Деликатесы Декстера - Джеффри Линдсей

Дебора несколько секунд безо всякого выражения смотрела на меня.

— С ума сойти, — удивилась она, — сам придумал?

— Ну же, Деб, — признаю, мой голос прозвучал несколько раздраженно, — ты знала, что так и случится, оно и случилось, так в чем дело?

Она резко выдохнула, сложила руки на коленях и опустила взгляд. Это было гораздо хуже, чем резкий ответ, которого я ожидал.

— Не знаю, — сказала она, — может быть, дело не в этом. — Она повернула руки ладонями вверх и посмотрела на них. — Может быть, это… Не знаю. Да всё.

Если мою сестру действительно беспокоило всё, то легко понять, почему она пребывает в таком несчастном состоянии. Наверное, трудно не сломаться под грузом ответственности за всё. Но мой опыт общения с людьми подсказывал: если кто-то жалуется на всё, это означает, что его беспокоит одно маленькое и конкретное нечто. И я знал: в случае с моей сестрой дело обстояло именно так, пусть и казалось, будто она в самом деле отвечает за всё. Ее грызло и заставляло вести себя таким образом совершенно определенное нечто. И, припомнив разговор о ее бойфренде, я решил, что знаю, в чем дело.

— Это Чатски?

Она вскинула голову.

— В каком смысле? Думаешь, он бьет меня? Или изменяет?

— Нет, что ты, — сказал я, заслоняясь рукой, на случай если ей придет в голову ударить меня. Я знал: он не посмеет изменить ей, — а мысль о том, что кто-то может бить мою сестру, казалась смешной.

— Нет, я имею в виду вчерашний разговор. Об этих, как их, биологических часах.

Она опять повесила голову и уставилась на руки, сложенные на коленях.

— Ага. Я это сказала, да. — Она покачала головой. — Ну что, это все еще правда. И чертов Чатски даже не хочет говорить на эту тему.

Я посмотрел на свою сестру и вынужден был признать, что мои эмоции характеризовали меня не с лучшей стороны, поскольку моей первой мыслью после услышанных от нее откровений было: «Вау! Я действительно сочувствую настоящему человеку с настоящей человеческой проблемой». Поскольку постепенное превращение Деб в жалеющий себя студень затронуло какие-то человеческие струны в самой моей глубине, за дверью, недавно открытой появлением Лили-Энн. И я обнаружил, что для ответа мне не надо вспоминать подходящие слова из какого-нибудь сериала. Я действительно сопереживал, и это казалось поразительным.

И, почти не задумываясь, что делаю, я встал и подошел к ней. Положив руку на плечо, я сказал:

— Мне очень жаль, сестренка. Я могу чем-нибудь помочь тебе?

Естественно, Дебора напряглась и сбросила мою руку. Она встала и посмотрела на меня с выражением, только наполовину напоминавшим ее обычный оскал.

— Для начала перестань вести себя как мать Тереза. Господи, Деке, что в тебя вселилось?

И прежде чем я смог хоть как-то объяснить свое поведение, она вышла из кабинета и скрылась из виду.

— Рад был помочь, — сказал я ей в спину.

Может быть, я просто был новичком в стране эмоций, чтобы действительно понимать и вести себя соответственно. Или Деб требуется время, чтобы привыкнуть к новому, способному сопереживать Декстеру. Но мысль о злодее или нескольких злодеях, отравивших водопровод Майами, обретала все большее правдоподобие.

Когда я уже собирался уходить, мир стал еще более странным. Зазвонил мой сотовый, я взглянул на него и, увидев имя Риты, взял трубку.

— Алло?

— Декстер, привет. Это… эмм… я.

— Конечно, — сказал я ободряюще.

— Ты все еще на работе? — спросила она.

— Как раз собираюсь уходить.

— О, хорошо, потому что… Я имею в виду… если… вместо того чтобы забирать Коди и Эстор… — сказала она. — Потому что сегодня не нужно.

Я мысленно перевел фразу и понял: по какой-то причине я не должен сегодня забирать детей.

— О… А почему?

— Просто… Их там уже нет, — ответила она, и пока я пытался осмыслить эту новость, мне на секунду показалось, что с ними произошло нечто ужасное.

— Что? Где они? — с трудом пробормотал я.

— О, — сказала она, — твой брат забрал их. Брайан. Он решил сводить их в китайский ресторан.

Какие интересные переживания я начал испытывать благодаря превращению в человека. В данный момент, к примеру, я от удивления лишился дара речи. Я чувствовал, как волна за волной на меня накатывают мысли и чувства: гнев, изумление, подозрение, мысли о том, что же все-таки замышлял Брайан, почему Рита на это соглашается и как поведут себя Коди и Эстор, когда вспомнят свою неприязнь к китайской кухне. Но какими бы многочисленными и разнообразными ни были мои мысли, я оказался не в состоянии произнести что-либо членораздельное. И пока я пытался хоть что-то выговорить, Рита сказала:

— Мне надо идти: Лили-Энн плачет, — и повесила трубку.

Мне показалось, что я стоял и прислушивался к тишине всего несколько секунд, но, наверное, прошло довольно много времени, поскольку я почувствовал сухость во рту из-за того, что долго держал его открытым, а рука, сжимавшая телефон, вспотела. Я закрыл рот, убрал телефон и отправился домой.

Час пик был в самом разгаре, когда я направился на юг и, как ни странно, по дороге не заметил никаких случаев насилия, ни выстрелов, ни лихачей, выписывавших виражи на дороге, никто даже не грозил кулаком другим водителям. Машины в пробке ползли, как обычно, но, казалось, никто не возражал. Я подумал о необходимости с утра почитывать гороскоп — возможно, тогда бы я понимал, что происходит. Вероятно, где-то в Майами люди, обладающие тайным знанием — друиды скорее всего, — кивали головами и шептали: «Да, Юпитер находится в заходящей луне Сатурна» — и наливали себе еще по чашечке травяного чая или прогуливались в своих пробковых сандалиях.

Или, может быть, это группа вампиров, на которую охотится Деб. Как это называется? Стая? Возможно, если достаточное их количество заточит себе зубы, наступит новая эра гармонии и счастья для всех нас. Или по крайней мере для доктора Лоноффа, стоматолога.

Я провел спокойный вечер дома, у телевизора, с Лили-Энн на руках. Она много спала, особенно у меня на руках, и я старался не отпускать ее. Мне казалось, таким образом она показывает мне свое доверие. С одной стороны, я надеялся, что она это перерастет, поскольку нельзя так доверять окружающим. С другой — это наполняло меня ощущением чуда и решимостью защищать ее от всех других чудовищ, прячущихся в ночи.

Неожиданно для себя я обнаружил, что постоянно обнюхиваю голову Лили-Энн. Определенно странное поведение, но, судя по всему, вполне нормальное для моей новой человеческой сущности. Это был замечательный запах, не похожий ни на один. Почти незаметный. Его нельзя назвать ни сладким, ни затхлым, но он чем-то похож и на то, и на другое, и на что-то еще, и вообще ни на что. Я понюхал и не мог определить, на что он похож, а потом понюхал еще раз, поскольку мне так захотелось, и неожиданно ощутил новый аромат, легко идентифицируемый, который исходил из области подгузника.

Менять подгузники не так страшно, как звучит, и я был не против этого. Конечно, это не та работа, которую я избрал бы для себя в качестве постоянного занятия, но в случае с Лили-Энн смена подгузника не причиняла мне особых страданий. В некотором роде мне даже доставило удовольствие оказать ей такую личную и необходимую услугу. Приятно было видеть, как Рита, коршуном кинувшаяся к нам в желании убедиться, что я случайно не сварил ребенка, остановилась, увидев мою спокойную уверенность. И, когда я закончил, она взяла Лили-Энн с пеленального столика и поблагодарила меня, а я почувствовал тепло от сознания своей нужности.

Я вернулся к телевизору и, пока Рита кормила Лили-Энн, несколько минут смотрел хоккей. Зрелище меня разочаровало: во-первых, «Пантеры» уже проигрывали три гола, а во-вторых, на поле не было драк. Эта игра привлекала меня честной и достойной похвалы жаждой крови, которую проявляли игроки. Но теперь я внезапно понял, что не должен одобрять такие вещи. Меняющий Подгузники Папочка Декстер решительно настроен против насилия и не одобряет игры вроде хоккея. Вероятно, мне стоило обратить внимание на боулинг. Он казался чудовищно скучным, но в нем не лилась кровь и он был уж точно более захватывающим, чем гольф.

Прежде чем я принял какое-либо решение, вернулась Рита с Лили-Энн.

— Ты не хотел бы помочь ей срыгнуть, Декстер? — спросила она с улыбкой Мадонны — Мадонны, изображаемой на картинах, а вовсе не той, которая носит затейливые бюстгальтеры.

— Ничего так не хотел бы, — ответил я. И как ни странно, я говорил правду. Я повесил на плечо маленькое полотенце и взял на руки Лили-Энн лицом к нему. И почему-то не было ничего ужасного в том, что она издала несколько тихих звуков и на полотенце вытекло немного молока. Я мысленно поздравлял ее с каждой отрыжкой, пока наконец она не успокоилась. Тогда я повернул ее лицом к себе и начал осторожно укачивать, прижав к груди.