Полдень, XXI век (апрель 2012) - Коллектив авторов

Недостижимые горы скрывались на горизонте за туманной дымкой. По разогретой солнцем земле молниями пробегали извилистые трещины. Чахлые кустики робко тянули к небу сухие ветки, вспоминая прошедший сезон весенних дождей.

– Надо успеть до вашего Очищения, – произнес Жаб. – Хочешь еще лепешку?

– Спасибо, не надо. А ты… Ты знаешь, когда очистишься?

– Нет, – сказал Жаб. – Очищение не происходит у моего народа.

– Значит, неизвестно, когда ты вновь родишься? – удивился я.

– Я даже не знаю, когда я умру, – негромко сказал Жаб и начал спускаться с утеса. – Хотя это произойдет очень скоро.

– Почему?

Жаб остановился и оглянулся.

– Мы живем недолго, – сказал он, – но очень интересно. А ты вытри руки.

– К вам, зеленокожим, нельзя прикасаться?

– Ага! – ухмыльнулся Жаб. – Говорят, что мы ядовитые.

Я принялся лихорадочно тереть ладони.

Жаб засмеялся – скрипуче, глухо заперхал и пошел дальше, оставляя в нагретом песке большие трехпалые следы.

Мы познакомились сегодня утром…

…– Черт! – нога угодила во что-то липкое, и я едва не упал.

Всю землю впереди покрывала огромная ловчая сеть. Сквозь крошечные белые цветы блестели нити паутины.

Я рванулся сильнее.

– Не советую, – сказал паутинный кокон, лежащий неподалеку, – только больше запутаешься.

Сквозь прореху в коконе проглядывал большой желтый любопытный глаз.

– Лучше приготовься драться – он сейчас выползет.

В метрах двадцати от меня из норы появились длинные лапы и ощупали паутину.

– Вот черт, – повторил я.

Паутинники – хищники равнины. Одни из многих. Но у них есть еще другое имя, данное зеленым народцем.

Смерть.

Рука сама потянулась к висящему за спиной мечу. На солнце сверкнуло длинное лезвие.

– Да ты у нас прямо оса с жалом, – произнес кокон. – Ну-ну.

Я взмахнул мечом. Растаяли в воздухе опутавшие ноги лоскутки паутины. Еще взмах – острое лезвие рассекло кокон. От края до края.

– Эй! Поосторожнее! – из паутины появилась ухмыляющаяся физиономия существа из зеленого народца. – Можешь называть меня Жабом, незнакомец.

Паутинник выполз из норы. Огромное розовое тело, покрытое тонкими волосками, вздрагивало под яркими солнечными лучами. Безглазая морда хищника сопела в нашу сторону. С торчащих клыков капала мутная жидкость и впитывалась в песок.

Слюна? Яд?

– Он что – слепой? – прошептал я.

Передняя лапа паутинника дернулась.

– Ага, – радостно сообщил Жаб, – но добычу находит очень даже легко… И быстро. Я очень ловкий – он меня совсем чуть-чуть укусил… Но нога все равно не сгибается.

Паутинник, перебирая лапами, побежал в нашу сторону.

Топ-топ-топ.

– Беги, – тихо сказал Жаб.

Я присел.

– Залезай. Быстрее!

Зеленокожий вскочил и уцепился за мою куртку. Я побежал. Позади слышался топот – зверь преследовал нас, как разливающаяся вода в весенних реках – равномерно и неукротимо.

– Т-ты извини, что с-сразу не предупредил. Не заметил т-тебя. На-на-на ле-ле-во, – проговорил Жаб. – Ви-видишь кусты? Беги к ним!

«Кусты?»

Но сейчас было не время рассуждать – я устремился в указанном направлении. Паутинник пыхтел позади. Зеленокожий становился все тяжелее.

Впереди поднимались непроходимые колючие заросли. Из толстых шаров на концах скрюченных ветвей торчали длинные шипы.

«Все! – промелькнула мысль. – Надо драться».

– Падай! – заверещал Жаб мне на ухо. Я упал, как подкошенный. Зеленокожий кубарем скатился на землю.

«Хлоп! Хлоп! Хлоп!» – раздалось со стороны кустов.

В воздухе просвистели десятки игл. Позади меня захрипел паутинник. Заскреб лапами по песку.

И – тишина.

Обернуться я не решался.

Жаб лежал на земле и благодарно таращился на меня.

– Готов! – сообщил он. – Метко бьют. Но ты не поднимайся, может, они еще не все запузырили.

– Что-что?

– Газовые пузыри лопаются и выстреливают семена с ядовитыми иглами. Бом-м-м! – хлопнул ладонями с перепонками между пальцев Жаб, подняв тучку песка. – И паутинник парализован. Потом из него новые кусты вырастут – на живом-то удобрении. Ты лежи, а я проверю, не осталось ли еще зарядов.

Неожиданно Жаб подскочил с воинственным криком метра на два вверх и рухнул обратно на землю. Над нами взвизгнули несколько игл.

– Ну, – сказал Жаб. – Отстрелялись. Можно вставать.

Вначале я перевернулся на спину и посмотрел на неподвижного паутинника. Кончики лап еще подергивались. Острые клыки вспахали землю. Похромавший мимо Жаб пнул розовое тело хищника, а затем остановился и задумался. Потом аккуратно выдернул несколько игл и спрятал в сумку.

Когда мы отошли на достаточное расстояние, Жаб зашлепал к паутине.

– Ты куда? – спросил я, но зеленокожий не ответил.

Вскоре он вернулся, трепетно неся выкопанный с землей белый цветок.

– Цветы? – удивился я. – Из-за них ты попался в паутину?

– Много ты понимаешь! – буркнул Жаб, пряча растение в сумку. – Видишь утес? Надо осмотреться.

– Что такое жизнь? – спросил Абсолют.

– Жизнь – это любовь, – ответил Бродяга.

– Очень странно. Я никогда не мог понять, что вы, люди, скрываете за этим словом, какой смысл вкладываете в непонятное для меня чувство. Но я с интересом выслушаю и другие твои версии. В следующий раз.

В свете ночного костра Жаб отбрасывал причудливую колеблющуюся тень. Потрескивали горящие ветки. Черное небо смотрело на нас двумя белыми глазами – лунами.

– Откуда ты знаешь человеческий язык? – спросил я.

– Я – умный! – с гордостью ответил Жаб. – Быстро учусь и все запоминаю.

Он протянул к огню надетого на прут большого жука.

– С самого утра хотел тебя спросить, – сказал через некоторое время Жаб с набитым ртом, – откуда у тебя шрамы на руке?

Я поднял к глазам левую руку. На запястье висел прибор с красной мигающей стрелкой, указывающей в сторону Недостижимых гор. Загоревшую руку от кисти до локтя покрывали тонкие полосы шрамов, идущие одна за другой. Я вспомнил нож в своей руке…

…Кто я? Где я?

Стены комнаты давили, словно захлопнувшаяся ловушка. Я открыл дверь и выглянул наружу. Вокруг теснились прижавшиеся друг к другу каменные дома. Над плоскими крышами возвышалась остроконечная башня. По узкой улице блуждал ветер, и глаза сразу запорошило колючим песком.

– Кто я? – спросил стоящий на улице человек. Он непонимающе смотрел на меня.

Я осторожно прикрыл дверь.

Комната сиротливо пуста: кровать, грубо сколоченный стол и шатающийся стул; холодные голые стены. Неужели это мой дом? На столе лежала записка, придавленная круглым устройством с кожаным ремешком. Сквозь стекло мигала стрелка, освещая пожелтевшую бумагу красными сполохами.