Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек - Ханс Шерфиг

прямо на желтой глинистой земле. Лишь позже могилу можно будет по-настоящему убрать.

—      Вот когда могилу приведут в надлежащий вид, мы уже будем тщательно ухаживать за ней! — говорила фру Амстед. — Мы будем поливать цветы и рвать сорную траву. Папочкина могила всегда будет нарядной, красивой.

Лейфу холодно. Он с содроганием думает о гробе, засыпанном желтой землей. И мысли его переносятся к гробам, которые он видел в витринах магазинов похоронных принадлежностей. Белые гробы, с мягкой обивкой внутри и подушкой. Они стоят открытые и будто приглашают — ложись!

Думал он и о том, как странно умер его отец и как мало могло от него уцелеть.

Матери казалось, что у Лейфа слишком развитая фантазия. А от этого делаешься рассеянным. Если ребенок думает слишком о многом, он, естественно, не может сосредоточиться на уроках. Между тем это ведь очень важно. Впрочем, директор школы сказал, что все это не так уж страшно. У многих детей богатая фантазия, и они думают сразу о многом. Но со временем выравниваются. Об этом заботится школа. Никаких оснований для тревоги нет. Пройдет. Так всегда бывает...

Может быть, думает Лейф, у его отца тоже когда-то была богатая фантазия или что-нибудь в этом роде. Но потом все это прошло. И все же он так странно умер. Нужно обладать очень богатой фантазией, чтобы додуматься до этого.

Лейф размышляет. Он не может говорить об этом с матерью. Она ведь убеждена, что он ничего не знает о случившемся. А может быть, она и сейчас так думает?

—      Никогда не забывай о своем отце, Лейф! Когда ты вырастешь, ты должен стать таким же, каким был он. Таким же аккуратным, деятельным, честным. Слышишь?

Лейф утвердительно кивает.

—      А если кто-нибудь вздумает говорить плохое о твоем отце, не верь. Не верь ни единому слову!

Из ворот кладбища они вышли на улицу Капельвей, где все магазины торгуют только цветами или гробами. В цветочных магазинах можно получить напрокат маленькие лопатки и грабли. А в магазинах похоронных принадлежностей стоят открытые гробы. Белые, с мягкой обивкой и такие манящие: хоть ложись в них!

Только на углу Нерреброгаде помещается магазин с несколько иным ассортиментом товаров. Это очень занимательный магазин: здесь продаются гармоники, музыкальные шкатулки и другие музыкальные инструменты. Но Лейфу кажется, что сейчас неудобно останавливаться здесь и любоваться этими вещами. Ведь на обратном пути с кладбища подобает иметь грустный вид.

Пошел дождь, и ветер треплет на фру Амстед ее черную траурную вуаль. Нелегко ей справиться сразу с зонтиком и с вуалью.

—      Пора уже привести могилу в порядок. Завтра я зайду в кладбищенскую контору и договорюсь об этом. А потом мы закажем надгробную плиту. Красивую, но скромную — какая понравилась бы и папе.

По ту сторону моста королевы Луизы они зашли в кондитерскую и купили к вечернему чаю два рожка и две булочки с марципанами.

—      Папочка всегда так любил их...

Глава 16

Дух Теодора Амстеда все еще живет.

И живет он не только в доме на Херлуф-Троллесгаде, не только в квартире, где на полированном столе стоит его фотография в кожаной рамке и укоризненно смотрит на Лейфа. И Лейфа начинают мучить угрызения совести, когда он встречает взгляд отца.

Дело вовсе не в том, что у отца такой суровый вид. Глядя в объектив фотоаппарата, Теодор Амстед скорее испытывал растерянность, ибо лицо его освещали яркие лучи рефлекторов, обозначив на нем резкие тени.

Лоб его перерезан двумя скорбными складками. Глаза бледные и немного усталые. Губы улыбаются чуть-чуть смущенно, впрочем, их трудно рассмотреть, так как тоненькие английские усики благодаря искусственному освещению отбрасывают на них тень.

Покойный Амстед все еще живет одною жизнью со своей семьей. Сейчас он даже как будто пользуется еще большим авторитетом, чем раньше. Он выносит постановления, принимает меры, решает спорные вопросы. Стоя в своей кожаной рамке, он окидывает взглядом комнату и участвует во всем происходящем.

Дух Теодора Амстеда жив. И живет он куда более самостоятельной жизнью, чем можно себе представить. И в этой связи произойдут еще странные и неслыханные вещи.

Познанием этих удивительных и замечательных вещей фру Амстед целиком обязана одной незнакомой или во всяком случае почти незнакомой даме, с которой семья Амстед много лет тому назад случайно встретилась на одном из курортов. Впоследствии они не поддерживали друг с другом никаких отношений. Кратковременное летнее знакомство. Тем не менее фру Амстед хорошо ее запомнила.

Дама эта — писательница. Очень своеобразная и очень интересная особа с черными волосами, зелеными серьгами и какой-то необыкновенной бахромой на рукавах. Звали ее Сильвия Друссе.

— Как это мило с вашей стороны, фру Друссе, что вы пожелали разделить с нами наше одиночество. Что вы, что вы, я сразу же узнала вас! Отлично вас помню, хотя все это было так давно! И каким теперь кажется далеким! В ту пору весь мир казался иным... И подумать только, как это вы вспомнили о нас?

—      Друзья познаются в беде!

Фру Друссе простерла руки и обняла фру Амстед за плечи.

—      Милая, милая вы моя, какое же тяжелое горе вас постигло! О, как я понимаю вас! Только тот, кто сам потерял любимого, может понять горечь подобной утраты.

Фру Амстед разрыдалась. Фру Друссе довела ее до кресла и усадила. И сразу повела себя как настоящая хозяйка.

—      Плачьте, плачьте! Вволю выплакаться — большое облегчение. Уж можете мне поверить, я-то хорошо знаю, что такое слезы!

Фру Амстед всхлипнула.

—      Ах, как у вас тут мило! И неужели эта маленькая трудолюбивая женщина сама ведет хозяйство?

—      У меня есть помощница — молодая девушка. Надо же и о Лейфе позаботиться...

—      Разумеется! Ах, я хорошо помню то время, когда и мой сын был малышом. Сколько забот! А ведь я еще и писала. Приходилось решительно все делать самой. Матери на все нужно найти время... Теперь мой сын уже взрослый. Он уехал в Америку. Я так редко получаю от него весточку. Как только дети вырастают и улетают из родного гнезда, они тут же забывают, чем была для них мать. Когда-нибудь и вы узнаете это, милая фру Амстед.

—      О, Лейф такой ласковый. Он