Демон Аль-Джибели - Андрей Кокоулин

— Ну и что? Зато мы будем выше неба. Все нам будут завидовать — люди, айхоры, Союн. А мы их всех будем пинать.

— Мы или Кашанцог?

Тахир задумался. Кость в носу зашевелилась как живая.

— Что ты заладил!

Утрамбовывая песок похожими на слоновьи, большими ступнями, он догнал Бахмати, успевшего пересечь наискосок высокий бархан.

— Понимаешь, — сказал Бахмати, услышав за спиной его хриплое дыхание, — тут ведь как. Вот ты у меня взял половину души.

— Ага.

— Разве я ее чувствую? Нет, она перешла к тебе, стала тобой. Сможешь ты мне ее вернуть, присвоенную? Навряд ли. Так и с Кашанцогом. Возьмет он себе твою душу — кто ее будет чувствовать? Он. А будешь ли ты — это вопрос.

— Я бы пнул тебя за такие разговоры, — грустно сказал Тахир, — но ты так смотришь… Нет, не буду тебя пинать, но и ты ничего не говори.

— Договорились.

С вершины бархана Бахмати взлетел.

Свет заходящей луны держал слабо, поэтому полет получился медленный и низкий. Тахир бухал ногами, стараясь не отстать.

Песчаные волны вздымались, потихоньку приобретая живые оттенки — сизые, бледоно-розовые. Горизонт обозначился алой предрассветной полосой.

Значит, думал Бахмати, раскинув руки, они хотят подарить город Кашанцогу. Но Оргай… Оргай меня отпустил. Чтобы что? Чтобы я познал еще одно унижение? Он помнит про Хэбиб, ему, видите ли, удивительно…

Возможно, ему хочется, чтоб Кашанцог убил меня, когда я встану на защиту жителей Аль-Джибели. Возможно, он видит во мне будущего соперника. Но какой я соперник, раз всех их возьмет в себя Кашанцог?

Ничего-ничего, сколько-то в жемчужине накопится. Я еще повоюю. Пусть я один, но уж, собратья-ойгоны, кровью вы тоже умоетесь.

Пропавшая было веселость вернулась к Бахмати.

Все было определено: друзья, враги, где стоять и что делать. А главное: он твердо знал, что, пока жив, Кашанцога в город не пустит.

Хоть бы айхор какой пролетел, было бы совсем славно. Но нет, так нет.

— Эх, Тахир! Смотри, светает!

Выползающее на небо Око Союна вдруг показалось ему прекрасным. И косматый ореол, и заспанная краснота. И тени, протянувшиеся по пескам. Бахмати поймал себя на мысли, что и скорому мертвецу, наверное, все видится прекрасным. Значит, он всерьез готов умереть. Один раз живем, да?

Это было так по-человечески.

— Красота, Тахир, красота!

— Обычный день, — прогудел Тахир.

Бахмати уже чувствовал город, чувствовал невидимый пузырь установленной защиты, ощущал людей, спящих и просыпающихся.

А затем они вышли к остаткам ранней городской стены, и Аль-Джибель предстала их глазам в красно-черном двуцветьи утра. Озеро на северо-востоке, квадраты полей и садов, упирающиеся в низкие холмы, длинная кишка караван-сарая.

И хижины, хижины, хижины, среди которых всплывет то базарная площадь, то дворец сайиба, то украшенное виноградом здание приемов. Тесные улочки, кривые загоны, циновки и ковры, гончарня, кожевенная мастерская, дыры печей, чайхана, извилистая линия окружной дороги, пропадающая в песках. Бедность и богатство, слипшиеся воедино. Люди — разные, веселые, грустные, скучные, пережившие многое и многого не видевшие.

— Что ты улыбаешься, Бахма? — спросил Тахир-бечум.

— Мне нравится вид.

— Что может нравиться в термитнике?

— Люди, Тахир, люди.

— Я и говорю, что может там нравиться?

— Благодарю тебя за компанию, — поклонился демону ущелий Бахмати.

— Чего это?

— Прощаюсь.

— Эй-эй! — забеспокоился Тахир-бечум. — Ты должен отвести меня в город. Оргай строго-настрого… Чтобы я сам за термитами…

— Не получится. Оргай рассчитывал, что я все еще боюсь тебя и жалею половину души. Но это не так.

Бахмати с присвистом вдохнул теплый воздух и, еще не окончив вдоха, очутился в напитанном своей кровью кругу у развалюхи. Перенос произошел легко и быстро. А Тахир-бечум, кажется, ничего не понял. Некоторое время он крутился на месте, взрывая стремительно желтеющий, раскаляющийся под солнцем песок, а затем оскорбленно взревел.

Рев был знатный.

— Бахма-а-а!

Запахивая платья и халаты, люди выскакивали из хижин и устремляли взгляды на беснующегося на бархане у городской стены ойгона-страшилище.

— На площадь! — закричал им на бегу Бахмати. — Берите детей, стариков и идите на площадь! Все! Все!

В загонах заревели ишаки и верблюды.

— На площадь!

Бахмати стучал в стены, трещал циновками и хлопал коврами, занавешивающими проемы.

— Бахма-а-а!

Тахир-бечум увидел его и яростно бросился с бархана через камни городской стены. Кто-то вскрикнул. Мосластый, волосатый, с костью в носу демон ущелий внушал ужас. Только достать Бахмати ему так и не удалось. Прозрачный защитный купол ловко поймал его тушу над стеной и с легкостью отшвырнул обратно.

— А-а-а!

Тахир-бечум ветром взвился в небо.

— На площадь, — посматривая вверх, торопил людей Бахма. — Будите сайиба. Собирайтесь. У нас — беда.

Горхан, Касин, Сомхали. Санахиб. Кузнец Аммхуз. Мужья и жены. Матери и отцы. Дети. Обейди. Торбани. Семья Аджани.

Люди.

— Не стой, Зафир, иди со всеми.

Толстый страж, застыв посреди улицы, пялился на собирающегося таранить купол Тахир-бечума.

— Он чего это? — показал он пальцем.

— Силу девать некуда.

Бахмати, памятуя давешнее упорство, мягко повернул Зафира. Хвала Союну, толстяк не выказал сопротивления, только шею вывернул, собираясь досмотреть полет ойгона ущелий до конца.

Бом-м-м!

Купол дрогнул, пошел рябью, солнечный свет скатился по нему каплей раскаленного металла, но Тахир-бечум внутрь так и не проник.

— Ого! — сказал Зафир, когда демон ущелий с испуганным, вовсе не грозным воплем, отпружиненный, исчез где-то в песках.

— А то! — сказал Бахмати, незаметно морщась от отдачи.

Он и купол были связаны напрямую. Не устоит купол — кончится ойгон места, Бахма-тейчун. Бьют в купол — бьют в него. Вот и ноготь треснул.

Бахмати совсем по-человечески сунул палец в рот.

— Беги уже, Зафир.

Улица сморгнула соринку халата и опустела. Но в оглушающей тишине, казалось, еще шуршат одежды, звучат голоса, а испуганные глаза ищут ойгона-хранителя.

Бахмати вздохнул, подобрал из песка чей-то платок, закинул его на ограду, поставил на срез окна оброненную кем-то глиняную фигурку — большеротую, лупоглазую, даже не смог определить, на кого похожа. Хоть какой-то порядок.

Красноватые стены хижин укоряюще молчали — что ж ты, Бахма!

Слепой Хатум ждал его среди мисок, тазов и кувшинов, налепленных учениками. Сразу протянул жемчужину.