Спасти нельзя развестись - Екатерина Серебрякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчина не спрашивал, он скорее намекал, что знает о нашем с ней общении. И хоть знать он не мог, его уверенность была обоснованной.
– Галина Яковлевна мне не звонила. Я обрываю её телефон каждый день, но ничего. Волнуюсь за нее не меньше Вашего.
– А она, судя по всему, не волнуется ни за нас с вами, ни за репутацию семейного бизнеса.
– Кому бы говорить о репутации семейного бизнеса, – буркнула я себе под нос. Но, кажется, мужчины меня услышали и наверняка восприняли намек каждый на свой счет.
Хоть я и говорила, что сначала являюсь профессионалом своего дела, а потом женщиной, на деле все было куда сложнее.
Я должна была защищать интересы холдинга, показывать прессе красивую картинку. Но это не значило, что в стенах офиса я и вовсе забывала о происходящем в этой семье.
Во мне играла обида. За себя, за Галину Яковлевну. Я не могла делать вид, что ничего случилось.
– Ольга, Борис, я собрал вас здесь, чтобы обсудить дальнейшую судьбу компании.
– Вы планируете разводиться и делить акции холдинга? – мужчина не переменился в лице, но пожал плечами и хмыкнул.
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть нашу жизнь в прежнее русло. Но на кону не двухкомнатная квартира в Мытищах. Нам есть что делить, и я хочу позаботиться прежде всего о компании, чтобы быть готовым к любому исходу.
Борис молчал до этого момента.
Он наблюдал за нашим разговором, оперев подбородок о сцепленные в замок руки.
По взгляду я видела, что он обеспокоен не меньше моего, но старается не выдавать волнения.
Отец всегда был для него идеалом и примером для подражания. Да, голос Галины Яковлевны имел большой вес в их семье, но все-таки уклад жизни был патриархальный, и перечить Григорию Борисовичу мало кто решался.
– Папа, этот холдинг – вся наша жизнь. Я в этой компании уже двадцать лет, Оля больше десяти. Мы не хотим впускать сюда кого-то еще. Тем более человека со своими порядками.
–Моему второму сыну не достанутся акции холдинга. Он заинтересован в них, но фирма это не игрушка, в которую можно дать поиграть каждому желающему. В случае развода с Галей он получит половину от того, что я отсужу, в денежном эквиваленте.
– К чему мы говорим об этом всем? Если Вы хотите поступить так, никаких проблем. Но ведь дело даже не дошло до развода!
Я всерьез не понимала, куда клонит свекр. Казалось, мы ведем разговор на пустом месте без причины.
Однако что-то внутри, называемое интуицией, подсказывало, что сейчас всплывет какое-то «но».
– Оленька, я серьезный человек, я не могу ждать, когда дело дойдет до развода, чтобы начать продумывать порядок действий. Мне нужно быть уверенным в том, что в случае судебного процесса я не останусь без поддержки.
– Хотите, чтобы мы дружили с Вами против Галины Яковлевны?
Я посмотрела на мужа, но тот только пожал плечами. Впрочем, готова поспорить, что он будет на стороне отца, что бы ни случилось. Сейчас я выбираю с кем и против кого буду дружить.
– Оля, ты можешь дружить с моей женой, это твой выбор. Неправильный, но твой, – я усмехнулась и отрицательно качнула головой, выражая свое пренебрежение к словам свекра. – Сейчас мы скорее обсуждаем несложные условия сохранения холдинга за вами.
– Ах, вот оно что… Есть какие-то условия?
– Да какие там условия, Оль? Так, маленькое одолжение за возможность управлять холдингом всецело.
– Что Вы имеете ввиду?
Мы с Борисом переглядывались между собой, но так ничего и не понимали.
– Доля акций моей жены и моя тоже перейдет вам с Борисом. Точнее вашему ребенку.
Сердце пропустило удар, а я буквально замерла в той позе, в которой сидела.
Мысли кубарем пронеслись в голове одна за другой, я не успела зацепить хоть одну из них.
Неужели Миролюбов знал? Просто не мог. Выходит, сейчас он требовал от нас с Борисом родить ребенка? Не похоже на него.
Выражение моего лица сейчас, наверное, отражало весь спектр эмоций от ужаса до смятения.
А вот муж почему-то удивлен не был. Я поймала на себе его взгляд и прочла в глазах… просьбу простить?
Да, Борис выглядел не удивленным или растерянным, а именно виноватым. Как будто на его плечах ответственность за просьбу своего отца.
– Григорий Борисович, я все равно не понимаю.
– Сын рассказал, что ты беременна.
Что-то внутри оборвалось.
Наверное, я не изменилась в лице, и даже пульс не стал чаще. Но из меня как будто высосали жизнь, оставив в душе только щемящую пустоту.
До этого момента маленький человечек во мне был защищен моей любовью, заботой, семейной тайной, о которой я не решалась никому рассказывать. А выходит, что муж, вопреки нашей договоренности, выложил всю правду отцу?
– Оля, это останется только между нами. Я бесконечно рад, что наш род продолжится, что у компании будет наследник! Я так рад, что отдам холдинг в ваши руки.
– Я не наследника ношу, а ребенка, – произнесла не своим голосом, от которого внутри даже у меня все леденело. – Ты рассказал ему? Хотя я просила, умоляла! Ты же знаешь как я волнуюсь и как переживаю из-за беременности!
– Он мой отец и будущий дед, он имел право знать.
– Знать о чем? – оттолкнув мужа, который пытался меня обнять, я отошла на несколько шагов, прижавшись спиной к двери. – Он рад нашему ребенку? Да он грезит только семейным бизнесом! Чтобы все это унаследовали Миролюбовы!
– Оля, не говори ерунды! – мужчина схватил меня за руку и шепнул, едва размыкая губы. – Он хотел отдать часть акций той семье, понимаешь? Отдать наш холдинг, впустить сюда чужих людей. А сейчас всем этим будем владеть только мы с тобой и наш ребенок!
– Ребенок тебе что, разменная монета, чтобы заполучить кусок семейного бизнеса?
Я уже не могла сдерживаться и горько плакала, забыв о субординации, о своем внешнем виде.
Было больно и горько, что сейчас еще не родившийся малыш стал просто гирей на весах семейного бизнеса.
– Григорий Борисович, а сын Вам сказал, что ребенок возможно не от него? Подумайте, кому Вы хотите передать свои акции.
Сказав это, я вылетела из кабинета, громко хлопнув дверью.
Внутри не было ни чувств, ни эмоций. Хотелось плакать и бить стены руками, но в одночасье слезы на щеках высохли, а ронять новые я просто не могла.
Мне было обидно за себя. За то, что мое достоинство
