Никита Хрущев - Жорес Медведев

Китай этим письмом ясно давал понять, что Хрущев отныне уже не может быть лидером международного коммунизма, что он предал идеалы марксизма-ленинизма, стал ревизионистом и что руководящая роль в мировом коммунистическом движении будет теперь принадлежать Китайской компартии, на знамени которой Сталин по-прежнему занимал место между Лениным и Мао Цзэдуном. Мао Цзэдун, однако, стал со временем хоть и пятым по счету классиком марксизма на плакатах (после Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина), но его профиль рисовали заметно крупнее остальных – вольность, на которую Мао не решался ни при жизни Сталина, ни до разоблачений Сталина на ХХ Съезде КПСС.

Глава 8 Новые экономические реформы и политический кризис в 1957 году

1956 год был успешным по производству зерна, но в стране все еще резко не хватало продуктов. Разоблачение сталинизма на ХХ Съезде и массовые реабилитации политических заключенных хоть и обеспечивали популярность Хрущева среди многих слоев населения, создавали тем не менее серьезный идеологический вакуум. Для всего мира стало теперь очевидно, что система управления советского типа, возникшая в результате революции, не смогла развиваться на основе закона и конституции, не гарантировала элементарных демократических свобод граждан и соблюдения их прав и опиралась на массовый террор. Можно было ожидать, что после ХХ Съезда с этим будет покончено навсегда, но уже события 1956 года: мягкая и компромиссная резолюция «О преодолении последствий культа личности», военное подавление венгерского восстания, обострение отношений с Югославией и ряд других явлений свидетельствовали о том, что слишком решительная политика в направлении десталинизации и демократизации подвергается ревизии, как под давлением изнутри, так и со стороны руководства других коммунистических партий.

В культурной жизни страны главным показателем «либерализации» стала публикация в «Новом мире» в августе-октябре 1956 года романа В. Д. Дудинцева «Не хлебом единым», который произвел большую сенсацию в литературных и интеллектуальных кругах и был единодушно поддержан на многих дискуссиях. Он был резко антибюрократическим и показывал, что существовавшая при Сталине система произвола и бюрократии порождала особую «элиту», препятствовавшую и техническому прогрессу общества. Но в конце 1956 года Хрущев лично подверг роман Дудинцева критике, как якобы антисоветский. «Оттепель» (выражение Ильи Эренбурга) в литературе подходила к концу. Именно в это время был отвергнут представленный для публикации роман Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» – но эта история стала известна только в 1958 году, когда Пастернак получил Нобелевскую премию. Настораживали и некоторые другие ретроградные ноты в многочисленных выступлениях Хрущева, старавшегося теперь немного обелить Сталина как партийного и государственного деятеля.

Подобный осторожный поворот в консервативную сторону был попыткой остановить разоблачения террора и произвола, практически начавшегося отнюдь не с убийства Кирова в 1934 году и не ограничившегося уничтожением партийных деятелей, миллионы которых были теперь реабилитированы (хотя на ХХ Съезде Хрущев сообщил о реабилитации немногим больше 7 тысяч партийных работников). Вставал вопрос и о реабилитации членов реальных оппозиций Сталину, осужденных на «открытых» процессах (Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков и сотни других) и о пересмотре всей политики партии после Октябрьской революции. Неизбежны были разоблачения репрессий в период коллективизации, процессов 1929–1930 годов и многого другого, включая вопрос о Л. Троцком. Хрущев и его коллеги сравнительно легко пошли на пересмотр политики репрессий, затрагивавших партийных и государственных работников их поколения, по существу – элиты конца тридцатых и сороковых годов, но они не могли колебать прочные устои собственной власти, полученной отнюдь не демократическим путем.

Но даже ограниченных разоблачений и многомиллионных реабилитаций было достаточно, чтобы общая политическая репутация советской системы в мировом сообществе, прежде всего в левых течениях, сильно испортилась. Внутри СССР возник идеологический вакуум и прежде всего из-за низкого уровня жизни. Любая пропаганда преимуществ советской системы была бы эффективной только в том случае, если можно было хотя бы сказать, что все жертвы диктатуры и централизации принесли реальные экономические результаты, – и не в форме большего количества добываемого угля и более высоких цифр выплавки стали и добычи нефти, а в форме товаров народного потребления, продуктов питания и улучшения жилищных условий и условий труда и отдыха, и не в сравнении с Россией 1913 года, а в сравнении с западными капиталистическими странами.

Хрущев прекрасно понимал, что простой народ оценит его деятельность не только по политическим реформам и международным акциям – нужно было серьезно улучшать еще слишком плохие условия жизни основной массы населения. По инициативе Хрущева еще с 1955 года было расширено жилищное строительство, хотя для более быстрого решения жилищной проблемы Хрущев, наряду с разумной индустриализацией строительства, поддерживал в основном примитивные типовые проекты домов и уменьшенные стандарты квартир. (Такие кварталы в городах быстро получили название «хрущобы».)

Но развитие производства товаров массового потребления, создание новых типов товаров, ставших обычными во многих странах, но не производившихся в СССР, насыщение ими торговой сети было крайне трудной экономической задачей. Централизованная система экономики СССР, при которой любой вид производства планируется Госпланом и организуется тем или иным министерством, была удобной для реализации больших проектов; создания мощных турбин, авиации, флота, вооружения, атомных и ядерных бомб, реакторов, производства железной руды, стали, добычи нефти, угля, леса и многого другого. Но для массового производства тысяч других товаров непосредственного потребления и в том числе требующихся в небольших количествах (химические реактивы, медицинские препараты, инструменты, посуда, мелкие приборы для различных измерений, спортивный инвентарь, запасные части и т. д. и т. п.) – для такой задачи централизованное руководство через правительственную и госплановую систему было слишком бюрократическим. В капиталистических странах правительство не организует непосредственно производство, и экономика децентрализована и самоуправляема. Преимущество социалистической системы было доказано, когда СССР быстро превратился в индустриальную супердержаву с мощной тяжелой индустрией. Но в производстве товаров народного потребления, отражающемся прежде всего на условиях жизни людей, СССР явно не выдерживал соревнования с США и странами Европы. Попытка решить эту задачу «классическими» советскими методами централизованного руководства вели к созданию в Москве все новых и новых министерств и комитетов и к дроблению уже существующих министерств на более мелкие. За счет этого увеличивался центральный бюрократический аппарат, но не было реальных экономических достижений. Естественно возникал вопрос о целесообразности нового нэпа, о расширении мелкой или даже частной промышленности, хотя бы для удовлетворения местных нужд в товарах, которые вообще никогда не планировались через Госплан, но все же были необходимы, например в крестьянских хозяйствах (брички, телеги, колеса для них, сани, оглобли, подковы, вилы, ухваты, коромысла, древесный уголь и многое другое). Но разрешить расширение частного сектора в производстве в 1956 году Хрущев не мог – это была бы слишком радикальная экономическая реформа «антисоциалистического» типа.