Три жизни одного Бога - Антон Волохов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я, – сказал Дмитрий и вытащил из кармана пистолет, – Я тут главный порок. Я хотел вылечить всё и всех, гоняясь за своей одержимой любовью. Я хотел мира во всем мире, не меняя главной людской сути. Я хотел побед, без поражений, любви, без обязательств, счастья без страданий. Я тот самый идеалист, что верил в мир, людей, добро без зла и Бога без Дьявола. И ничего сейчас нет в моей душе, кроме одного – любви к человеку. И я готов ради неё убивать, страдать и жертвовать, – Дмитрий направил пистолет на Баркова.
– Как прекрасно, – сказал Барков и посмотрел на Марию, – Ты дала ему пистолет, который невозможно увидеть. Правила против правил. Пчёлы против меда. Помощь людям ради собственного эго, злой Барков, злой, убить и закопать, мозги в асфальт, кровь и кишки, просто милая и страстная девочка, преисполненная любовью и состраданием. Хороший ход, но… он все равно слаб. Слаб и жалок, как все вы тут.
Мария напряглась, отпустила мою руку и сделала шаг к Баркову. Дмитрий стоял, направив пистолет на Баркова. Генерал хлопал глазами.
– А вот и мой ответ, тебе, Мика, – сказал Барков, – Дима, а что за странная записочка лежит у тебя в другом кармане куртки? Кажется – это я тебе её дал, прежде чем ты вышел к Роману. Может быть, там что-то о Елене? Я хочу, чтобы ты прочитал её перед тем, как добро победит и справедливость восторжествует! Пусть это будет моим последним желанием, а потом стреляй!
Барков демонстративно порвал свою майку и оголил грудь, ожидая выстрела. Он показательно отвернулся и зажмурился.
– Не смей её брать, слышишь! Не бери записку! Не читай её! Просто убей его и всё закончится! Елена будет в безопасности! – закричала Мария и пошла к Дмитрию.
Тот перевёл пистолет на неё и сказал:
– Стой! Я знать не знаю кто ты. Стой на месте! И ты Роман не смей двигаться! Ты вообще сказал нам, что он мёртв! Все стойте на своих местах!
Дмитрий потянулся в карман и вытащил скомканную записку.
– Нет, нет… – шептала Мария.
– Шах, – произнес Барков.
Он прочитал её…
Некоторое время он думал, мы стояли молча, в неведении, и ждали, что произойдет.
Потом он посмотрел на меня. Смотрел долго и вдумчиво. Затем он перевел свой взгляд на Марию.
– Он победил, – сказал Дмитрий и глянул на Баркова.
– Мат, – сказал Барков и посмотрел на Марию.
Дмитрий поднял пистолет на Машу, я закричал:
– Нет! Что ты делаешь! – и закрыл её собой.
Прозвучал выстрел. Я упал. Следом прозвучал второй. Рядом со мной упала Маша.
Глаза её вспыхнули и погасли навсегда. Я увидел, как гаснут звезды, как гибнет целая вселенная, как исчезает мир и вместе с ним – моя любовь.
– Нэнси, моя прекрасная Нэнси, – шептал я, гладил её по щеке и радовался только одному – сейчас я уйду туда, где мы будем вместе, как Сид и Нэнси, Сид и…
Глава третья.
Предусловие.
«Любить или играть?»
Как же она хороша, её как будто рисовал гениальный художник за таинственной дверью – она не может быть так прекрасна в нашем мире, это неизведанная красота всех пространств, в которых мне удалось побывать. Прядь её волос описывала дугу и острым, сечёным концом слегка касалась рта. Мне довелось целовать эти губы! Как бы я сейчас жалел, как бы я негодовал, если бы устоял там и не поддался её соблазнительным чарам! Это похоже на сон, пробудившись после которого, ты силой мысли пытаешься воссоздать ту иллюзию, в которой тебе снилась вожделенная красотка, но ты не воспользовался моментом, чтобы отдаться полноте любовной страсти в забвении, упустив прекрасный момент безответственной вседозволенности.
Ох, как бы я сейчас злился, если бы так случилось. Но я не устоял. Я отдался власти порыва и получил свою крохотную толику счастья, как вознаграждение за всё бытовые тяжбы. Я смотрел в эти тёплые оранжевые глаза и наслаждался стихией, омутом, кладезю любви. Как же это было прекрасно. И как хорошо, что я сейчас здесь.
Иногда целая жизнь, не стоит такой смерти. Такой смерти, после которой, ты счастлив снова видеть любимых людей. Я люблю тебя, смерть.
Я улыбался собственному счастью, а оно улыбалось мне.
Председатель снова что-то записывал. Барков ехидно ухмылялся и молчал. Пекта вновь не было…
– Я хочу сделать протест, – сказала Мика, обратившись к председателю.
– По какому поводу? – поднял он на неё свои разноцветные глаза.
– Бирк снова жульничал!
– Ох уж этот Бирк, какой злой, плохой и не хороший, – ответил Бирк, – А кто мои мозги в асфальт закатал?
– А кто сломал новую машину у героя, чтобы избежать погони?! – возмущалась Мика.
– А кто герою дал пистолет, чтобы тот меня застрелил? – парировал Бирк.
– А кто записки передаёт?!
– А кто играет в любовь и чувства?!
– Играет? – удивился я и вклинился в их диалог.
– А это что, запрещено? – спросила Мика у Бирка, не обращая внимания на мой вопрос.
– А что вообще запрещено? – ответил Бирк.
– Прекращайте уже, – сказал председатель, – каждый раз одно и то же! Герой прошёл второе испытание?
– Самопожертвование состоялось, – ответила Мика.
– Согласен с нашим девичьим венцом справедливости, – съехидничал Бирк.
– Дориус, тяните третий билет, – сказал председатель.
– Так ты…играла? – не унимался я.
– А ты поверил ей и влюбился? – сказал мне Бирк. – Ты ещё не понял, что добру нельзя верить? Добро всегда лжет. Верить надо злым, они всегда говорят правду.
– Верить надо, своему сердцу, – ответила Мика и многозначительно посмотрела на меня. – Оно никогда не обманет.
– Тяните билет! – требовал председатель.
Я взял билет и прочитал свой приговор на бумаге: «Любовь», а внизу, была маленькая подпись карандашом в скобках: (тут скоро будет кое-что важное для тебя, от Бирка).
Я удивленно посмотрел на Бирка, тот мне подмигнул.
– Что у вас там? – спросил председатель.
– Любовь, – сказал я и посмотрел на Мику, – Может, скушаем ещё по шаурме? – добавил я и увидел, как глаза её засияли, а губы расплылись в улыбке, прежде чем вновь появилась белая пелена, и я погрузился
