Валькирии Восточной границы - Виталий Хонихоев

приталенным и сидящем на ней как влитое. На ногах — кокетливые сапожки. Ее спутница — одета соответствующе, сразу видно, что не крестьянского роду-племени, а боярского как минимум. Вокруг — все тот же палаточный лагерь, но уже видно, что быт начинает налаживаться, стучат молотки, где-то что-то строят, я замечаю ряд шалашей у кромки леса, так вот как компенсировали недостаток палаток, все-таки сибирского мужика просто так холодом не проймешь, даже если его в лес выкинуть, был бы топор да этот самый лес, он тебе и шалаш срубит и костер разведет, а время дашь, так и дом построит.

— Полагаю вы забыли — кивает Вероника Петровна и представляет свою спутницу: — это моя сестренка Тамара. Жаль, что вы забыли, как весело проводили время вместе, мон шери…

— Что ты такое говоришь! — фыркает сестренка Тамара: — не было ничего! Владимир Григорьевич всегда был слегка… отстранен. Это у вас какие-то встречи тет-а-тет с господином фон Келлером…

— Рад знакомству — наклоняю я голову: — к сожалению Вероника Петровна права — у меня амнезия и я не могу вспомнить вас, хотя это самое настоящее преступление. Вы очаровательны.

— О… а говорите все забыли — улыбается Вероника: — так и не скажешь.

— Вашблагородие! — валькирия Цветкова. В новой шапке, шинель старая, немного грязноватая из-за вчерашних приключений, зато шапка — новая, высокая, непрактичная, но красивая, с золотой кокардой. За это время я уже привык что валькирия Цветкова всегда где-то рядом, запомнил ее голос, так что не удивляюсь не капельки. Я вот проснулся, из палатки вышел, даже помыться и позавтракать не успел, а она уже тут как тут. Интересно, какое у нее имя? Все время по фамилии к ней обращаться как-то казенно, что ли… а после пережитого мы с ней точно на «ты» можем перейти. Повидали дерьма, что уж тут.

Тем временем валькирия козырнула мне, обожгла взглядом «штатских профурсеток» и тут же выпалила: — Вас госпожа полковник изволит искать! За вами послали! Велено чтобы сразу к ней!

— А? Спасибо… Цветкова. Барышни, увы, мне придется откланяться… — прикладываю пальцы к козырьку фуражки, барышни Зимины приседают в удивительно аккуратном и уместном книксене, и я удаляюсь. Спешу вслед за валькирией.

— Цветкова — говорю я ей в спину.

— Да, Вашблагородие?

— А у тебя имя-то есть?

— Маргарита Цветкова, Вашблагородие.

— Ты и Цветкова и Маргарита?

— Так уж случилось. Госпожа полковник ждет вас там — она останавливается на краю палаточного городка и машет рукой в поле. У кромки поля, все на том же месте — стоит одинокая фигура. Кажется, что она так и не сходила с этого места все это время. Я подхожу к ней, отмечая, что на плечах у нее новая шинель. Она стоит, широко расставив ноги, скрестив руки на груди и попыхивая трубкой.

— Полковник — козыряю я ей, встав рядом.

— Уваров. — откликается она, продолжая смотреть вдаль: — выспался?

— Так точно. Выспался. — отвечаю я. Рядом с Марией Сергеевной мне почему-то хочется вытянуться «во фрунт», щелкнуть каблуками и немедленно сделать лицо «лихое и придурковатое, дабы разумением своим не смущать начальство вышестоящее». Внушает госпожа полковник, да. Кстати, вот вчера я и выяснил, почему она для кого-то «госпожа полковник», а для кого-то нет. По Уставу — господин полковник или там госпожа полковник. Но! Уставы писаны только для чужих. Свои же, те, кто по-настоящему свой, из братства офицерского — никогда так друг к другу не обращаются. По званию обычно — просто полковник и все. А уж в гвардейских полках и вовсе — брат-храбрец и все тут. Или сестра. Сестра Битвы — звучит…

— Алексей Иванович погиб — говорит она, глядя вдаль: — остался в городке, говорит поищу тех, кто сигнала об эвакуации не слышал, бабка там глухая была одна… да в лагере потом семейную пару не досчитались с детьми… вот и остался. Вчера я еще ждала… думала, что может вышел в другом направлении… а сегодня уже ясно что все. С утра твари пару кругов уже пробежали по периметру, если не вышли до сих пор, то и не выйдут.

— Может… сбегать поискать? — осторожно предлагаю я.

— Это бесполезная трата времени — мрачнеет лицом Мария Сергеевна и наконец вынимает трубку из уголка рта: — нету смысла. Он — мертв. Но я позвала тебя не за этим. Принимай пост, Уваров, будешь моим заместителем. Зам по боевой части.

— Ээ… так точно?

— Как-то ты неуверенно звучишь с утра, Уваров… — поворачивается ко мне Мария Сергеевна: — неубедительно… ты что, штатский что ли?

— Никак нет! Есть принять пост! — рассуждения и рефлексии на тему «готов ли я стать заместителем по боевой части» и «меня же этому никто не учил» — это все у гражданских. Здесь все просто — командир приказал, ты пошел и исполнил. Все. Самокопания «тварь я дрожащая или право имею» — это пусть командир решает, кто ты. А если командир решил, то ты должен пойти и выполнить приказ. Потому как командиру виднее. Эх… как-то быстро я в роль гвардии лейтенанта вжился… удобно так — думать не надо, только приказы исполняй. Но этот приказ не противоречит ни гвардии лейтенанту ни офицеру Корпуса Дальней Разведки. Если я уж попал сюда и у меня нет задач, нет вводных, то любой офицер КДР делает то, чему его учили на курсах внедрения и инфильтрации в качестве агентов влияния — вживается, обрастает социальным связями и знакомствами, повышает свой социальный рейтинг и ранг, карабкается по карьерной лестнице. Потому как агент влияния — крестьянин и агент влияния — герцог — совершенно разные уровни влияния имеют. Так же и просто гвардии лейтенант, командующий взводом девчушек и заместитель командира части по боевой — это совсем иной уровень. Так что — есть принять пост и разрешите исполнять?

— Ступайте, Уваров. — кивает Мария Сергеевна, не отрываясь от лицезрения заснеженного поля: — ступайте. Принимайте дела. И, да. Цветкову я вывела из состава роты, она теперь твой личный адъютант.

— Так точно! — и я удаляюсь, не совсем уверенный что она заметила мое отбытие. На полпути к лагерю ко мне присоединяется Цветкова.

— Вы теперь на майорской должности и у вас есть личный адъютант! — расцветает она: — и это я! Я все слышала!

— Раз уж ты все слышала, значит повторять не надо — говорю я: — и то плюс. Веди меня.

— Куда?

— Как куда? Дела принимать. Где тут штабная палатка?

— А. Вы опять не помните. У лагерей всегда одна и та же архитектура, как в Римской армии, одни и те же улицы. Штабная — в самом центре, на пересечении Долготы и Широты. — поясняет валькирия: — но я вас проведу. Следуйте за мной — и она ускоряет шаг. Я иду за ней и любуюсь ее ладной фигуркой, тем, как похрустывают свежим снежком ее сапожки, как плавно ходит из стороны в сторону… ее шинель, которая обтягивает приятные взгляду округлости ниже талии.

— Что там с господином Малютиным? — справляюсь я по дороге.

— Он… он все еще болен! Нельзя его сейчас бить! — поворачивается ко мне Цветкова: — у него рука отрастает!

— Да кто его бить собирался… — ворчу я: — нужен он мне больно. Не помер и ладно…

— Не надо его убивать, у него откат. Трое суток убивать нельзя, это уголовное преступление — в откат человека убить — предупреждает меня валькирия: — и вообще, церковь Святой Елены считает, что дуэли — это грех. Потакание гордыне человеческой и все такое. Покаялись бы вы, Вашблагородие, ведь Андрей Евграфович не со зла…

— Не собираюсь я его убивать. Это он у нас рвался на дуэль. Мне главное, чтобы тебя не обижал.

— Так Андрей Евграфович причину имеет — грустно говорит валькирия: — у него чувства романтические были к избраннице, а та в церковь Святой Елены ушла, да в валькирии перекинулась… вот он в каждой из нас ее и видит. Оттого и злится.

— Но ты-то тут при чем? И почему ты должна это терпеть? — не понимаю я.

— Так ведь не только у Малютина возлюбленная в валькирии ушла. Много у кого… дочери, жены, матери — вздыхает валькирия Цветкова: — мы, валькирии между собой давно решили, что все эти люди — наша семья. И… если кому матери не хватает, дочери или там друга — мы стараемся чтобы не совсем пусто у них на душе было. Да и нам веселее — как будто есть семья… наша общая. Кому денежку