Догоняющий радугу - Алекс Ведов

Я вскочил на ноги. Кругом были могильные холмики, из которых торчали ветхие, покосившиеся кресты, просматривались отдельные надгробные плиты и камни. Оград почти не было, многие могилы заросли жухлой травой — судя по всему, кладбище было давно заброшено.

Я потряс головой и несколько раз ущипнул себя, дабы убедиться, что не сплю и это не галлюцинация. Но ничего не изменилось — я по-прежнему стоял один в темноте и тишине среди могил, которым не было видно ни конца, ни края. Идти было некуда. Обстановку менее приемлемую трудно было вообразить. Ситуация была похожа на конец надежд, радости, всего сколько-нибудь осмысленного и разумного — конец самой жизни, вообще всего на свете. Похоже, даже время здесь остановилось навсегда. Мир, в котором я очутился, был символом небытия — и я стоял одиноко и беспомощно посреди этого царства смерти, совершенно подавленный, не зная, что делать.

«Поздравляю! Ты нашел достойное тебя место!» — ехидно заверещал чужой гадкий голосок, поселившийся с недавних пор в голове.

Я уже был готов заплакать от отчаяния, как потерявшийся ребенок. Но тут мое внимание привлек слабый мерцающий огонек, пробивавшийся через мрак откуда-то издалека. Я проглотил комок, подступивший к горлу, и ноги сами понесли меня в направлении этого спасительного маячка. Идти пришлось довольно долго, перешагивая через выщербленные могильные плиты со стершимися от времени надписями, то и дело застревая в рытвинах и спотыкаясь о кочки. В конце концов, я добрался до места, откуда брезжил колеблющийся свет. Это тоже была могила, но, похоже, что вырыта не так давно, как другие.

Свет исходил от пламени большой восковой свечи, стоявшей на массивной плите в изголовье. Я подошел поближе. Никого рядом не было. Свеча горела спокойно и умиротворяюще, мягко освещая неровным янтарным светом каменную поверхность. На ней были высечены какие-то слова. Они просматривались совершенно четко. Подойдя вплотную, я склонился над плитой и прочитал.

Невозможно описать ужас, мгновенно пронзивший все мое существо с головы до пят. Это были мои собственные имя, отчество и фамилия, моя дата рождения и дата смерти — сегодняшнее число! Здесь был похоронен я сам!!!

Меня обуяло дикое желание броситься сломя голову — безразлично куда, лишь бы подальше, прочь от этого места. Но я стоял как загипнотизированный, не отрывая взгляда от зловещей надписи и почти физически ощущая, как где-то внутри медленно расползается стена, отделяющая мой рассудок от клокочущего безумного хаоса.

Из оцепенения меня вывел странный тихий звук, похожий на хихиканье, раздавшийся в нескольких метрах за моей спиной. Я стремительно развернулся.

Напротив меня стоял человек. Его истлевшая одежда, более походившая на лохмотья, вся была в комьях земли. Руки и лицо были неестественно костлявыми, глаза глубоко запавшими, волосы торчали на голове клочьями в разные стороны — в лунном свете это зрелище было совершенно жутким. Живой человек так выглядеть не мог. Мгновение спустя я разглядел черты его лица и понял, что знаю его. Вернее, знал. Это был Володя Рындин.

У меня мороз пробежал по коже. Ведь совсем недавно я вспоминал его! Все, что произошло со мной сразу вслед за этим, казалось бы, навсегда захлестнуло и поглотило отголоски той трагической истории с ним. Но сейчас он стоял передо мной, похожий на какую-то высохшую мумию, пришелец из темных недр забытья. Спутать его с кем-то было невозможно, потому что в последние дни своей жизни он выглядел немногим лучше. Я стоял и смотрел на него, не в силах вымолвить ни звука. Он тоже безмолвно смотрел на меня черными впадинами глазниц — были ли там глаза, я не мог рассмотреть.

Наконец, он снова хрипло захихикал. Кожа, изрытая болезненными оспинами и похожая на пергамент, разошлась в стороны на месте бывшего лица, обнажив страшный мертвый оскал.

— Рад тебя видеть, Алекс! — произнес он скрипучим голосом, совсем не похожим на человеческий. — Вот и ты здесь! Добро пожаловать в страну всеобщей и неизбежной иммиграции!

— Володя, это ты?! Но ведь ты… умер? — Я нашел в себе силы вымолвить единственное, что пришло на ум, но слова застряли у меня в глотке.

Он заговорил таким же трескучим голосом, но в его интонации теперь явственно различались свойственные ему иронические нотки, которые я хорошо помнил.

— Я просто ушел туда, где будут все. Чуть раньше или чуть позже — какая разница? Они все там делают вид, что не знают этого. Они живут так, будто никогда не попадут сюда. Идиоты! Если бы они знали, как тяжело и утомительно там и как легко и спокойно здесь! — И в очередной раз его дребезжащий смешок резанул мой слух.

— С-слушай, — бессвязно забормотал я дрожащим голосом. Слова, мысли и эмоции беспорядочно прыгали в голове, не стыкуясь между собой. — Я… Как это так… Я н-не умирал… Я н-не могу, не должен быть тут! Володя, прости… П-прости меня и всех нас, ради Бога… Мы должны были тебе помочь, но…

— Чепуха, — оборвал он с прежней зловещей ухмылкой. — Не беспокойся об этом. Ты сделал правильный выбор. Там нечего делать. Я всегда знал, что ты разумный человек и последуешь за мной. Из всех вас только ты и Виталя искали правильную дорогу.

— Так ты его видел? Он… тоже здесь? — с замиранием спросил я, но ответ мне услышать совсем не хотелось.

— Нет, он отсюда далеко. — Его усмешка стала медленно сползать. — Мы внизу, а он выбрал путь наверх. Как отсюда, так и оттуда назад пути уже нет. Он сам так решил.

— Куда это… «наверх»? — выдохнул я.

Несколько секунд тот, кто был когда-то живым Володей Рындиным, медлил с ответом; казалось, он раздумывает, что сказать.

— Там слишком ярко. Слишком много света. Нам с ним оказалось не по пути. Он много чего написал в своей тетради. Может, он в чем-то и прав. Но для человека это чересчур. Кое-что мне пригодилось, поэтому я здесь.

— Но я-то почему здесь?! Меня тут не должно быть! — воскликнул я, срываясь на фальцет.

— Путь ищущего, он может завести далеко… — медленно и с какой-то печальной торжественностью произнес призрак. — Ты стал на путь, потому что Виталя просил тебя найти тетрадь. Послушай меня: ему она уже не нужна, а тебе не поможет. Забудь про нее!

— Я обещал! — выкрикнул я. — Я должен ее найти! Где она? Где сам Виталий? Ты знаешь что-нибудь?

— Про тетрадь не знаю… Сохор знает! — все так же медленно выговорила мумия. — А Виталя… Его тебе все равно не догнать, да и зачем тебе это? Здесь и так хорошо. Пойдем со мной!

Он протянул по направлению ко мне костлявую руку, и я различил у него на запястье поперечный разрез, покрытый запекшейся кровью. Тот самый разрез, который был у него на руке, бессильно свесившейся с носилок, когда его тело уносили врачи, — деталь, которая в тот страшный день каленым железом врезалась в мою память.

Я попятился. Все во мне отказывалось принимать происходящее.

— Пошли, не бойся! Они тоже ждут тебя! — прохрипел мертвец, указывая иссохшим пальцем на что-то позади моего плеча. Я обернулся назад.

За моими плечами стояли еще две человеческие фигуры. Я догадался, кто это были, еще раньше, чем различил их черты. На меня такими же черными провалами вместо глаз смотрели мои дед и бабушка — они оба умерли, когда я был еще школьником, друг за другом через два года. Я очень любил их, и уход каждого был для меня невосполнимой утратой, для меня это осталось настоящей душевной травмой.

Они тоже молча протянули ко мне руки, и на меня нахлынула волна смешанных чувств — скорбь, щемящая тоска и угрызения совести поднялись вдруг из каких-то неведомых уголков моего существа. Я вспомнил, как неизменно добры они были ко мне, и как часто я, будучи подростком, огорчал их своей грубостью и далеко не безобидными выходками. Я так и не успел или не захотел сказать каждому из них, как дорожу ими, как люблю их, что лучше них нет никого на свете. Тяжесть осознания этого, до сих пор лежавшая где-то в глубине души, вдруг всколыхнулась.

Не в силах сдерживать переполнявшие меня эмоции, я стоял и смотрел на них, и из моих глаз, щекоча лицо, ручьем текли слезы. В горле стоял шершавый ком, и говорить что-то было невозможно. Да и слов у меня не было. Я испытывал всепоглощающую жалость к ним, к себе самому, ко всем жившим и живущим на земле, в этом жестоком и безумном мире, который обманывал каждого в его лучших ожиданиях, гнал от одного страдания к другому, и в конечном итоге настигая и обращая в прах, в пыль, в ничто.

— Идем! Ты теперь один из нас! Скоро ты узнаешь, как это здорово — приобщиться к большинству, — сипло зашелестел голос покойника, вернув мое внимание.

— Нет!!! — завопил я неожиданно для себя самого. — Ты врешь! Это вы умерли, а я жив! Я — живой, понятно?!

Я сорвался с места и, не чувствуя под собой ног, понесся куда глаза глядят, не оглядываясь и не разбирая дороги, через могилы, камни, кусты, торчащие из земли обломки и палки. Несколько раз я спотыкался и падал, тыкаясь руками и лицом в грязь, но тут же вскакивал и, не снижая темпа, бежал дальше. Дыхание вырывалось с каким-то визгливым хрипом, сердце готово было выскочить из груди. Один раз я свалился в яму и упал, больно ударившись всем телом, на что-то твердое и треснувшее под моей тяжестью. Поднявшись, я увидел, что упал в свежевырытую могилу, прямо на крышку гроба, который лежал на дне. Яма была глубиной в человеческий рост. Хватаясь за края могилы, я стал бешено карабкаться вверх. Но выбраться оказалось непросто — ухватиться было не за что, влажная земля под моими руками крошилась и сыпалась вниз. Дважды я сваливался обратно. На коленях, ладонях и лице саднили ушибы и царапины, но я не обращал внимания на боль. Когда я полез вверх третий раз, подо мной кто-то зашевелился, доски гроба заскрипели и затрещали. Я впервые в жизни на себе ощутил, что это значит — волосы встают дыбом и кровь стынет в жилах. Тот, кто лежал в гробу, выбирался наружу.