Домзак - Юрий Буйда

- Даже вообразить боюсь, сколько на тебя всего свалится после похорон...

- Я справлюсь, милый. Да и Герман Лудинг, мой первый зам, человек надежнейший. Впрочем, ненадежных людей и не держим. Я сегодня успела перекинуться парой слов с Германом насчет возможного убийцы. У него в компьютере тьма-тьмущая информации о шатовском бизнесе и бизнесменах, а также о бандитах. Герман считает, что след ведет за реку - к сыновьям Таты. И к его внуку-оглоеду. Этот у них как раз за безопасность отвечает, а у самого только девки да казино на уме. Все мы в той или иной степени заражены цинизмом, но такую циничную скотину, как младший Тата - и кличка у него Обезьян, - редко встретишь. Хитрый гаденыш, мстительный - такой вполне мог организовать покушение на деда. Нам-то известно больше, чем милиции. Знаем кой о каких его делишках. Я попросила Германа подготовить и сегодня же передать Кирцеру все материалы на Обезьяна.

- Факты, улики и все такое? Свидетели?

- Насчет свидетелей, как всегда, туго. Боятся люди. Обезьян ведь ни перед чем не остановится. Вот пусть пока милиция и прокуратура им и займутся. За что мы им деньги платим?

- Налоги, ты хотела сказать? Или взятки?

Мать усмехнулась.

- Покойный Андрей Григорьевич при поддержке местных бизнесменов и властей создал общественный фонд помощи правоохранительным органам. Фонд-то общественный, но сам понимаешь...

- Понимаю. - Байрон погасил окурок в пепельнице. - Ты особенно не беспокойся, ма, не забывай, что я тоже юрист. Всякого навидался... Кстати, а что за кличка - Тата? Татищев?

- Татищевы. Ну иди вздремни, а потом спускайся... Или тебя поднять?

Байрон встал.

- Не надо. Все равно сплю урывками - никакие таблетки не помогают.

- Кстати! - вдруг спохватилась мать. - Я договорилась с одной нашей кудесницей, которая согласилась принять тебя завтра. Сможешь после обеда?

- Знахарка, что ли? Ма...

- Знахарка, но с университетским дипломом. Интереснейший человек. Тебя не убудет от знакомства с Любовью Дмитриевной. Если все упакуется, Оливия тебя и свезет к ней. Не спорь, пожалуйста.

- Только ради тебя... - Байрон переступил с ноги на ногу. - Ты привыкла к этому дому? Как он тебе?

Майя Михайловна вздохнула.

- Привыкаю. Хотя, конечно, трудно считать семейным гнездом такущую махину. Ты об этом? Но это была дедова мечта. Ты бы видел, как он с рабочими вместе кирпичи разглядывал или краску пробовал... Мечта.

- Краску пробовал?

- Капнет на руку, разотрет, потом нюхает... даже лизнет, бывало... Она устало улыбнулась. - Если я вдруг усну здесь, буди безжалостно. Мне трех часов сна довольно.

Комнату свою он запер изнутри, отстегнул протез, придвинул столик с часами, бутылкой рома и пепельницей ближе к кровати и, прикрутив свет ночника до предела, забрался под одеяло. Уставился на эстамп, в полутьме казавшийся просто темным прямоугольником на противоположной стене. Он никогда не бросится спасать ее, как Грегор Замза - картинку из пошлого иллюстрированного журнала с изображением дамы в меховой шляпе и боа. Та картинка - все, что осталось от человека Замзы. У него и того не осталось.

Он приложился к бутылке.

Все впустую. Афганистан, Чечня - впустую. Жены, сын, мать, отец... Господи, да любил ли он их когда-нибудь? Другой, совсем другой вопрос: любили ли они его? А он? Если честно. Если он вообще способен честно ответить на вопрос, который - теперь нет нужды прятать это - никогда по-настоящему и не занимал его. Как, например, случай с Дианой. Со временем его чувства скорее отмирали, чем развивались. А может, именно такова форма их развития?

С шумом выдохнув, он перевернулся на бок. Наверное, перед смертью он вспомнит какие-нибудь случайные глупости - вроде дамы в меховой шляпе, но даже если и отважится рассказать об этом, если успеет рассказать - кому до всего этого дело? Он воевал, жил, работал, обнимал женщин, а все сведется к даме в меховой шляпе, и это еще хорошо, если к ней, а не к какой-нибудь...

Он пригнулся, успев проскочить в подъезд, - пули веером раскрошили остатки штукатурки на стене, когда он уже был за дверью. Выравнивая дыхание и выставив перед собою нож, он поднялся к лифту - и отшатнулся: трупный запах. Значит, этих двоих так и не убрали из кабины. Пятый день. Что ж, не привыкать стать - шестьсот шестьдесят шесть ступенек наверх. Только не спешить, шагать в одном ритме. И не утрачивать бдительность: иногда они нападают на лестничных площадках.

У своей двери он остановился и долго прислушивался. Вроде бы чисто и пусто. Миновав прихожую (под ногами хрустело битое стекло), быстро обошел квартиру: никого. Чисто и пусто. Наскоро перекусив, рухнул в кресло и тотчас заснул, напоследок глянув на часы: в запасе у него сто пятнадцать минут. Достаточно. Ни за что. Он передернул затвор. Клацнуло. Смешно, впрочем. Ведь никогда. И потом, это они, а не он. Ему остается только. Уж это-то он усвоил. Среди ночи подними. Выглянул. За углом ни. Тьма - как в угольной яме. Он никогда не бывал в угольной яме. Пустырь. Впереди метров пятьсот-шестьсот голого пространства без свойств. Разве что страх и зелень. Ямы, рытвины, кусты, путаница ржавой проволоки, обломки бетонных плит, ржавые двутавровые балки внавал. Но выбора нет. И не было. Пуля с выматывающим душу жужжанием прошла в метре над его головой. В девяноста семи сантиметрах над. Они. За ним. Но и он, хоть и по-своему. Он выстрелил не целясь. Теперь можно. Зажмурившись, вперед. Слава Богу. Нет. Налево. Еще левее. Левее. Теперь сюда. Замер как. Враскоряку сидеть - ну да что ж. Они ведь все равно. Впрочем, он тоже. Пора. Бросился, обдираясь. Скользнул на глине, упал боком, вскочил, снова побежал. Не стреляют. Если только они не. Тогда - да. Но зарываться в землю - нет времени. Да и ногти. Хорошо бы. Уперся в стену. Где-то здесь. Открыл без скрипа. Тьма. Из чего ее делают? Из сгущенного света. Судя по ощущениям - они лгут, - огромный цех. Зал. На середину никак нельзя: а вдруг они дежурят у рубильника? И включат свет, когда он выйдет на открытое место, к белой черте? Прижимаясь. Держа перед собой. Мерцает. Сердце сейчас. Лечь, прижаться щекой, зажмуриться. Толчок он с визгом бросается в пролет. Переворачивается, пытаясь догнать хоть глоток воздуха, переворачивается - и просыпается, весь в поту, дрожащий, в кресле на кухне, перед глазами часы: осталось семнадцать минут. Спал девяносто восемь минут. Более чем. То ли он за кем-то гнался, то ли за ним. Мания величия в форме мании преследования.

Потягиваясь, с чашкой кофе в руке, он прошел в комнату, где у распахнутого окна на треноге стоял крупнокалиберный пулемет. Внизу огромная площадь с белой чертой посередине. Напротив - массивное здание с голым флагштоком (какой сегодня флаг?). Они уже скапливаются там, в этом здании, в прилегающих проулках и дворах. Как только поднимется флаг, они ринутся на площадь - отчаянные храбрецы-единицы увлекут за собой бойцов посмелее и поопытнее, за которыми хлынет вооруженное мясо.

Осталось две с половиной минуты. Алая с желтым пятном тряпка уже ползет по флагштоку.

Он еще раз обошел квартиру. В прихожей включил взрыватели мин направленного действия и огнеметы. Если им все же удастся проскочить в дом, первым тридцати-сорока смельчакам придется худо. А тем временем он, если повезет, уйдет этажом-двумя выше и попытается завладеть какой-нибудь квартирой. Хорошо бы с женщиной.

Тридцать секунд.

Он проверил патронную ленту (рядом, на полу, около десятка запасных коробок), передернул затвор. Включил дульный вентилятор. Надел шлем с наушниками. С трудом развернул гофрированный хобот тяжелого пулемета и, валяя дурака, дал одиночный выстрел по стеклам дома напротив. Начинается...

Появились первые бойцы. Их около сотни. Стайка мух. Они устремляются к белой черте пока еще неуверенно, короткими перебежками. Из дома напротив, из правого проулка и с крыши ударили пулеметы. Он займется ими чуть позже. А вот сейчас важно уложить первых у рваной асфальтовой воронки. У него свои ориентиры. Следующая - искореженный взрывом автомобиль. Ну а потом - белая черта. Там уж коси их косой - все равно сотни прорвутся, затаптывая убитых и раненых. Поднялись. Он дал короткую очередь. Один упал. Остальные продолжают бежать пригнувшись. Тщательнее прицелившись, он изо всей силы жмет на спусковой рычаг. Вентилятор ревет. Трупы, разваливаясь на куски, взлетают в воздух. Мясо! Человек с оторванной ногой еще прыгает, но он уже больше не опасен. Остальные залегли. За ними двинулись бойцы поопытнее. Огонь. Огонь. Огонь! Пошло мясо. Супчик с мясом. Их тысячи, тысячи! Огонь! Что происходит? Что со ним? Ранен? В голову? Почему ему так больно? Так больно! Так больно... Из одного ада - в другой, из одной дурной бесконечности - в другую.

Липкий с ног до головы от горячего щиплющего пота, он резко очнулся. Было темно.

- Я выключила свет, - прошептала Диана. - Ты входную дверь запер?