерти, так что все в общем понятно. И семья без нее не пропала. Младшенький ходит в прежнюю пятидневку, по пятницам приходит домой сам и уходит тоже сам, как на работу, потому что водить его некому. Мама Маринина снова попивает портвешку, хотя меру все-таки знает, может, по Марининым молитвам. В воскресную школу Коля теперь тоже ездит сам, так как отклонений у него стало сильно меньше, даже заикаться почти перестал. Обратно его, правда, провожает до дома Ленка с двумя своими дочками. И Коля стал в семье за старшего, а сестру всегда защищает, когда мать начинает ее материть, что нет в доме денег, и говорит маме вот что: «Вот исполнится мне десять лет, пойду торговать по поездам газетами, а пока, сказали, мал еще, так что подожди, мама, до следующего года, осталось уже чуть-чуть».

Гомеопат

Один батюшка был гомеопатом. И пользовал прихожан весьма успешно, попутно преподавая приходящим к нему простые советы. Женщинам он говорил, что все женские болезни — от мини-юбок. А проблемы с щитовидкой — от декольте. Говорил без шуток, совершенно серьезно, так что все его прихожанки ходили чинно, в юбках до пят. И предпочитали водолазки.

Убийцы

У отца Афанасия было послушание — исповедовать сестер монастыря. Как-то раз к отцу Афанасию приехал отец Илья, старинный друг отца Афанасия по семинарии.

— О, как я мечтаю, — сказал отец Афанасий другу, когда они уже посидели немного за столом и хорошо закусили, — чтобы хоть одна монахиня нашего монастыря кого-нибудь убила.

— Что, что ты говоришь, батюшка! — замахал на него руками отец Илья.

— Не могу больше слушать, как подходят одна за одной, и все точно сговорились. «Батюшка, я в среду съела сардинку!»

Улица Мандельштама

Дьякон Григорий, выпускник Литературного института, страсть как любил Пушкина. Ну просто обожал. На проповеди, которые иногда ему поручали произносить, нет-нет да и ввернет стишок или какую цитату из своего любимого поэта, про Онегина и Машу Миронову говорил как про живых людей, а на ночь, после всех правил и поклонов, возьмет томик да и почитает немножко и обязательно от умиления плачет — очень уж хорошо пи- сал, сукин сын. Братия так и прозвала Григория — Пушкин.

Но однажды отцу дьякону приснился сон — огромное поле, желтое и пустое, видно, только сжали рожь, на меже лежат редкие колоски, и вот по этому колючему полю навстречу ему идет сам Александр Сергеевич, в сюртуке, с тросточкой, кудрявый, подвижный, весь такой знакомый и узнаваемый, а ветер отбрасывает кудряшки со лба. Но при этом Пушкин ужасно грустный. Дьякон так и сел.

— Александр Сергеевич, это вы?

— Ну я, — отвечал Пушкин.

— Почему же вы такой грустный? — чуть не заплакал отец Григорий.

Но Александр Сергеевич на это промолчал и посмотрел на него с еще большей печалью.

— Ах, Александр Сергеевич, да если б вы знали, какая у вас на земле слава!!! — закричал дьякон.

— Что мне слава?! — тихо отвечал Пушкин и опустил голову еще ниже.

— Но если не вы, если не вы, то кто же? — продолжал восклицать изумленный отец Григорий.

Тут Пушкин неожиданно распрямился, неясная улыбка пробежала по устам его, и одними лишь глазами он показал куда-то наверх, за дьяконову спину — мол, ты лучше туда посмотри. Отец Григорий обернулся, поднял голову и увидел березку. На березке сидел Осип Эмильевич Мандельштам. И Мандельштам, наоборот, казался очень веселым, смеялся, махал ручками, будто он птичка, и словно что-то чирикал, только не по-человечески. Тут батюшка проснулся.

Пушкина он с тех пор забросил, читает только Мандельштама и заучивает наизусть все его собрание сочинений.

ЦИКЛ СЕДЬМОЙ

ЧТЕНИЕ НА НОЧЬ В ЖЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ

Матушка Георгия в мире животных

Матушка Георгия, поступившая в монастырь в романтические 1990-е и за пятнадцать лет превратившаяся из наивной девушки в зрелую монахиню, говорила так: «Нет ничего страшнее для женского монастыря, чем слова "послушание превыше поста и молитвы". Через бездумное следование этому поучению многие в монастыре теряют любовь. Да и вообще человеческий облик». Она же говорила: «В монастырь приходишь пушистым зайчиком, но с годами превращаешься в колючего ежика. Иначе здесь не выживешь». С этими словами матушка хмурилась, сводила брови, а пальчики выставляла на слушателей, как ежиные колючки.

О милости Божией

Матушка Филарета давно подозревала, что сестры в ее монастыре спасаются плохо. Да и сами сестры подливали масла в огонь: что это, мол, матушка, целый день мы на послушании, на службы не ходим, молиться некогда совершенно. Хорошо еще, если послушание тихое, в библиотеке какой-нибудь, а если в коровнике? Мычанье, навоз, какая уж тут молитва, не сосредоточиться, ничего. В келью приходим поздно, только и успеваешь раздеться да повалиться спать. Некогда даже правило вечернее вычитать! Разве это монашество? Раньше-то у подвижников вон сколько было времени.

Долго думала матушка. И придумала. Обошла вокруг всю территорию монастыря и остановилась у брошенной баньки. Банька осталась от прежних хозяев, сейчас в ней никто не мылся, а внутри лежал разный хлам. Матушка велела баньку очистить, выкинуть мусор и помыть полы. Все исполнили по ее приказу. Вот, объявила матушка сестрам на трапезе, это будет наш затвор. Заходи по одному.