Будем жестокими - Владимир Моисеев

Кстати, а причем здесь фантастика? Похоже, что это очень важный момент. Находятся умники, для которых фантастика - литературный прием, ставящий человека в экстремальную ситуацию. Чушь. Экстремальные ситуации нужны фантастике не больше, чем традиционной литературе, как вспомогательное средство для поддержания интереса читателя. Разница, и существенная, в другом. если в основном потоке художественной литературы отражение действительности основано на общепринятых философских концепциях, то фантастика использует новые или нетрадиционные...

В свое время Серебряков потряс меня своим ответом на довольно невинный вопрос - есть ли биополе или нет? "Если вы материалист, - ответил профессор, - то биополе есть, если идеалист - нет, потому что вы прекрасно опишете любые нетрадиционные явления и без помощи понятия поля. Все дело в философской концепции, которой вы придерживаетесь".

В этом смысле фантастика явно имеет преимущество перед традиционной литературой, поскольку просто невозможна без философского осмысления действительности.

Что ж, это уже кое что. При таком подходе проясняется и вопрос с ненавистью к фантастике - мне, оказывается, настоятельно рекомендуют оставаться в прежних представлениях. Получается, что понять Процесс можно только применяя новый подход, новую философскую концепцию. И не потому, что мне так хочется, скорее всего мы уже давно попали в фантастическую ситуацию, остается только сообразить, в чем она заключается...

Дело!

Следующие три дня Поль писал фантастический рассказ. Надежда уговаривала его бросить это опасное дело, ругалась, выходила из себя от негодования, но помешать работе была не в состоянии.

Сюжет, кстати, был прост. Из тех, где герой и не думает попадать ни в какие экстремальные ситуации.

Об этом чудике мало кто знал. Общественное признание его не интересовало. Впрочем, когда-то в молодости, он написал тоненькую книжку "Покайтесь, мерзавцы, пока не поздно!", в которой пытался обосновать собственную идею спасения человечества, основанную на добровольном отказе от природного права на свободу выбора. Довольно сомнительная, надо сказать, идея.

Книжка имела кратковременный успех среди интеллектуалов, хотя идеи автора и можно было принять за одно из направлений евгеники. Не биологической, впрочем, а духовной. Все беды современного общества проистекали, по его мнению, из-за недисциплинированности духовных потребностей. "Человек, - писал чудик, - не может впредь оправдывать свои духовные искания пресловутым - а мне так хочется. Духовная эволюция перестала быть игрой в желания и амбиции отдельных индивидуумов. Она окончательно оформилась в целенаправленный процесс, требующий для успешного развития изрядной доли фанатизма и самоотречения от своих функционеров. Так что каждый, для кого эволюция не пустой звук, обязан впредь четко выполнять ее программу, а не кокетничать со своими потребностями и желаниями".

Главный козырь в предполагаемой борьбе с индивидуализмом наш чудик видел в индустриализации духовного развития. Алгоритм предлагался простой - выбирается инициативная группа, которая решает, что для эволюции полезно, а что, наоборот, вредно, она и выдает задания всем функционерам духовного развития - ты должен картинку нарисовать, а ты - стих сочинить. И так далее.

Желающих приобщиться к индустриализации духовной эволюции, впрочем, не нашлось. Нет, сначала кое-какие группки образовались, но вскоре распались. Заленились.

Чудик наш обиделся, что идею, выстраданную им, не поддержали, и отошел в тень. В конце концов его никогда и ничто всерьез не интересовало кроме служения эволюции.

Время залечило душевную рану. И показалось чудику, что пробил его час. Решил он вступиться за простого человека, усмотрев в развитии автоматизации, компьютеризации и робототехники угрозу человеческой нравственности. Его аж передергивало, когда он узнавал, что вместо уважаемого всеми, заслуженного, достигшего мастерства в своем деле сверлильщика устанавливают робота. Или вместо глубокоуважаемого, опытного начальника используют персональный компьютер.

"Новый луддит" - так он называл себя - принялся крушить и уничтожать все подряд и роботов, и компьютеры ради прекрасной идеи дать возможность человеку жить в труде и заботах...

Однажды, правда, после успешной акции, он неожиданно сообразил, что с трудом может понять, как смысл жизни может состоять в производстве болтов, гаек или холодильника бытового. Или необходимости покрикивать на подчиненного... Мелковато получалось. И потерял он веру, что человек живет ради производительного труда. Вот тогда-то ему впервые в жизни стало стыдно.

- Надя, - крикнул Поль, удовлетворенный текстом. - Поесть бы чего-нибудь. Что там у нас на обед?

- Готовь себе сам, если хочешь, я ухожу!

Поль сварил себе кастрюльку рыбного супчика и приготовился к обеду. Но поесть не удалось.

Скрипнула входная дверь, и в комнату ввалился Фердинанд и два мальчика из его личной охраны. Вот, оказывается, куда побежала Надежда жаловаться.

Фердинанд был серьезен и мрачен.

Уж не мое ли персональное дело они пришли сюда разбирать? - сообразил Поль. Что ж, посмотрим, чем они, собственно, не довольны. Пусть-ка объяснят. А если учесть, что ирония, как известно, не сильное место Фердинанда, можно будет и развлечься.

- Вы, наверное, удивились нашему визиту? - спросил Фердинанд, рассчитывая взять в свои руки инициативу.

- Нет. Я ждал вас и хочу задать вам несколько вопросов.

- Вопросы будем задавать мы...

- Почему?

- Потому что..

- Но это оскорбительно. Я выполняю специальное задание мероприятия Ц, подвергаю свою жизнь опасности и вот - благодарность. Ворвались, подвергаете меня оскорблениям. Может быть, обыщите? Нет, скажите прямо, будете обыскивать?

- Подождите, Кольцов. Никто вас не оскорбляет, мы хотим задать вам несколько вопросов. Это, кстати, входит в нашу компетенцию.

- А-а.. Раз так, конечно.. Задавайте.. Я отвечу. Прошу вас, начинайте.

- Мы не нуждаемся в вашем разрешении. Вы, Кольцов, наверное, не понимаете всей сложности своего положения.

- Что же это у меня за положение такое? Вы о положении, следователь о положении... Почему честное выполнение обязанностей, возложенных на меня руководством, должно порождать какое-то особое положение?

- Все дело - как вы их выполняете! Мы пришли проверить это.

- Что ж.. Если без оскорблений нельзя обойтись.. Спрашивайте..

- Зачем вы ходили к профессору Серебрякову?

- А как мне начинать контрпропаганду? - изобразив благородный гнев, воскликнул Поль. - Должен же я узнать настроение наиболее авторитетных ученых?