Хэллоуин - Борис Левандовский

Почувствовав, как уходит страх, Глеб наклонился и поднял кол, а затем, подумав, достал из-за пояса топор.

– Ну где ты там прячешься, дерьмо собачье! – крикнул он. – Выходи, поговорим! Что, испугался? Притаился в своей могиле и дрожишь там, под землей, как заячий хвост? И правильно делаешь! Сейчас тебе наступит конец!

С колом наперевес политрук ринулся вперед.

– Спасите меня, товарищ лейтенант! – Тихий женский шепот раздался, как ему показалось, прямо под ногами. – О, как мне страшно и больно! Очень больно! Спасите меня, пожалуйста!

Глеб остановился и посмотрел вниз. Голос доносился из могилы, на которую он едва не наступил. Он присел на корточки и чиркнул спичкой, вчитываясь в расплывчатый текст таблички, прибитой к маленькому крестику.

«Федорчук Оксана. 1922–1943», – с трудом разобрал он полустертую корявую надпись, сделанную химическим карандашом.

Внезапно все вокруг заволокла серая пелена, и Глеб оказался в подвале, тяжелый, затхлый воздух которого, казалось, был пропитан ужасом и болью. Тусклый свет запыленной лампочки, на длинном шнуре свисающей с потолка, отбрасывал на стены с местами облупившейся штукатуркой причудливые тени, напоминающие кровожадных монстров.

Камера пыток, внезапно понял он, содрогаясь от омерзения.

В углу мрачного помещения, развалившись в кресле, сидел гестаповец, пожирающий похотливым взглядом обнаженное тело девушки, подвешенной за руки к вмурованному в потолок кольцу. Веревочная петля глубоко впилась в запястья, и кисти рук со слегка согнутыми пальцами посинели.

Фашист встал и подошел к столу, на одной половине которого были аккуратно разложены зловеще поблескивающие хирургические инструменты, а на другом стояла бутылка коньяка и пузатый бокал на длинной ножке. Наполнив бокал до краев, он сделал несколько маленьких глотков, затем закурил, с явным интересом рассматривая пленницу. Его взгляд на мгновение задержался на небольшой груди, ребрах, выступающих из-под тонкой кожи, втянутом животе, темном треугольнике волос, длинных стройных ногах, изящных стопах, всего несколько сантиметров не достающих до пола.

Подойдя вплотную, он глубоко затянулся и выдохнул густую струю дыма в лицо своей жертве. Девушка встрепенулась и открыла глаза, с ненавистью взглянув на своего мучителя.

– Все готово, герр офицер.

Мужчина в форме полицая поднялся с корточек, держа в руках гудящую паяльную лампу.

– Можно начинать.

Гестаповец вернулся на свое место и уселся, поставив бокал на подлокотник, как зритель театра в предвкушении захватывающего зрелища.

– Скажи, для какой цели предназначалась взрывчатка, найденная у тебя в сарае?

Девушка молчала, широко раскрытыми от ужаса глазами взирая на стоящего возле стола полицая.

– Приступай! – махнул рукой офицер, не в силах оторвать взгляда от беспомощной пленницы, которая, покрываясь потом, забилась, словно пойманная на крючок рыба.

На лице Вурдалака появилась зловещая ухмылка. Он не спешил, с наслаждением наблюдая, как извивается его жертва, пытаясь хотя бы на несколько мгновений отсрочить начало пытки. Наконец она затихла, и обмякшее тело вытянулось.

Палач сделал шаг вперед и поднял паяльную лампу. Короткий конус голубого гудящего пламени коснулся тугой груди. Девушка вздрогнула, по перепонкам ударил дикий, нечеловеческий крик.

Ухмыльнувшись, Вурдалак медленно, с наслаждением взирая на мучения своей жертвы, опустил лампу несколько ниже, и яростное пламя лизнуло нежную кожу грудной клетки, которая прямо на глазах чернела и лопалась, обнажая ребра. Крик оборвался. Голова упала на грудь, и загорелись длинные волосы, которых коснулся огонь. По комнате поплыл удушливый запах горелого мяса. Содрогаясь от рвотных позывов, немец вскочил, выронив бокал, зажал обеими руками рот и бросился к двери.

– Что, не нравится, герр офицер? – прошептал ему вслед полицай, ставя паяльную лампу на стол. – Чистоплюй хренов! Привык командовать, а я должен выполнять всю грязную работу. – Схватив со стола бутылку, он сделал несколько жадных глотков и взял длинный, острый как бритва ампутационный нож. – Сейчас ты мне все расскажешь! Соловьем запоешь! – Узкое блестящее лезвие легко вошло между ребер. – Молчишь, сука?!

Точно выверенным молниеносным движением он вспорол крест-накрест переднюю брюшную стенку, с наслаждением наблюдая, как выползают из зияющей раны розовые петли кишечника.

– И не таким языки развязывали! – Он кромсал покачивающееся на веревке тело, на глазах превращающееся в бесформенный кусок мяса, все больше возбуждаясь от этого зрелища и не замечая тонких струек крови, брызжущих в лицо из пересеченных артерий – Что, так и не хочешь со мной побеседовать?

Запустив окровавленную лапу в остатки волос, Вурдалак запрокинул голову девушки назад, внимательно вглядываясь в искаженное гримасой боли и ужаса лицо с неестественно широкими зрачками. Затем, взяв со стола небольшой топорик, которым хозяйки разделывают мясо, обезглавил мертвое тело.

– Садист! Изверг! Нелюдь! – вскричал Глеб, полностью утратив чувство реальности. – Сейчас ты у меня получишь, сволочь!

– Спаси нас, солдат! – тихо шептали столпившиеся у него за спиной призрачные белые фигуры.

«И у кого хватило ума похоронить палача в окружении его жертв?» – думал политрук, останавливаясь возле едва приметного холмика, припорошенного снегом.

Склонившись над могилой, придерживая кол левой рукой, он принялся бить по нему обухом топора, с удовлетворением отмечая, как после каждого удара кол на несколько сантиметров уходит в замерзший грунт.

– Ну вот и все! – Политрук вытер пот со лба и распрямился, любуясь проделанной работой.

Над кладбищем повисла тишина. Гнетущая, зловещая тишина, не предвещающая ничего хорошего.

– Чего замолчали? – Пытаясь побороть холодящее чувство ужаса, Глеб шагнул назад, оборачиваясь к безмолвно застывшим за спиной призракам.

Тотчас холмик бесшумно взорвался, разбросав в стороны мерзлые комья, и из разверзшейся под ногами черной дыры появился Вурдалак, костлявой рукой схватив Глеба за полу шинели.

– Теперь не уйдешь! Я утащу тебя с собой! – хрипел полицай с выпученными глазами, вывалившимся языком и пересекающей шею странгуляционной бороздой, второй рукой пытаясь дотянуться до горла Глеба.

Вздрогнув от страха, политрук взмахнул топором. Не встретив сопротивления, топор со свистом рассек стылый воздух и, выскользнув из потных ладоней, отлетел далеко в сторону, тихо звякнув о мерзлую землю.

– Что, не получилось? – злорадно шептал Вурдалак, смыкая пальцы с длинными загнутыми ногтями на шее своего врага.