Голубой вереск - Барбара Картленд

Это была надувная резиновая ванна ярко-голубого цвета; в сложенном виде она умещалась в чемодане. От нее ответвлялись в буквальном смысле несколько миль резиновых труб, которые при необходимости можно было протянуть по коридору и присоединить к любому крану с горячей водой. Остальные обитатели дома или гостиницы, где останавливалась Беатрис, спотыкались об эти трубы в коридорах, запутывались в них на лестницах и не могли помыться сами, потому что вся вода из кранов текла к Беатрис. А та с комфортом принимала ванну в своей собственной комнате и в своей элегантной и уникальной ванне.

Беатрис прекрасно поняла из слов Мэтьесон, что камер-дама намеренно высказывала недовольство, чтобы при возможности вынудить ее уехать из замка как можно быстрее. Она заранее знала, что слугам здесь не понравится, и уже ожидала неприятной сцены, когда ее шеф-повар Альфонс увидит кухню. Но все это лишь способствовало тому, что она твердо вознамерилась остаться здесь.

Это упрямство Беатрис унаследовала от отца. Он построил свою железную дорогу, несмотря на огромное сопротивление и вопреки всем мыслимым природным трудностям. Там, где отступил бы любой человек послабее, Зигмунд Стивенсон сжимал зубы и шел вперед. С возрастом ему все больше и больше нравилось проявлять упрямство, и все, что ему доставалось легко, он считал подозрительным. С годами Беатрис становилась все больше похожей на него. Всю жизнь она получала все, что хотела. Все в жизни давалось ей чересчур легко. Она могла заплатить за все, что угодно; очень мало что нельзя купить за деньги. Сам факт, что в связи с наследством возникли проблемы и Иэну требуется подтвердить свое право на титул главы клана и владение замком, сделал последний самым желанным местом во всем мире.

После ссоры с Дунканом Маккрэгганом, когда Беатрис стряхнула с ног пыль фамильной резиденции и, забрав с собой сына, уехала, пообещав больше никогда сюда не возвращаться, она возненавидела Скейг и все, что с ним было связано.

Благодаря женскому чутью ей удавалось отговорить Иэна от идеи съездить в Скейг. Всегда находился какой-нибудь благовидный предлог, чтобы обойти его требование провести в Шотландии хотя бы часть каникул. А чтобы сын не скучал по Скейгу, Беатрис даже арендовала для него охотничьи угодья в Йоркшире.

Но ей было даже невдомек, что в глубине души он по-прежнему считал Скейг своим домом.

Теперь Беатрис была готова забыть свою неприязнь к Скейгу, которую она питала все те годы, что держала сына вдали от этих мест. Она называла замок исключительно «грудой развалин», но когда факт владения ими был поставлен под сомнение, она начала высказывать этой груде камней такую преданность, будто сама была урожденной Маккрэгган.

— Даже не знаю, где бы разместить ваши вещи, мадам, — фыркнула Мэтьесон. — Судя по цвету бумаги в комоде, ее не меняли с незапамятных времен. А в этих старомодных гардеробах, я уверена, моль просто кишмя кишит.

— Тебе следовало захватить дихлофос, — без тени сочувствия произнесла Беатрис. — К ужину я надену синее бархатное платье и горностаевое манто.

— Мех будет весьма кстати, мадам, — мрачно заявила камер-дама. — Здесь просто как в холодильнике.

— Я распорядилась разжечь камины в каждой комнате, — ответила Беатрис. — Вся прислуга прибывает завтра, и я уверена, что и местные тоже помогут.

— Даже если так, то с ними будет больше хлопот, чем помощи, — парировала Мэтьесон, нарочито громко шурша оберточной бумагой в чемоданах, и Беатрис едва ли могла расслышать ее слова.

— Боюсь, Шотландия тебе не по душе, Мэтьесон.

— Шотландия Шотландии рознь, — с укором произнесла камер-дама. — Когда я служила у герцогини Торриш, мы часто останавливались в замках, но там всегда было уютно, и они хорошо отапливались.

— К тому времени, как я закончу обустройство этого замка, в нем будет не хуже, — заметила Беатрис.

Судя по тому, как часто упоминалась ее персона, графиня Торриш была для Мэтьесон образцом совершенства. И все же, по одной только ей известным причинам, Мэтьесон покинула ее и перешла к Беатрис.

— Есть места, которые не выдержат никаких обновлений, — вздохнула Мэтьесон.

— Судя по виду этих стен, они выдержат что угодно, — возразила Беатрис. — Когда у нас здесь будет электричество и центральное отопление, это место станет просто невозможно узнать.

— Если я до того времени тут останусь, — мрачно заявила Мэтьесон. — В такой комнате, как моя, даже собака откажется жить. Сырость просто струями течет по стенам. А моя кровать! Это все равно что спать в болоте!

— Весьма сожалею, Мэтьесон, — сказала Беатрис. — После ужина поднимусь наверх и посмотрю, что там можно сделать.

Беатрис знала, что ее камер-даме это совсем ни к чему. Мэтьесон прекрасно могла выбрать для себя самую удобную комнату, и даже если кому-то комнаты не достанется, ей будет тепло и все подано. Она любила поворчать и всегда радовалась, если находился повод на что-то пожаловаться.

— Я надену свои сапфиры, — сказала Беатрис, когда Мэтьесон закончила застегивать ей платье.

Камер-дама подала ей шкатулку с драгоценностями, и Беатрис выбрала ожерелье, брошь и браслет из сапфиров с бриллиантами. Как и все, что она покупала, украшения Беатрис были крупными и дорогими.

Она посмотрела в зеркало и осталась очень довольна своим отражением. Ей пришлось признать, что со свечами даже лучше, чем при электрическом свете. Она уже начала размышлять о том, не освещать ли большую гостиную на Гровнэр-сквер свечами в канделябрах и хрустальных подсвечниках. В их мягком свете женщина выглядит гораздо моложе, подумала Беатрис.

Как будто угадав ее мысли, Мэтьесон с кислым видом произнесла:

— Надеюсь, мадам, при таком количестве свечей вы прикажете всем быть особенно осторожными, иначе мы когда-нибудь сгорим в своих постелях.

— Вряд ли замок легко загорится при такой сырости и толстых стенах, — улыбнулась Беатрис. Спускаясь вниз по ступеням, она подумала, как удачно, что у миссис Маккэй в шкафу в кладовой хранился большой запас свечей. Дункан Маккрэгган соглашался использовать масляные лампы, но их на весь замок было полдюжины.

Беатрис хорошо помнила, каким мрачным и пугающим было это место при жизни Дункана. По коридорам и лестницам приходилось передвигаться практически на ощупь. Огромную столовую освещали две тусклые лампы, и людей на другом конце стола было невозможно разглядеть.

Комичный старикашка, упрямый как осел! Беатрис не любила его, и все же он вызывал у нее уважение. Старик Маккрэгган всегда говорил то, что думал, и не боялся ни Бога, ни людей. Беатрис восхищалась подобным отношением к жизни. Именно так всегда хотела чувствовать и она сама, но, несмотря на все ее стремление к превосходству, порой кое-кто из людей вселял в ее благоговейный страх и трепет.