Тишина - Василий Проходцев

всех участников посольства. Его распирало от радости, которую испытывает человек, только что исполнивший тяжелую и опасную работу, получивший за нее неплохое вознаграждение и, наконец, оказавшийся полностью свободным. Ордину, Кровкову и другим москалям бурные проявления ермолиного дружелюбия были явно не по душе. Иван удовлетворенно подумал, что предателей никто не любит, даже их хозяева, и отвернулся от Ермолая в сторону. Это, однако, не помешало тому подскакать к Пуховецкому, хлопнуть Ивана по плечу, и сказать:

– Не держи зла, брате, авось еще свидимся – степь широка!

После этого Неровный пришпорил коня и пулей умчался куда-то в сторону от шляха, где его быстро скрыл высокий ковыль. Теперь Иван оставался один с московскими послами. Как ни злился он на Ермолая, но когда тот уехал, Пуховецкий почувствовал одиночество. Это чувство усиливалось еще и тем, что посольский отряд казался очень маленьким на фоне необъятного степного простора. Кроме Кровкова и Ордина, в нем были еще двое москалей подъяческого вида, которые, несмотря на украшавшее их прекрасное оружие явно больше привыкли работать пером, чем саблей. Таким составом путешествовать по приднепровским степям было опасно, даже имея ханскую тамгу. Дорогое оружие и костюмы, деньги, да и сами послы были отличной приманкой для никому не подчинявшихся ватаг степных разбойников – как татар, так и казаков. Но вскоре опасения Пуховецкого рассеялись. Сначала вдалеке в степи появилось довольно большое облако пыли, из которого постепенно стали выступать силуэты всадников, довольно большого отряда. Что-то в этих всадниках показалось Ивану необычным, даже издалека. Вскоре он понял, в чем дело: кавалеристы, которых было около сотни, скакали ровным строем, шеренгами одна за другой, как не ездили ни запорожцы, ни, тем более, татары или ногайцы. Никакой необходимости держать так четко строй здесь, в дикой степи, не было, но видимо эти всадники уже отвыкли скакать по-другому. Когда отряд приблизился, Пуховецкий удивился еще больше. Своим нарядом и вооружением всадники совсем не напоминали сотенных московских дворян, которых Ивану доводилось раньше видеть. На них были одинаковые панцири с округлой пластиной на груди и совсем необычные шлемы с козырьком над глазами. За спиной у каждого висело по карабину, явно немецкого происхождения, а к седлам были подвешены по паре пистолетов. Из привычного московского вооружения были лишь сабли, да и те какой-то странные: тонкие и прямые. Само однообразие оружия и снаряжения этих всадников казалось необычным. Совсем бы принять их за немцев, если бы не пышные московские бороды, топорщившиеся из под причудливых шлемов. Тут они были на любой вкус: и короткие, изящно и ровно подстриженные, и длинные кудрявые, или тоже длинные, но расчесанные на две половины – словом, их вид не оставлял сомнения, что перед Иваном предстали именно московиты, а не наемные немецкие кнехты. Пуховецкий подумал, что, пожалуй, уход за бородой предоставляет даже больший простор для творчества, чем принятое у запорожцев отращивание усов и оселедцев. Было видно, что Ордин с Кровковым с большим трудом удерживались от того, чтобы в нарушение субординации начать обнимать и целовать бородатых всадников – так обрадовались они их появлению. Преодолев эту минутную слабость, Агей Кровков с суровым начальственным видом, выпрямившись в седле, поскакал к замершей шеренге, пронесся перед ней, только в конце остановив коня, довольно осмотрел подчиненных и поприветствовал их. Шеренга ответила громовым выкриком, слов которого Иван не разобрал. Затем Агей вызвал из строя нескольких начальных людей, отдал им негромко какие-то приказания, после чего рота рассыпалась на несколько маленьких отрядов, которые, сохраняя всю ту же образцовую четкость строя, поскакали в разных направлениях. Лишь с десяток всадников остались с послами, когда они вновь тронулись в путь.

Глава 8

Проехали послы не долго. Почувствовав себя в безопасности, они решили вновь исполнять все церковные обряды, которых в Крыму невозможно было держаться во всей их полноте из-за нехватки времени и стесненных обстоятельств. В это время при московском дворе было в моде благочестие, и увлекались им молодой царь и его приближенные настолько, что сам царский дворец превратился на время в подобие строгого и чинного монастыря. Образец благочестия перед агарянами должны были явить и московские послы, отправлявшиеся в далекий и опасный Крым. Перед выездом им была вручена особо составленная, чуть ли не самим государем, грамота, где подробнейшим образом было расписано количество и содержание утренних, дневных и вечерних молитв. Если бы послы решили полностью исполнять полученные предписания, то не только не имели бы возможности, за нехваткой времени, выполнить свою посольскую миссию, но и сам путь в Крым занял бы у них никак не менее полугода. К счастью, решено было не посылать с ними священника, а сами послы, по молчаливой договоренности, делали себе в религиозном вопросе большие послабления. Особенно часто уклонялся от длительных служб Агей Кровков, который, будь его воля, и вовсе ограничивался бы краткими утренними да вечерними молитвами. Гораздо ответственнее подходил к делу стольник Ордин. Кроме присущей ему набожности, его подталкивало к соблюдению предписаний и то, что, как он прекрасно понимал, об их поведении во всех подробностях будет доложено государю, а тот будет придавать образцовости поведения своих послов ничуть не меньшее значение, чем собственно исходу их посольства. Отъехав не более, чем на версту от того места, где послы повстречались с отрядом рейтар, Ордин, к явному неудовольствию Агея Кровкова, дал знак всем готовиться к молитве, и начал извлекать из седельной сумки небольшие образа и другие необходимые для молебна предметы. Пуховецкий вначале воспринял происходящее с воодушевлением – последний раз он был в церкви много лет назад, да и то это была походная казацкая церковь, по общему мнению самих казаков больше похожая на хлев. Сейчас Иван с удовольствием вдыхал полузабытый запах свечного воска и ладана, и с умилением смотрел на строгие лики святых. Когда Ордин начал громко, довольно красивым тонким голосом читать молитву, Пуховецкий с жаром повторял за ним ее слова, и даже немного прослезился. Однако прошло с полчаса, и Иван не без испуга понял, что, судя по последовательности молитв, служба только начинается. Никогда не собираясь быть попом, Иван, тем не менее, из всего курса училища особенно хорошо запомнил именно литургическую часть, и это знание сейчас подсказывало ему, что Ордин собирается отчитать полновесную обедню, причем на один голос. Это означало, что впереди еще по меньшей мере два часа службы. Судя по сумрачному, почти страдальческому лицу Кровкова, догадка Пуховецкого была верна. Двое молодых подьячих, тем временем, исправно крестились и били поклоны, хотя,