Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2 - Джилли Купер

Слишком взволнованная, чтобы заснуть, она смотрела на свои обнаженные плечи, длинные рыжие волосы и бледное печальное лицо, отражавшиеся в зеркале напротив. И опять ей подумалось, что это Джулия смотрит на нее.

На следующий день после неторопливого ленча и нескольких «Алка Зельцер», перед тем как отправиться на «БМВ» в «Ангельский отдых», Лизандер протянул ей экземпляр журнала «Хелло!».

– Чтобы ты отвлеклась во время поездки. Я всегда покупал его для мамы. Она очень боялась, когда я за рулем.

Он не стал добавлять, что сегодня годовщина смерти его матери. Отдаляясь друг от друга в горе, они не обсуждали между собой свои несчастья. Несмотря на «Хелло!», Джорджия закусила губу и вцепилась в сиденье, когда спидометр показал 120 миль в час. По радио передавали новые обработки ее старых песен шестидесятых годов. Включенное на полную громкость, оно доводило ее до слепящей головной боли. Хотя окна были открыты, жара и духота становились невыносимыми.

«Лизандер, – думала Джорджия с неясной печалью, – восхитителен, но ему для игры нужны детишки его же возраста. И уж никак ей не перенести свою любовь на него. Ей для этого не хватит кожи».

Вернувшись в «Ангельский отдых», в предвкушении душа и переодевания, она обнаружила записку от Мамаши Кураж: «Кота вытошнило, нижний туалет забит, и вода перекрыта. Черт знает что. Пока».

– Этого не хватало.

– Ура. Значит, остановимся в коттедже «Магнит», – обрадовался Лизандер.

– Я подойду, когда закончу с этим, – сказала Джорджия, копаясь в почте. – Гай прислал мне почтовую открытку с изображением развалин аббатства. Это что, символ того состояния, до которого он меня довел?

Поднявшись наверх, она включила автоответчик.

– Хелло, Панда, – произнес глубокий голос Гая. – Все время думаю о тебе, надеюсь, все в порядке. Позвони мне. Я скучаю.

Следующий звонок был от ликующей Флоры, сдавшей на водительские права. «Умный маленький утенок, – с любовью улыбнулась Джорджия, – но непрошенные события вваливаются в ее жизнь в любое время дня». Третий звонок был от Сабины Боттомли: Флора не занимается. Четвертый вновь от Гая, скучающего и просившего позвонить.

«Возможно, я действительно что-то там навыдумывала себе», – ощутив внезапный прилив счастья, подумала Джорджия. Но тут она вошла в ванную комнату и увидела органическую зубную пасту Гая.

Страстно желая узнать правду, она набрала номер телефона Рэчел. Если та дома, то причин для беспокойства нет. Она уже было собралась отключиться, когда на том конце взяли трубку. «Черт, – даже вздрогнула Джорджия, – надо же о чем-то спрашивать».

– Хелло, Рэчел.

– Нет, это Гретель. Я зашла покормить кошку.

– А когда вернется Рэчел?

– Завтра. Она за границей.

Джорджия швырнула телефон трясущимися руками, с бьющимся сердцем, мокрая от пота. Через десять минут ее уже не было в доме. И тогда телефон зазвонил.

39

Другим человеком, чьи мысли в этот тяжкий, грозовой, удушающий полдень всецело были заняты покойной Пиппой Хоукли, был ее муж Дэвид. Положив букет тигровых лилий, цветов таких же красивых и экзотических, какой была сама Пиппа, на ее могилу, он помолился, чтобы там ей было спокойнее, чем ему здесь. Весь этот год он прожил в горе и смятении. Несмотря на откровенные предложения миссис Кольман и половины матерей, приходивших вообще-то обсудить своих сыновей, он оставался целомудренным. Но парочка порнографических журналов, изъятых этим утром у мальчиков и теперь лежащих в ящике его стола, чтобы быть сожженными позднее, напомнили ему, чего он лишен. Разглядывая этих умудренных в грехе девиц со спутанными волосами, выпуклостями грудей и ягодиц и розовыми поблескивающими губами, он чувствовал себя сексуально столь же иссушенным, как эти пыльные, закаменевшие тропинки под окном.

С грохотом захлопнув ящик стола, он мрачно вернулся к переводам из Катулла. Полученное им в начале недели доброжелательное письмо от его издателя напоминало, что этот перевод должен быть сдан в издательство в январе.

Предыдущий переводчик писал:

«Тяжело отстранять долго длящуюся любовь». У него же уже шестой вариант принял такую форму:

«Горько обрывать долго длящиеся отношения».

– «Как могу я забыть того, кого полюбил навсегда?» – писал Дэвид Хоукли. Катулл словно именно для него написал эту поэму. От печальных дум его отвлек стук в дверь. Это была Горчица с вазой, в которой стояли бронзовые хризантемы.

– Спасибо, – Дэвид подумал, как ненавидела хризантемы Пиппа.

– Любимые цветы миссис Гарфилд, – благоговейно сказала Горчица, безумная почитательница всех звезд. – Вы не забыли, что она и ее сын Козмо будут через пять минут?

Дэвид не забыл. Он даже ждал визита Гермионы. Ее изысканный голос скрасил ему немало бессонных ночей. Странно, что даже в минуты отчаяния мы ищем любви.

А Гермиона искала частную школу для маленького Козмо. Будучи свидетельницей ужасающей грубости Флоры и Наташи, она не собиралась доверять своего вундеркинда анархии «Багли-холла». Она начала свои поиски с Флитли, потому что там была академическая программа, а еще из-за репутации Дэвида Хоукли как поборника дисциплины.

Войдя в кабинет в сопровождении раболепствующей Горчицы, Гермиона тут же решила, что было бы чрезвычайно волнующе пройти урок дисциплины у Топорика Хоукли и что его образ блестящего и непримиримого консерватора безусловно очень привлекателен. Дело в том, что Раннальдини вновь бросил ее. И ни за что не отвечал на звонки. Поэтому Гермиона последовательно оглядывалась вокруг в поисках нового поклонника. Этот суровый красавец-вдовец полностью отвечал ее требованиям, да заодно мог бы пристроить маленького Козмо подешевле.

Один лишь взгляд на Козмо, энергия которого распирала матросский костюмчик, на его матросскую шапочку на черных кудрях, на злые глазки, шарящие вокруг в поисках проделок, убедил Дэвида в том, что ноги этого подлого мальчишки не будет в его школе.

– Большинство наших воспитанников записаны в школу прямо с рождения, – начал он честно, а затем уже не так искренне закончил: – Я боюсь, что у нас не будет свободных вакансий до 2000 года.

– Ну, ну, – капризно произнесла Гермиона. – Уж я-то знаю, что настоящий директор школы может чуть-чуть поступиться правилами ради друзей. А я чувствую, что мы станем очень близкими друзьями.

Дэвид так не думал. Он видел, как маленький Козмо, промчавшись по его кабинету, разбросал листы, оставил отпечатки липких пальцев на редких изданиях, скомкал бумаги и, наконец, швырнул перочинным ножом в школьного кота Гесиода, мирно дремавшего в полоске солнечного света. Когда мать ласково попыталась его успокоить, он приказал ей заткнуться.