Соседи - Евгений Суворов

Пастухи в Белой пади находились в привилегированном положении, но у Бурелома выпросить даже пустяковый ремешок было не так-то просто: без распоряжения бригадира никому ничего он не давал. Бригадир улыбнулся, поняв по голосам, доносившимся из сеней, как твердо стоит Бурелом на страже колхозного имущества.

Не переставая улыбаться, бригадир вылез из-за стола, по-хозяйски прошел мимо скамеек с мужиками, выглянул в сени и крикнул:

— Дядя Афанас! Дай пастухам все, что просят!

— А он ничего не просит, — широко развел лапищами Бурелом, будто собирался отдать пастуху все, что было у него в хомутарке.

— Я же слышу — просит, — сказал бригадир и засмеялся. — Ну и Бурелом!

Бурелом как будто не слышал бригадировых слов, ушел в глубь хомутарки, освещенной яркой электрической лампочкой, и принялся что-то разыскивать, раздвигая хомуты на стене то вправо, то влево. Дементий стоял и ждал.

— Не дает? — спросил бригадир и с интересом смотрел за Буреломом, который, расставив руки, медленно поворачивался в маленькой хомутарке и был похож на медведя в берлоге.

— Я у него два веревочных пута попросил, — отвечал бригадиру Дементий. — А видишь, сколько разговору? Одно, говорит, дам, а два — нету. Легче самому сделать, чем у него просить! Честное слово!

Бригадир засмеялся, довольный, что Бурелом не балует даже пастухов.

— Дементий Корнилович, зайди-ка, тебя полбригады мужиков ждет.

— Некогда, Степанович, коров надо гнать.

— Зайди-зайди.

— Что за собрание с утра?

— А мы быстро проведем! — ответил бригадир. — Ты председателем будешь! Твой заместитель уже выступил, теперь очередь за тобой!

— Шутишь над стариком?

— Сейчас разберемся, кто над кем шутит. Заходи, не стесняйся!

— Яков в конторе?

— Здесь.

— Понятно, что за собрание, — сказал Дементий. — Насчет Петра Ивановича?

— Какой ты догадливый!

Бригадир с Дементием зашли в контору.

— Ты, Степанович, со мной разговариваешь, будто я провинился перед тобой.

— Передо мной — это полбеды! — Бригадир, шедший впереди Дементия, остановился посреди конторы, повернулся к Дементию. — Ты перед всеми провинился!

— Как это так? — готовый рассердиться, спросил Дементий. — В чем я перед всеми провинился?

— Сейчас сядем, скажу.

Бригадир предложил Дементию место за столом, но тот отказался, объяснив свой отказ тем, что на подоконнике сидеть удобнее, и втиснулся между мужиками. Бросив суровый взгляд на Дементия, бригадир сел, наклонился над столом, как прежде, и, обращаясь ко всем, сказал:

— Про такие дела надо немедленно сообщать! А то ведь получается…

— Яков, — перебил бригадира Дементий, — ты рассказал, как было?

За Якова ответил бригадир:

— Он-то рассказал, а почему ты молчал?

— Петр Иванович просил не распространяться.

— Это ты, Дементий, брось, — не поверил бригадир. — Вокруг моего дома кто-то ночью ходит, а я буду из этого делать тайну?

— Кричать же не будешь?

— Ты знаешь, о чем я говорю?

— Один день ничего не решает, — сказал Дементий, поглубже садясь на подоконнике.

— Что значит «один день ничего не решает»?

— А то и значит, что ничего не решает. Я только вчера узнал от Петра Ивановича, что кто-то ходит около его дома.

Взгляд Дементия, устремленный на бригадира, говорил: вот так вот, товарищ бригадир, нападаешь, а толком не разобрался. Лицо Дементия багровеет.

Не собираясь извиняться перед Дементием, бригадир все так же строго спросил:

— Всего сколько дней прошло, как ты не с Петром Ивановичем говорил, а видел этого мужика?

— Сейчас посчитаю, — сказал Дементий. — Сегодня — одиннадцатый день. Если это только тот мужик… День совпадает. Как раз в эту ночь кто-то появился на огороде у Мезенцевых.

— Что хоть за мужик? — спросил бригадир. — Может, там и бояться-то некого?!

Дементий рассказал.

— Как же вы теперь пасти будете? — с самым серьезным видом спросил бригадир, взглянув на Якова, потом — на Дементия. — Он же смотрит за вами из-за каждого дерева! Вам теперь с печи нельзя слезать!

Мужики захохотали.

— Пушшай ходит, он же никого не трогат, — сказал Егор Кофтоногов, работавший в кузнице молотобойцем. Шутит Егор или говорит серьезно — не разберешь.

— Он у тебя, Егор, ночью-от проверит амбар, будешь знать!

— А то в избу залезет и уволокет вместе с Ольгой!

— Пушшай попробоват. — Егор хохочет. — Я сам кого хошь уволоку! Ребра пошшитаю!

Скоро мужики, обсуждая новость, разошлись из конторы. Кто — завтракать, кто — на работу.

Бригадир замкнул на амбарный замок дверь высокой перегородки в углу, за которой стоял телефон, отдал ключ сторожу и уехал куда-то на мотоцикле.

Пастухи выгоняли коров на час позже.

От деревенских баб им бы точно досталось, но сегодня никто не сказал ни слова. Коровы, до пастуха выгнанные на улицу, тревожно мычали, не понимая, почему нет стада и куда теперь идти.

Кто-нибудь, заслонившись ладошкой от солнца, поднявшегося на целый метр над Школьным лесом, подолгу смотрел вслед Дементию и Якову, потом уходил в ограду с таким озабоченным видом, будто что-то вспоминал, и пастухи догадывались: жители Белой пади знают, что дому учителя угрожает какая-то опасность.

15

Из школы доносится разноголосый беспорядочный крик — закончились уроки у второго и четвертого класса. По мере того как ученики выбегают из школьной ограды, беспорядочный крик сменяется сплошным победным воплем, и тогда кажется, что это наши войска штурмом взяли крепость.

Александра Васильевна подходит к окну, взглядом провожает орущих и толкающихся учеников. Она всегда, хотя бы на короткое время, подходит к окну и взглядывает на учеников, — и всегда от их шума и крика ей делается тревожно, и она задает себе один и тот же вопрос: почему дети орут и толкаются, когда идут из школы? Каждый из учеников выглядит очень сильным, неуступчивым, и она не понимает, как ее муж справляется с такой оравой.

Затем Александра Васильевна переходит к другому окну, оно меньше закрыто разросшейся черемухой и яблоней, в просветы между ветвями видны школьные ворота, из которых вот-вот должен появиться Петр Иванович.

Петра Ивановича, выходящего из ворот, не видно. Значит, сейчас он замыкает школу, и Александра Васильевна не спеша отходит от окна. Подумав, возвращается, снова приникает к окну, — увидела Петра Ивановича, вышедшего из ворот, замедлившего шаг и остановившегося: он с кем-то говорит, ветки мешают рассмотреть — с кем.

Она переходит к третьему окну, из которого видно собеседника Петра Ивановича — конюха Павла. Александра Васильевна пристально всматривается, старается угадать, о чем Павел говорит с ее мужем.

Устав смотреть, она идет в коридор, с полпути возвращается, решив, что лучше сначала достать из печи чугун с борщом, чтоб остыл немного, а уж потом сходить за водой. Можно сказать Володе, он бы принес, но она освободила его от всех домашних дел: сиди, читай что-нибудь, пиши. И, когда Володя сидит за столом, читает и пишет, это счастливейшие минуты для Александры Васильевны.

Александра Васильевна с грохотом перебирает ухваты, безошибочно находит в темной печи один и другой чугуны и, слегка коснувшись дном тяжелого чугуна о кирпичный под, с молниеносной быстротой ставит его на загнетку; другой чугун, с драной картошкой, выхватывает еще быстрее и оставляет слегка выдвинутым из печи.

Петр Иванович, пройдя под окнами, скоро появляется на кухне. Спрашивает:

— Володи нет из школы?

— К колодцу пошел.

— А-а, хорошо! Сам пошел или посылала?

Александра Васильевна ответила, будто проглотила что-то кислое:

— Сам.

Володя вернулся от колодца, поставил ведро на кухне рядом с цинковым бачком. Мужики сели за стол друг напротив друга, ожидая каждый свою миску: Петр Иванович — большую, синюю, с облупившейся по краям эмалью; Володя — чуть поменьше, алюминиевую; Александра Васильевна поставила себе самую маленькую миску, тоже алюминиевую. Петр Иванович очистил две небольшие луковицы и покрошил их над мисками.

— Подай-ка еще луковицу! — сказал он Володе, успевшему поднести ко рту первую ложку с борщом, от которого шел горячий и вкусный пар. Очистил, положил рядом с деревянной большой солонкой, чтобы минут через пять — десять каждому покрошить еще луку.

Александра Васильевна посмотрела на свои руки, вымазанные в саже, хотела вымыть, но передумала: вытерла кое-как о передник и села за стол.

— Что тебе Павел сказал? — спросила она у Петра Ивановича, справлявшегося с борщом с такой быстротой, что было удивительно, как он не обжигался.

— Павел? — переспросил Петр Иванович, задерживая ложку в воздухе. Он дожевал кусочек мяса, раз и другой зачерпнул из миски жидкого, запил, как будто у него во рту был не кусочек мяса, а лекарство, и сказал, сначала глядя в свою миску, потом на Александру Васильевну.